Светало. Снайпер гвардии рядовой Николай Теребун быстро закончил оборудование своей позиции. Теперь можно было бы и вздремнуть - его очередь наблюдать за противником еще не наступила, да профессиональная привычка ловить в прицел врага не давала покоя. Сплошной линии окопов у фашистов он не заметил, но очаги обороны оборудованы были, на первый взгляд, добротно. Ручной пулемет стоит на площадке, не замаскирован даже. "Из него палили ночью", - определил Теребун. А вот и фашист, голый по пояс, с котелком в руке. Теребун поймал его в прицел и… спохватился. Ведь чуть было не забыл, где он и что делать приказано.
Гитлеровец поставил котелок на бруствер окопа, обернулся, что-то крикнул. К нему подошел другой, в форме солдата, и начал поливать из котелка спину приятеля. Умывшись, тот вытерся полотенцем и принялся хлопать себя по бокам, животу, плечам. "Массаж делает, гад! - мысленно выругался Теребун. - Показал бы я тебе массаж, да не велено".
Переместив прицел вправо, Теребун увидел двух гитлеровских солдат. Вот они вскочили на бруствер и пошли к реке. В руках несли что-то вроде бачка. "За водой отправились", - решил Теребун, и сердце его забилось тревожно: там, на фланге, окопались Баранчиков и Сердюк. Не напоролись бы на них фашисты… Но те беспечно скрылись за обрывом. Теребун посмотрел на своего "знакомого". Похоже, он был занят починкой мундира. Но, приглядевшись внимательнее, Николай рассмеялся: "Вшей гоняет ариец. Будешь массаж делать от такой житухи!"
Солнце поднялось уже высоко, стало пригревать, Теребун не заметил, как задремал. Спал, однако, недолго. Потом снова прильнул к прицелу: фашист возился у пулемета, направив ствол в сторону Николая.
Уже прд вечер Гончаров с тревогой заметил, как два гитлеровца с котелками в руках, выскочив из окопа, направились прямо к нему. "Если обнаружат - будет бой. Другого выхода нет", - решил он. Другие воины группы тоже заметили немцев и пристально следили за каждым их шагом.
- Прут на нас, - заметил Шумигай.
- Сидите спокойно, - тотчас отозвался Гончаров. - Если что, первым действую я. - Приготовив гранату, он встал у пулемета.
Фашисты, оживленно болтая и жестикулируя, шли на окоп Гончарова. Вот они остановились, дали друг другу прикурить, постояли, затягиваясь, и пошли дальше. В нескольких шагах от окопа остановились, застыв в оцепенении: на них в упор смотрел ствол ручного пулемета, а из окопа - двое русских.
Растерянность длилась несколько секунд.
- Рус?! - не то спрашивая, не то утверждая, проговорил один из солдат.
- Цурюк! Шнель! - завопил другой, и немцы что было духу бросились наутек.
Гончаров метнул вслед им гранату. Раздался взрыв, гитлеровцы повалились замертво.
Тотчас из окопов противника высунулось несколько голов. Один солдат выскочил и побежал к месту взрыва. Видимо, решил, что те двое напоролись на мину. Гончаров дал очередь из пулемета по фигурам в окопах. Бежавший солдат оторопело замер. Николай Теребун быстро поймал его в прицел и нажал на спусковой крючок. Фашист упал. "Плюс еще один и первый на плацдарме", - заметил про себя Николай.
Воздух прорезали автоматные очереди, захлопали винтовочные выстрелы. Лихорадочно застрочил вражеский пулемёт, наугад сея свинцовый дождь. Пулеметчик не видел перёд собой цели, просто теперь на безмолвном до того поле за каждой кочкой ему виделся русский.
- Ну, жди атаки, - проговорил Гончаров, - они нас обнаружили и сделают все, чтобы опрокинуть и уничтожить. Но мы учли и такой исход дела. Правда, многовато истратили патронов на нескольких фашистов. - Он озабоченно наморщил лоб. - На первый раз, может быть, это и неплохо: пусть они думают, что нас много. Но патроны все же надо беречь. Неизвестно, подойдут ли наши этой ночью.
В окопах противника слышались отрывистые команды. Теперь уже не было смысла таиться, и Гончаров передал зправо и влево по цепи:
- Приготовиться к отражению атаки! Беречь патроны! Огонь вести одиночными выстрелами и только наверняка!
- Сменить бы позицию, - сказал Григорий Шумигай. - Нас, видимо, засекли.
- А ты приготовил новую? - спросил Гончаров.
- Когда же?
- То-то же.
Обычно перед атакой гитлеровцы "обрабатывали" намеченный объект огнем артиллерии. Сейчас она молчала. Гончаров понял; слишком близко они подошли к вражескому переднему краю, оказавшись в "мертвой зоне", ведь снаряды могли накрыть и фашистские окопы.
Подгоняемые командами и руганью, вражеские солдаты выскочили из окопов и, строча на ходу из автоматов, побежали вперед. Группа Гончарова тотчас открыла огонь. В ответ заговорил пулемет противника. Пули засвистели над головами бойцов, ударяясь в задние стенки окопов.
Гончаров вдруг застонал, схватился за грудь.
- Что с вами, товарищ лейтенант? - с тревогой спросил Шумигай. - Ранены?
