Так приблизительно проходил этот неторопливый обмен мнениями о трудностях гостиничного сервиса, но, видимо, он был необходим, снимал с души опасное стрессовое состояние, потому что, повесив трубку, Анна Петровна улыбнулась умиротворенно и сказала без всякого раздражения:
- Мест, товарищи, нет и не будет. Не ждите.
Конечно же, ни один человек из плотно прижавшихся к стойке не отступил. Здесь собрались закаленные путешественники, и только поджарый грузин с синеющей на гладко выбритых щеках неукротимой растительностью укоризненно покачал головой:
- Такой сымпатычный женщин, а так агарчительно гаваришь!
Реплика повисла в воздухе, не получив отклика.
- У вас должна быть бронь, - назвал себя Лаврентьев. - Посмотрите, пожалуйста.
Анна Петровна долго перебирала пачку листков пальцами с массивными кольцами, а найдя нужный, задумалась, будто принимая решение; но это уже была игра во власть, дань тщеславию, и, выждав необходимую для самоуважения паузу, она сказала:
- Повезло вам. Рядом с режиссером жить будете.
"Этого еще не хватало", - подумал Лаврентьев и спросил серьезно:
- А подальше нельзя?
Анка Петровна поняла его по-своему:
- А вы в стенку стучите.
- В стенку?
- Ну да. Если ночью шуметь будут, стучите, не стесняйтесь. Говорите: "Не нарушайте правила, а то пожалуюсь администрации!" Их распускать нельзя.
- Спасибо, - поблагодарил за совет Лаврентьев.
Оформив бумаги, он пошел к лифту, провожаемый завистливыми взглядами. Дверцы автоматически раздвинулись навстречу ему, и из кабины выпорхнула девушка-артистка. Она обрадовалась Лаврентьеву, как старому знакомому.
- И вы здесь? Как хорошо! Говорят, это лучшая гостиница в городе. А я на рынок. Говорят, тут шикарный рынок. Они называют его базар. Вот такие помидоры!
И она показала, расставив длинные пальцы, нечто совершенно неправдоподобное.
- Уже повидались с режиссером?
- Ждите! - Девушка сделала замысловатый жест, выразивший целую гамму неодобрительных чувств. - Его высочество заняты. Не знаю чем, но не была допущена. Сказали - вечером. И прекрасно. Я иду на рынок. На базар. - Она расхохоталась, ее очень смешило это южное слово. - Я ужасно люблю помидоры. Обожаю. А они здесь такие… разломишь, а внутри сахар. Нет, белый иней. Красотища! Вкуснятина. Пойдемте на базар?
Лаврентьев покачал головой.
- Понимаю. Спешите в главк?
- Главк?
- Ну в трест. Ну куда спешат все командированные? Сначала в трест, а потом напиваются и звонят незнакомым женщинам в номера… Ой, простите, я, кажется, глупость сморозила?
- Я не в командировке.
- Слава богу! Я так мучаюсь, если сболтну не то… Извините! Мы еще увидимся здесь. До свиданья.
И она умчалась, размахивая сумкой, на этот представлявшийся ей экзотическим базар, а Лаврентьев вошел в кабину, поднялся на восьмой этаж, получил у дежурной традиционную "грушу" с ключом и прошел в свой номер, очень приличный номер, с телевизором и изящным пейзажиком-репродукцией на едва начавшей трескаться стене.
В номере было душно, и он открыл дверь в лоджию, впустив в комнату вместе с жарким воздухом гул улицы - большого проспекта, на котором умудрялись сосуществовать не только автобус и троллейбус, но и немодный трамвай. Потом Лаврентьев повесил пиджак на вешалку в шкаф, развязал галстук и, сняв влажную рубашку, вошел в ванную. Из крана с красной ручкой немедленно хлестнула горячая струя, но из соседнего, с голубой, донеслось только грустное шипение. Обжигая руки, он с трудом умылся, вытер лицо большим и мягким полотенцем и вышел в лоджию.
Облокотившись на перила, Лаврентьев смотрел с высоты на город, но и отсюда узнавал немногое. Только купол собора, не сразу замеченный им между новыми высокими зданиями, подсказывал прежнее расположение улиц, но это были незнакомые улицы - даже центр изменился гораздо больше, чем ожидал Лаврентьев. "Что же они тут снимут?" - подумал он, невольно возвращаясь к мысли о кино.
И, словно в ответ, Лаврентьев услыхал:
- По-вашему, это прихоть, каприз, а для меня решение творческой задачи. Я так вижу этот план. Только так!
- Не понимаю, почему вы не видите его с балкона?
- Вы не можете этого понять, потому что вы не творческий человек. Вы чиновник от кинематографа!
- Прошу не оскорблять меня! Я работал на двенадцати картинах. Я работал с режиссерами, которых знает вся страна…
- Меня это не интересует. Они делали свои картины, а я делаю свою. Мне необходим суперкран.
- Суперкран будет готов через два дня.
- Прекрасно. Будем ждать. А пока я дам на студию телеграмму о вынужденном простое по вине администрации.
