* * *
У Михаила Александровича Романова отношения со своим великодержавным старшим братом Николаем в разные периоды жизни складывались по-разному и не всегда отражали те истинные добрые чувства, которые оба брата питали друг к другу с детских лет и до самой смерти. Внешне совершенно не похожие, оба старших сына Александра III обладали схожим мировоззрением и взглядами на российское государственное устройство. И, наверное, поэтому, когда в 1912-м Николай II крайне резко отозвался о тайном бракосочетании Михаила с Натальей Сергеевной Вульферт, урожденной графиней Шереметьевой, и приказал лишить брата всех претензий на российский престол, великий князь Михаил Александрович с пониманием воспринял эту реакцию.
Два года продолжалась опала. Два года Николай II не хотел ни видеть, ни слышать своего некогда горячо любимого брата, и только начавшаяся война да давление императрицы заставили государя сменить гнев на милость. Михаил Александрович был приглашен на прием и под молчаливое одобрение Александры Федоровны получил под руку только что сформированную Кавказскую туземную дивизию, а также полное отпущение грехов и прежнее расположение царствующей семьи.
Через месяц прибыв с дивизией на фронт в 8-ю армию генерала Брусилова, Михаил Александрович, без высокомерия и жеманства, немедленно поспешил с представлением к командующему, справедливо считая, что субординация и дисциплина в армии находятся выше всех рангов и фамилий. Но Брусилов был опытным царедворцем. Закрепив за "Дикой дивизией" сравнительно небольшой участок фронта, он предоставил великому князю полную свободу действий, что сразу же неблагоприятно отразилось не только на отношениях с соседями, но и на душевном расположении самого Михаила Александровича, который, чувствуя образовавшуюся вокруг себя пустоту, от нечего делать стал регулярно совершать со своими черкесами дерзкие по замыслу, но совершенно не эффективные по результату, вылазки в тыл противника.
Приказ Брусилова оказать содействие дивизии барона Маннергейма застал Михаила Александровича как раз за подготовкой очередного рейда. Обрадовавшись, что о нем вспомнили, великий князь, отложив в сторону план очередного набега на австрийцев, сразу же засобирался к своему соседу, которого он знал по службе в гвардии.
Но Маннергейм опередил великого князя и чуть было не поплатился за свою беспечность. Чечены охранно-конвойной сотни, едва заметив подходящий на рысях взвод ахтырцев, которых они поначалу приняли за австрийских драгун, молча сорвались с места и, обнажив сабли бешеным галопом понеслись в сторону незваных гостей.
Маннергейм сперва опешил от такого приема, но затем, догадавшись, в чем дело, сбросил на землю свою бурку, приказал гусарам остановиться и вложить шашки в ножны.
Когда до барона и стоявших рядом с ним гусар осталось чуть более пятидесяти метров, головорезы великого князя наконец-то разглядели золотые эполеты Маннергейма и так же молча, круто развернувшись, не сбавляя скорости, понеслись на свои исходные позиции. А оторопевшие от этого безумного представления и Маннергейм, и гусары еще несколько минут стояли и смотрели вслед всадникам, только теперь в полной мере понимая, почему с недавнего времени во всех приказах и донесениях эта дивизия стала именоваться "Дикой".
XIV
К началу весны 1915 года обстановка на обоих русских фронтах, Юго-Западном и Северо-Западном, была неоднозначной.
На Юго-Западном фронте еще в начале марта, после захвата важной стратегической крепости Перемышль, русский Генштаб начал готовить вторжение на венгерскую равнину, небезосновательно рассчитывая, что в случае успеха операции это приведет к отделению Венгрии от Австрии и ускорит крушение Дунайской монархии.
На Северо-Западном фронте положение русской армии на первый взгляд выглядело вполне благоприятным. Проведя в самом начале весны удачную операцию в районе городов Мемель и Таурогген, русские войска опять подошли к самой границе Пруссии.
Последующая реакция Германии была предсказуемой: немцы немедленно начали переброску на восток дополнительных армейских резервов, подтверждая мнение большинства аналитиков Генштаба, что отныне русский фронт окончательно стал первостепенным.
Результат прибытия свежих немецких дивизий сразу же сказался на соотношении сил. Теперь у германцев на Восточном фронте действовали 36 дивизий, вместо 16, которые были в начале кампании. Но более значительными были преимущества немцев в военной технике – в легкой артиллерии – в 4 раза, в тяжелой – в 35 раз!
К середине весны 1915 года общие потери русской армии составили около двух миллионов человек. Около одной трети этой страшной цифры составляли пленные русские солдаты.