- Кажется, зацепило… Только об этом пока никто знать не должен. Понял?
- Так точно, - упавшим голосом проговорил сержант. Он продолжал растерянно смотреть на командира.
- Веди огонь! Чего глядишь? - зло крикнул Гончаров: в душе он проклинал вражескую пулю, которая обрекла его на бездействие в самый ответственный момент.
На сержанта Шумигая помимо всего прочего были возложены обязанности санинструктора, и сейчас его долгом было оказать немедленную помощь раненому офицеру. Какое-то мгновение он еще колебался, но, встретив требовательный взгляд Гончарова, вновь взялся за пулемет.
Тем временем Николай Теребун с беспокойством заметил, что наш пулемет почему-то молчит, а враг сеет и сеет свинец вокруг окопа Гончарова. "Не случилось ли что с командиром?" - мелькнула тревожная мысль. Снайпер старательно стал ловить в прицел вражеского пулеметчика, и, когда в перекрестье оказалась голова в каске, выстрелил. Пулемет умолк. Оттолкнув убитого, потянулся к пулемету напарник, но Теребун и его взял на мушку. Фашист даже не успел нажать на гашетку.
Атакующие уже вплотную приблизились к окопам советских воинов, закрепившихся на левом берегу Вислы. Разведчики, как по команде, метнули гранаты. Прогремели взрывы. Уцелевшие фашисты бросились обратно к своим укрытиям.
Вскоре гитлеровцы предприняли еще одну атаку, но вновь, не выдержав дружного огня гвардейцев, откатились.
Сержант Григорий Шумигай разорвал гимнастерку лейтенанта и перевязал рану. Пуля пробила грудь выше сердца, кровь сочилась непрерывно.
Гончаров жадно припал пересохшими губами к поднесенной ему фляге. Напившись, грустно посмотрел на сержанта.
- Плохи мои дела… Продержаться бы до ночи. А там и наши подойдут…
- Позвать лейтенанта Гольденберга?
- Нет, погоди…
В тылу обороны взвода, со стороны реки, зазвучала стрельба. Гончаров настороженно прислушался: не наши ли переправились?
- Передай сержанту Тарарину, - сказал он Шумигаю, - пусть ползет к берегу, узнает, что там происходит.
Автоматные очереди были слышны еще несколько минут, потом звуки выстрелов начали удаляться вправо и влево. У реки разорвалось несколько снарядов, оттуда донеслись крики, стоны, ругань… Затем все стихло. Впереди, в окопах, противник молчал.
Что стряслось на берегу?
Наконец в окоп свалился сержант Тарарин. Он не узнал своего командира: лицо лейтенанта осунулось, стало мертвенно-бледным, когда-то живые темные глаза смотрели потухшим взглядом.
- Вы ранены, товарищ гвардии лейтенант? - спросил Тарарин, хотя и так было видно - с командиром беда. Но верить этому никак не хотелось.
- Говори, что там? - с трудом произнес Гончаров.
Сержант доложил: гитлеровцы двумя группами по 8–10 человек решили обойти нас с тыла. Сержант Тихонов и рядовой Головенский разгадали их замысел и, подпустив поближе, открыли огонь. Фашисты разбежались. На правом фланге они попали под огонь тылового охранения второго взвода.
- А чьи снаряды рвались? - спросил Гончаров.
- Не могу точно утверждать, но ребята говорят: с нашего берега била артиллерия, - ответил Тарарин.
Лицо Гончарова несколько оживилось, и он еле слышно прошептал: "Помнят о нас…" И, собравшись с силами, добавил: "Сигнал дали - держитесь!.." Это были последние слова лейтенанта.
Бойцы сняли пилотки в безмолвной клятве: держаться!
На поле боя опускались сумерки. Гитлеровцы больше в атаку не ходили, но огонь из пулемета и автоматов вели методично.
Гольденберг вызвал к себе сержантов Иртюгу, Шумигая, Базарова, Титаренко, Тарарина и рядового Романцова.
- Наше совещание можно считать и собранием партийной группы, - сказал он. - Я просил сержанта Иртюгу кроме командиров отделений пригласить и коммунистов. Не присутствуют здесь коммунисты Баранчиков и Головенский, но я передам им наш разговор и наше решение.
Гольденберг сообщил о смерти Гончарова и его последних словах.
- Командование группой принимаю на себя, - объявил он. - Моим помощником будет сержант Шумигай; старшими: в первом взводе - гвардии сержант Титаренко, во втором - гвардии сержант Базаров. Если наши не форсируют реку этой ночью, будем драться и завтра. Другие мнения есть?
- Драться до последнего патрона! - был единодушный ответ.
- Слышали бой справа, за высотами? - спросил офицер. - Это наши расширяют плацдарм. Помощь может прийти и оттуда. И все же для связи с полком надо послать на тот берег одного-двух человек. Кого пошлем? - обратился он к сержанту Титаренко. Тот, подумав, назвал сержанта Тихонова и рядового Головенского.
- Почему именно их? - спросил Гольденберг.
- Плавают хорошо. Случится что с лодкой - не утонут, выберутся. Да и за рекой весь день они наблюдали. А другие лучше изучили передний край, - ответил Титаренко.
- Что ж, решено, - подытожил Гольденберг. - Но на их место назначьте пост из двух человек.