- Это Староновая синагога, - сказал Гейдрих, - старейшая в Европе. Она же станет и последней. Еврейская легенда гласит, что камни в ее основании привезены из самого иерусалимского Храма, с тем условием, что они должны вернуться туда в Последний день, в Судный День. Этот день для евреев настанет куда быстрее, чем они могли себе представить.
- Почему она называется Староновая? - спросила Ильза.
Гейдрих окинул здание хищническим взглядом, потирая руки.
- На иврите "условие" будет "альтней", - сказал он. - Но это звучит как "альт-нойе" на идише. Видимо, так евреи понимают юмор. Впрочем, мы больше не смеемся, да и они тоже.
Ильза поежилась под порывом легкого ветерка. Пока они рассматривали синагогу, Парижска улица успела совершенно опустеть, но Ильза чувствовала испуганный взгляд из-за каждой опущенной занавески.
Гейдрих не обращал на нее внимания. Широким взмахом руки он обвел окрестные кварталы.
- Наш фюрер хочет сохранить Йозефов навечно, - сказал он, - как своего рода музей еврейства, чтобы после нашей окончательной и неизбежной победы христианский мир мог прийти и увидеть, от какой участи столь великодушно избавил его великий немецкий народ.
- Воистину благородное деяние ради человечества, - сказала Ильза.
И опять поежилась. Нельзя сворачивать операцию! Ни за что! Этого монстра и всех ему подобных нужно уничтожить. Неужели чехи не понимают? Как заставить их понять?
Наконец Гейдрих заметил ее состояние.
- Вы дрожите, дитя, - сказал он и взял ее под руку. - Простите, что показал вам столь неприятное зрелище, но как немцы, так и белые русские должны понимать, почему мы сражаемся с еврейским марксизмом в России.
Они поехали через Чехов мост за реку, сквозь огромный парк под названием Летенске сады - Ильза молчала, Гейдрих болтал без остановки. Странно: на службе он, казалось, вообще не разговаривал, даже в стенах своего рабочего кабинета. Глухо и монотонно бурчал приказы, читал бесконечные отчеты и встречался, обычно раз в неделю, с высокопоставленными нацистами из Вены и Берлина. Примерно раз в месяц он ездил в Берлин - несколько часов на машине, - где, как правило, оставался на день или два.
Сейчас, наедине с Ильзой, Вешатель был сама говорливость. Его болтовня даже приняла несколько личный оборот: он сетовал на тупость одного-другого функционера, хвалил Гитлера, а один раз даже позволил себе незначительное замечание в адрес вышестоящего Гиммлера.
Ильза настолько увлеклась этим монологом, что и не заметила, как они оставили Прагу позади и выехали на загородную дорогу.
- Мы что, едем в загородный ресторан, герр Гейдрих? - спросила она.
- Рейнхард, - напомнил он, выплюнув в конце имени твердое "д". - Мы не едем в ресторан. Сегодня мой личный повар готовит нам ужин на моей вилле. - Гейдрих посмотрел ей в лицо. - Не волнуйтесь, - сказал он. - Фрау Гейдрих как раз уехала в Берлин, так что мы будем совершенно одни.
Почему Ильза вовсе не удивилась? Намерения Гейдриха в отношении Тамары Тумановой не были бы очевиднее, если б он написал их на бумаге и вручил ей лично. Играть надо весьма осторожно.
- Очень интересная здесь дорога, - позволила себе заметить Ильза.
Гейдрих согласился:
- Через несколько дней, когда моя охрана все подготовит, я буду ездить тут каждое утро. Можно и дальше ездить через Карлов мост, но я больше не хочу. Куда лучше ездить через Чехов, где мой музей на глазах обретает форму. О, я соберу такие экспонаты! Скоро вся Европа будет пополнять зверьем мой зоопарк. Каждый день я стану ездить через Чехов мост, и животные будут видеть, что едет их хозяин, вселяющий страх, изумление и трепет в их души. Животные, которых я, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, лично отберу для своего учреждения!
- А остальные? - спросила Ильза.
- Остальных не будет, - ответил Гейдрих. - Так решили в Ванзее, того требует наша месть.
Сердце Ильзы стучало так громко, что кажется, слышала вся округа. Так Вешатель вовсе не поедет через Карлов мост! Но на этом держится операция - убийство на Карловом мосту! Даже если она сумеет передать весточку Виктору, менять план уже поздно. Надо как-то удержать Гейдриха на прежнем маршруте.
Она так разволновалась, что, пока не открылась дверь и Гейдрих не помог Ильзе выбраться из машины, она и не понимала, что машина остановилась - перед прекрасной виллой, уютно укрывшейся в глубокой долине.
- Добро пожаловать в мой дом, - любезно сказал Гейдрих.
Еще ошеломленная, Ильза дала проводить себя внутрь. Строй лакеев и других слуг вытянулся перед дверью, приветствуя хозяина дома; они по очереди молча склоняли головы, пока великий человек шествовал мимо. Ильза видела в их глазах страх и ненависть и понимала, что Гейдрих - не видит.