В соседней лоджии, отделенной от лаврентьевской только листом прозрачного пластика, громко говорили два человека. Один молодой еще, в льняной, расстегнутой до живота рубашке и джинсах, перехваченных широким кожаным ремнем, другой пожилой, с круглым животиком и седыми усами над мясистыми влажными губами.
- Не понимаю, зачем нам ссориться? - пожал он плечами.
- Я уже сказал: вы многого не понимаете. Вы даже не понимаете, зачем мы сюда приехали, - горячился молодой.
- Вам и об этом донесли?
- Мне ничего не доносят. Просто товарищи удивлены вашими, мягко говоря, парадоксальными высказываниями.
- Это не парадоксы, а забота о народных деньгах, которые мы тратим. Какую неповторимую натуру вы здесь нашли? Да тут ни одного кирпича от тех лет не сохранилось!
- Я не кирпичи приехал сюда искать, а атмосферу! - закричал, как начал догадываться Лаврентьев, режиссер, взмахнув руками. - Но как я могу показать это слепому человеку?!
Оба они могли видеть Лаврентьева, однако его присутствие их ничуть не расхолаживало. А говорили они о том, о чем сам он только что думал, поэтому он остался в лоджии, невольно прислушиваясь к спору. Что сохранилось? Что осталось? Что уцелело за этими громадами бетонных каркасов от низкорослого южного города, от его заплетенных виноградом двориков, бывших купеческих особняков с облупившимися кариатидами на фасадах, претенциозных конструктивистских сооружений первых пятилеток, звонкой брусчатки на главной улице и вымытых дождями ериков на окраинах? Атмосфера? Воздух? Он вдохнул запах машинной гари, поднимавшейся с проспекта. Зачем, в самом деле, они приехали сюда? А он?
- Нет, с вами невозможно разумно разговаривать, - махнул рукой пожилой.
- Да, невозможно, потому что вы считаете разумным то, что я разумным не считаю.
- Ладно, не будем пререкаться. Посылайте телеграмму, но учтите: я тоже пошлю, и еще неизвестно, к кому прислушаются. Вы добьетесь, что картину закроют!
Он повернулся и выскочил из лоджии, а режиссер, тяжело дыша от волнения и жары, начал шарить в карманах джинсов.
- Черт побери, - бормотал он. - Черт-те что делается, какой-то бардак, сплошной бардак… Светлана!
В лоджию вышла худая высокая женщина с коротко остриженными, выбеленными волосами. Она была тоже в джинсах, но без ремня.
- Да, Сергей Константинович? - произнесла она неожиданно спокойно, даже флегматично, будто все происходившее в лоджии ее совершенно не касалось.
- Возьмите блокнот и запишите текст телеграммы.
Светлана послушно повернулась к двери.
- Подождите! Дайте мне сигарету.
- Сигареты кончились, Сергей Константинович.
- Ну купите в буфете!
- Если вы дадите мне деньги…
- Вы прекрасно знаете, Светлана, что денег у меня нет.
- У меня тоже.
- Одолжите у кого-нибудь! Господи, сколько можно говорить о такой чепухе!
- Это не чепуха. Вся группа сидит без денег. Завтра обещали зарплату, но вы опять поссорились с директором, и я не уверена…
- Ну, поступаться принципом за чечевичную похлебку я не собираюсь!
Он отвернулся в волнении и увидел Лаврентьева.
- Послушайте, - сказал режиссер, обращаясь к нему, как к старому знакомому, - у вас не найдется сигареты?
- Я не курю.
- Жаль, чертовски жаль. - Режиссер задумался на минуту. - Послушайте, а вы не уезжаете завтра?
- Нет.
- Отлично. Тогда вы, может быть, одолжите мне на сигареты?
- Пожалуйста, - ответил Лаврентьев, немного удивленный такой неожиданной формой контакта.
Он вошел в комнату и взял из кармана пиджака бумажник.
- Сколько вас устроит?
- Если можно, рубля три… Нет, пятерку лучше, - поправился режиссер, увидев в руках у Лаврентьева синюю бумажку.
Лаврентьев протянул деньги через перегородку.
- Огромное спасибо. Вы меня просто выручили, - обрадовался режиссер. - Светлана, с телеграммой повременим. Это серьезное дело, нужно тщательно продумать текст. Сходите лучше пока в буфет. Возьмите сигарет и еще что-нибудь, что будет…
- Понимаю, Сергей Константинович.
И лаврентьевская пятерка перешла в руки Светланы.
- Вы слышали? - спросил режиссер, вновь повернувшись к Лаврентьеву. - Слышали? Это же осел, саботажник, вредитель! - Он все еще не остыл от спора с директором. - Вот вам кинематограф! Надеюсь, вы не имеете никакого отношения к кино?
- Никакого.
- Счастливый человек! Я вам завидую. А где вы работаете?
- Преподаю в институте.
- Точные науки?
- Немецкий язык и литературу.
- Вы знаете немецкий?
- Да…
Он знал немецкий…