* * *
На следующее утро после визита Маннергейма в "Дикую дивизию" оба генерала проводили совместную рекогносцировку на том участке фронта, где они намеревались создать противнику все необходимые условия для ложного прорыва. Поле, на которое предполагалось заманить австро-венгерские войска, находилось в трех километрах от деревни Крещатик, и на первый взгляд совершенно не подходило для такой хитроумной и рискованной комбинации хотя бы потому, что слева атакующим частям Маннергейма мешал Днестр, а справа перед эскадронами великого князя вставал густой лесной массив. Но именно эти соображения как наиболее положительные и обозначил Маннергейм, предложив Михаилу Александровичу поставить себя на место противника.
– Мы с вами, господин барон, словно Кутузов с Барклаем, – усмехнулся великий князь, – те за Бонапарта все время думали, и мы туда же. А если они разгадают наш маневр и поставят батарею тяжелых гаубиц вон на ту высотку? – Михаил Александрович указал на возвышенность, с которой начиналось поле, и на которой в этот момент австрийская пехота лихорадочно закапывалась в землю.
– Тогда во время атаки и ваши, и мои полки попадут под такой кинжальный огонь, что впору будет архангелу Михаилу свечки ставить, коль живыми из этой мясорубки выберемся.
Маннергейма, однако, совершенно не смущало такое противодействие великого князя. Он еще вчера понял, что младшему брату российского императора план понравился и вопрос о проведении операции уже практически решен, но привычка к самостоятельности и эгоистичное желание, чтобы за ним всегда оставалось последнее слово, мешали великому князю сразу согласиться с доводами барона.
– Я только вчера им эту высоту отдал. И тащить на нее тяжелые гаубицы именно сейчас австрийцы не станут, слишком велика вероятность, что завтра мы решим ее отбить, – Маннергейм пожал плечами. – Им и смысла-то нет! У них здесь каждый куст пристрелян, а достать наши атакующие полки австрийцы при желании и из-за реки смогут.
Маннергейм уже в который раз спокойно апеллировал к логике и здравому смыслу великого князя, с удовольствием отмечая, что с каждым его новым аргументом Михаил Александрович становился все более и более сговорчив.
В этот момент чуть левее и сзади раздалось несколько тяжелых разрывов.
– Похоже, нас заметили, – Маннергейм неприязненно поморщился. – Опять "чемоданами" начали бросаться. Если накроют, без потерь не выберемся…
– Погодите, погодите! Они не в нас стреляют. Вон там, взгляните… Там что-то происходит, – великий князь, прильнув к окулярам великолепного цейсовского бинокля, внимательно всматривался в передовые линии обороны австрийцев.
Маннергейм тоже поднял бинокль и разглядел, что от австрийских позиций в сторону русских, по перепаханному снарядами полю, скачут два всадника, а за ними, на полном скаку ведя огонь из карабинов, гонится не менее эскадрона австрийских драгун.
– Это что еще за цирк?! И почему на беглецах немецкая форма? – Маннергейм, не отрываясь от бинокля, наблюдал, как оба всадника, нещадно огуливая нагайками спины своих коней, пытаются оторваться от погони.
– А если это наши? Лазутчики? – Великий князь повернулся к своему сопровождению.
– Асланбек! Ко мне!
От конвойной сотни, стоявшей невдалеке, отделился хмурый бородатый чеченец лет сорока и, неспешно подъехав к Михаилу Александровичу, спокойно, с достоинством посмотрел на великого князя, который, казалось, перестал обращать внимание на кавказца и опять прильнул к биноклю.
– Видишь этих двух немцев? – через минуту произнес Михаил Александрович, не прекращая наблюдение за развернувшейся на поле погоней, нагайкой указав Асланбеку на двух скачущих прямо на русские позиции всадников.
Командир охранной конвойной сотни, бросив быстрый и короткий взгляд на австрийский эскадрон и на удирающих от них кавалеристов, молча и согласно кивнул.
– Приведи их ко мне…
Кавказец что-то тихо и неразборчиво пробормотал в ответ. Затем, повернувшись к своим товарищам, отдав громкую отрывистую команду на непонятном языке, выхватил из ножен огромную саблю, и с места в карьер все сопровождение великого князя понеслось прямо навстречу беглецам.
– Если это ловушка, то они сейчас отвернут, – Маннергейм до последнего сомневался, что эти двое – русские лазутчики, уж очень нелогично было выбрано место и время для прорыва к своим.
Невдалеке опять раздалось несколько тяжелых и гулких разрыва. Артиллерия противника, стараясь не задеть своих, стреляла с явным упреждением и этим неэффективным огнем только еще больше раззадорила чеченский эскадрон, который так же молча, как и в прошлый раз при атаке на конвой Маннергейма, стремительно сближался с противником.
– У нас, когда намечается рубка, все пошуметь любят; казаки, так те и вовсе целый концерт устраивают. А эти, как волки, молча скачут, – великий князь, комментируя атаку своих кавказцев, горделиво посмотрел на Маннергейма. – Я поначалу не мог привыкнуть, требовал, чтобы кричали "Ура!". Да только с них, как с гуся вода, вылупят свои бестолковые зенки, и молчат, как немые.