В парадной столовой накрыли ужин на двоих. Стол украшали тонкое серебро и мейсенский фарфор. Гейдрих подвел Ильзу к оттоманке в углу, перед которой стояла новая бутылка шампанского и два хрустальных бокала. Шампанское только что открыли. Гейдрих налил.
- Prosit, - сказал он, поднимая бокал. - Sieg Heil!
Да здравствует победа.
Время близилось к девяти, солнце поздней весны только что село. Гейдрих на секунду отставил бокал и аккуратно сдвинул шторы.
- Так, - сказал он, - получится какое-никакое уединение.
И поцеловал ее - слишком скоро, Ильза не ожидала и не успела приготовиться. Только что он задергивал шторы и вдруг уже схватил Ильзу в охапку, поднял, притягивая ее губы к своим. Накинулся жадно, хотя не грубо, и в конце концов она вырвалась.
- Герр Гейдрих, - задыхаясь, промолвила она, стараясь оттолкнуть его, не рассердив, - bitte…
Удивление, а не досада - вот что ей нужно сейчас сыграть.
Гейдрих живо отступил на шаг, будто собирался отсалютовать ей, но с ухмылкой на губах - на губах, которые только что отведали вкус Ильзиных губ.
- Простите мой порыв, фройляйн Туманова, - сказал он без раскаяния. - Так трудно сдержать эмоции, когда оказываешься перед лицом столь несравненной красоты. Способность видеть красоту - признак цивилизованного человека, вы не находите?
- Да, Рейнхард, - сказала Ильза, приглушив голос, чтобы скрыть отвращение. - А способность сдерживать эмоции - свойство настоящего лидера.
Она невольно подумала о Викторе, чья спокойная решимость так резко контрастировала с откровенной похотью Гейдриха. С Вешателя слетела маска, под кожей Ильза различила череп столь же отчетливо, как череп эсэсовской "Мертвой головы", которую он носил на мундире.
Чудовище дрогнуло. Похоть - его слабость, это было известно и раньше. Теперь Ильза знала еще, что эту похоть можно хотя бы ненадолго сдержать призывами к достоинству. Вожделение Гейдриха можно разжечь сильнее, умелого кукловода тоже можно дергать за ниточки. Уже кое-что, этим можно воспользоваться. Но осторожно, ой как осторожно.
- А теперь будем играть музыку, - сказал Гейдрих, приходя в себя. - Уверен, инструмент вы найдете более чем приличным. Это "Бозендорфер", сделан в Вене по моей инструкции. Разумеется, он отвечает требованиям высочайшей точности. - Гейдрих вынул из футляра свою скрипку Амати и стал настраивать. - Может, "Крейцерову сонату"?
- С удовольствием.
Эту пьесу Ильза не играла с подростковых лет, но руки помнили довольно, так что она сможет хорошо себя показать.
- Величайшая из скрипичных сонат Бетховена, - заметил Гейдрих, перед тем как они начали. - Мы даже не знаем ее настоящую тональность. Ля мажор ли это, как написано в заглавии? Или ля минор, как в первой части? - Гейдрих дал ей тон. - Как вы думаете, Тамара?
- Для меня, - сказала Ильза, - она просто в ля. - И дала ему ля, чтобы он подстроился. - Видите?
Он повел смычком по струнам, старательно, мастерски, пока не убедился, что они в полной гармонии.
- Понимаю, вы эмпирик, - кивнул он. - Проклятие вашего пола - принимать мир, каким он видится, неспособность проникнуть в глубины и лежащее там многообразие. Потому, я думаю, все великие художники - мужчины.
- Вы правы, Рейнхард, - сказала Ильза.
- И "Крейцерова соната" - гораздо сложнее, чем "просто в ля", моя дорогая, - сказал Гейдрих. - Есть еще такой рассказ Толстого, очень сильный рассказ, о браке без любви. - Гейдрих сверху взглянул на Ильзу за роялем. На миг она задумалась, не слишком ли глубоко ее декольте. - Есть ли что-нибудь трагичнее, чем брак, соединивший два тела, но не две души?
Ильза опустила глаза и отвела взгляд.
- Этого я уж точно не могу знать, - ответила она, - не будучи замужней женщиной.
Гейдрих начал играть без аккомпанемента медленное вступление к сонате, налегая на жалобные аккорды, озвучивая их безупречно. Надо признать, Вешатель отлично играл.
Не удивительно, что величайший из русских писателей создал рассказ о "Крейцеровой сонате", подумала Ильза, углубляясь в свою партию. Вдвоем они играли с большим чувством и тонкой нюансировкой, и лишь несколько мелких технических ошибок портили в остальном вполне профессиональное исполнение. На двадцать быстротечных минут Ильза забыла себя, забыла, где она и с кем. Когда последняя фраза метнулась по клавишам и отзвенела финальными аккордами, восторг ее достиг пика.
Гейдрих закончил игру ярким росчерком, смычок взлетел к небесам. Руки Ильзы подпрыгнули над клавишами и зависли в воздухе. Ильза и Гейдрих посмотрели друг на друга.