- Давайте уж после поговорим с Петелиным, командир. А вы расскажите, Мельников, как это могло произойти?
Мельников стоял молча, опустив руки. После длительной паузы, глядя в упор на лейтенанта, Симонов спросил:
- Что же ты, Мельников, не слышишь?
С той минуты, как в отсутствии командира и комиссара Мельников сказал Петелину по телефону: "Действуйте сообразно обстановке!", он взял на себя всю полноту ответственности за их действия. Мог ли он предполагать, что эти действия не будут оправданы?
Чувствуя, как поднимается в нем озлобление на Петелина, лейтенант процедил сквозь зубы:
- Да, товарищ майор, я виноват. Петелин пристал, бормочет по телефону: "Матросы из окружения вышли, рассказывают, что немцы совсем близко и чувствуют себя здесь, как дома. В другой раз может не представиться такого случая!" Ну, я ответил: "Действуй…" Случай, действительно, был подходящий! Разгромлена автоколонна.
- Та-ак! - протянул Симонов. - Неважное у вас начало, Мельников. - И тяжело думая о чем-то, майор отошел в сторону. Когда к нему подошел комиссар, Симонов сказал негромко:
- Неизбежна, комиссар, бо-ольшая нам с тобой неприятность.
IX
Магура не в первый раз ожидала начала боя, - это было очень часто и под Москвой, и под Тулой, и в других местах, - но никогда еще ее не охватывало такое нетерпение, никогда она не была в таком возбуждении, как в это тревожное утро. Там, в районе Тулы, сильнее чувствовалась близость тыла, прибывали свежие воинские части, больных и раненых в госпитали отправляли по железной дороге. Здесь же, как ей казалось, был близок конец советской земли. И она испытывала такое чувство, словно теперь наступил тот великий час, когда непременно должен решиться вопрос: победа или поражение!
Готовясь к приему раненых, Тамара Сергеевна внимательнее, чем обычно, приглядывалась к своим санитарам, - не проявляют ли они страха, неуверенности. Сама проверяла содержимое санитарных сумок, приказывала переложить все так, чтобы при перевязке быстро и без суеты находить нужные средства первой помощи. Затем она решила идти на КП батальона, чтобы лично уведомить по телефону каждую роту о расположении батальонного медсанпункта.
- А уж лучше бы я пошел, - предложил военфельдшер Вася Шапкин, - вам лучше бы здесь… Я же мужчина!
- Мужчина! - насмешливо повторила Тамара Сергеевна, и Шапкин понял, что в его словах ей послышалось что-то обидное. - Ведь вы, мужчина, выстрела еще не слышали! Впрочем, сказать откровенно, я второй год уже служу и почти все время на фронте, но такой же чудачкой осталась, будто впервые это мне: не могу спокойно ожидать начала… - Взглянув в подслеповатые, постоянно смеющиеся глаза Шапкина, она приказала: - Проверьте носилки. Если найдутся ненадежные, свяжите ремнями.
И она пошла золотисто-буроватой степью, утопая в стелющейся траве. В глубоком небе ветром выметало последние обрывки сероватых туч. Уже сейчас чувствовалось наступление дневной жары.
На КП она застала Симонова у телефона. Не ее просьбу о разрешении позвонить в роты он только кивнул на связиста, продолжая разговор с Рождественским.
- У наших накопилась потребность действовать, - сказал он, - а противник воздух обнюхивает.
- Долго принюхиваться они не будут, Андрей Иванович, - откликнулся Рождественский. Он энергично писал в блокноте. - Свою технику да пехоту приволокли они сюда не для того, чтобы повернуть обратно!
Разговаривая по телефону, Магура заметила, что Симонов строже обычного поглядывает на нее из-под насупленных бровей. "У него сегодня недобрый взгляд", - подумалось ей.
- А вы, Тамара Сергеевна, не волнуетесь? - вдруг спросил он, и в его прищуренных глазах она заметила насмешливый огонек.
- Я думаю, что перед боем никто не остается равнодушным, - сказала она. - Если угодно, назовите это волнением.
- Правильный ответ, Тамара Сергеевна, - поддержал Рождественский, уважающий врача. Ему нравилось, как Магура отражала насмешки Симонова.
Магура часто встречалась с Симоновым, ей было приятно видеть его смуглое, всегда спокойное лицо. Он иногда подшучивал над ней, но относительно дружелюбно, с ним было хорошо и спокойно. Она скучала, когда по целым дням не видела комбата. Но почему ей было скучно без него, - об этом она себя не спрашивала.
Она окончила телефонные переговоры и стояла в окопе, одной рукой придерживая брезентовую сумку с красным крестом, а пальцами другой барабаня по пряжке широкого офицерского ремня. Магура была в новенькой гимнастерке цвета хаки и в такой же короткой юбке, серые бумажные чулки плотно обтягивали ее стройные ноги, обутые в хромовые сапоги с коротенькими голенищами. К ее загорелому продолговатому лицу с прямым носом очень подходил синий берет с маленькой пятиконечной звездой. Из-под берета на крепкие ее плечи тяжело обвисал туго стянутый узел темных волос.
- Возвращайтесь на санпункт, Тамара Сергеевна, - сказал майор, почему-то спеша припрятать ласковые нотки за торопливой усмешкой. - А то как бы вам тут на орехи не досталось.
- Это же от кого на орехи? - с деланным удивлением спросила Магура.
Заметив на себе пытливый взгляд ее глаз, комбат ощутил какую-то неловкость. Ее глаза приводили его в смущение всякий раз, когда Магура была обеспокоена чем-нибудь, - они тускнели вдруг, глядя почти холодно. Сейчас она стояла вполоборота с Симонову, лишь повернув в его сторону лицо с тонкими нежными чертами и с плотно сжатыми губами, тронутыми сверху золотистым мягким пушком. Симонов неожиданно отметил, что у нее между темными бровями, почти соприкасавшимися над ровным, правильным носом, залегли две морщинки.
- Немцы, быть может, начнут артподготовку, - ответил майор.
- Непременно начнут. На войне, Андрей Иванович, не бывает безопасного места…
- Разумеется… однако же место ваше не здесь. Идите на санпункт, - строго сказал Симонов и отвернулся, пряча неожиданную для него самого улыбку.
- Я вам мешать не стану, - негромко проговорила Тамара Сергеевна.
Она ушла, чувствуя на себе вопросительный взгляд Симонова. Она была уже не так молода и не могла обманывать себя, будто Рождественский не замечает странных отношений, установившихся между нею и комбатом.
Симонов же совсем не заметил ее смущения. Глядя ей вслед, он думал о том, что, кроме жены, умершей два года назад, никакая женщина не была для него такой привлекательной и чистой, как Тамара Сергеевна. И сейчас, перед боем, на него вдруг повеяло чем-то ласковым и добрым.
Телефонист протянул трубку:
- Товарищ гвардии майор, третья вызывает.
- Бьюсь об заклад: Метелев спросит - почему это немцы молчат? - положив цигарку на край окопа, проворчал Симонов. - Третья, слушаю! - И сейчас же прикрыл трубку ладонью. - Ну точно!.. Метелев, ваша задача крепче заколачивать в землю огневые ячейки, - сдержанно заговорил он. - Ясно для вас? Не ясно?.. - Симонов схватился за бок, как всегда делал в раздражении. - А вы пошлите парламентеров, спросите: "Почему вы вдруг приостановили наступление, господа?" Что?.. Не послушают? Какого же вы черта зарядили про одно и то же!..
Положив трубку, прикуривая, он сказал Рождественскому:
- Снова спрашивают: "когда же?.." Будто наше от нас уйдет…
Вставая, Рождественский заявил:
- Иду в роты, Андрей Иванович.
- В этом сейчас нет нужды, - возразил Симонов.
- Считаю полезным в такой момент обязательно побывать у людей. Буду нужен - позвоните.
Симонову хотелось сказать: "будь осторожен", но он знал, что эти слова вызовут у Рождественского лишь усмешку.
- Послушай, комиссар, - сказал майор, поглаживая голову, будто собираясь с мыслями, - пусть политрук Бугаев повлияет на Петелина.
- Что-то ты уж больно грозен, Андрей Иванович…
- Подожди, - продолжал майор. - Если бы не петелевский прыжок, может быть, немецкое командование не раздумывало бы сейчас так долго.
- Не раздумывало бы, конечно, - согласился Рождественский. - Петелин поторопился, это так.
- Указание нам дано совершенно иное: затаить дыхание - ждать! Все должно подчиняться железному распорядку, воле командования.
Комиссар усмехнулся:
- Бугаев мне рассказывал, как Петелин отзывается о вас: "комбат наш будто бомба замедленного действия!.."
Симонов тоже улыбнулся:
- "Бомба!.." А уж Петелин - сплошная пиротехника… За мелким успехом гонится и самое главное теряет из виду. И, наверное, еще воображает, будто им сделано доброе начало. Не-е-ет!.. Так не пойдет!
Как только Рождественский ушел, Симонова вызвали из штаба дивизии к телефону.
- Я получил ваш рапорт, читаю… - сказал комдив. - Вы сообщаете, что рота лейтенанта Петелина атаковала противника в тот момент, когда вы возвращались из штаба полка…
- Так точно.
- А что, если у вас и дальше так пойдет? - медленно, глухо спросил Василенко.
- Товарищ гвардии подполковник, - ответил Симонов, стараясь придать спокойствие своему голосу, - в рапорте на ваше имя я считал своим долгом донести обо всем так, как все это было.
- Так ли?.. Я считаю необходимым расследовать случай.
- За действия лейтенанта, как и за действия каждого солдата, всю ответственность я принимаю на себя.
- О-очень благородный поступок, - иронически проговорил комдив, дуя в трубку, обдумывая что-то. - Вы торопитесь авансом признать свою вину: ругайте меня, но не очень!
Обвинение против меня не лишено основания, товарищ гвардии подполковник.
- Добре. Мы разберемся, - закончил Василенко и положил трубку.
Симонов снял с телефона руку и, хрустнув пальцами, привалился к краю окопа.