Алкоголь, учил Солли Рика, сам по себе, может, и зло - "я могу пить, могу не пить, но ты выпивку оставь", - но питием и искусством пития молодому человеку можно не без выгоды интересоваться или даже извлекать из него довольно интересную выгоду. Так что в дополнение к другим своим прибыльным предприятиям Солли владел и управлял сетью "точек", "шалманов", погребков, таверн, салунов и пивнушек по всему Верхнему Манхэттену. А еще Горовиц держал сеть прачечных, по большей части в Бронксе, где всегда легко обменять грязные деньги на чистые, где утюжили фартуки его барменов и время от времени можно было обеспечить исчезновение особо неудобного трупа в чане с щелоком.
Едва ли не единственная противозаконная деятельность, которой не было в империи Чокнутого Русского, - девочки.
- Сутенерство, тьфу! Пусть им итальянские мартышки занимаются! - возмущался Солли, когда кто-нибудь из парней помоложе спрашивал, почему босс не занимается дамочками, как Салуччи. То был исчерпывающий ответ, по мнению Горовица, но не по мнению молодых гангстеров: кому-нибудь из мальчиков постарше приходилось отвести малого в сторону и объяснить, что когда-то, много лет назад, только приехав в Штаты и не умея найти иного способа прокормиться, Солли пас несколько отборных девочек - из тех, что были готовы на все, приехав в Америку и обнаружив, что обетованная земля - это швейная мастерская на Аллен-стрит, где по восемнадцать часов в сутки гнут спину и мать, и отец, и вся родня.
Потом пришел "сухой закон", и с девочками было, слава богу, покончено.
Рик любил ночные клубы, которые Горовиц понатыкал по всему городу, роскошные заведения, где можно водить знакомство с шикарными людьми, слушать джаз и глазеть на самых прекрасных женщин Нью-Йорка - и все это за цену одного стакана. Но вздутую цену, конечно: несмотря на запрет, пивнушки - не особенно рискованный бизнес, отчего заоблачные накрутки на выпивку особенно приятны и выгодны.
Благородный эксперимент насчитывал двенадцатый год и, как все говорили, находился на последнем издыхании. В свое время Солли Горовиц быстрее большинства гангстеров просек отрадно жуткую правду - Восемнадцатая поправка будет чрезвычайно непопулярна среди большинства обитателей города - и решил утолить жажду нью-йоркцев, наплевав на Волстеда-Шмолстеда. Он сто раз обогатился на этом небольшом предвидении, но по-прежнему жил скромно и без бахвальства с женой Ирмой над скрипичным магазином старого мистера Грюнвальда. У миссис Горовиц представления о делах мужа имелись самые расплывчатые, тем более что она почти не говорила по-английски. Она ничего не знала, ничего не видела и, самое главное, ничего не помнила - а Солли того и требовалось.
- Зачем ей учить английский?! - восклицал он всякий раз, когда об этом заходила речь. - Ей что, идиш плох?
Горовиц не был крупным мужчиной - ну так и большинство видных гангстеров не были. Им это незачем. С виду Солли был приземистый и кругленький, хотя не жирный: но за добродушной наружностью скрывался недюжинный интеллект и немалая физическая сила. За глаза парни звали Соломона "Чокнутый Русский" - в честь его родины где-то в тех краях, что были, когда-то были или когда-нибудь снова станут Россией. Даже сам Солли путался в географии своих корней, хотя большинство членов организации, желавших поспорить - а спорили об этом все, - ставили на Одессу. В разговоре босс выказывал подлинно русское презрение к артиклям - и определенным, и наоборот.
- Папа, - восклицала раздосадованная Лоис после какой-нибудь особенно вопиющей "горовичности", - тебе надо научиться правильно говорить!
Солли никогда не был рекламной картинкой, как О'Ханлон, и предпочитал готовые костюмы из магазина Гинзберга на 125-й улице; возникавшие время от времени пятна желтка на галстуке обычно не мешали Солли этот галстук надеть. Да и на блестящем "дюзенберге-мёрфи", чтобы каждый безлошадный коп примечал, Солли по городу не ездил. Встретив Соломона Горовица в метро или в надземке, пожалуй, примешь его за коммерсанта - скажем, страхового агента, что в поте лица окучивает иммигрантские землячества. Кем Горовиц, собственно, себя и считал.
Однако недооценить его - или хуже, обмануть - могло стоить жизни. Однажды Большой Джули Слипак, президент Благотворительной ассоциации ресторанных служащих, дочерней организации, полностью принадлежащей "Корпорации С. Горовиц", попытался выдернуть тысчонку-другую из кучи, по праву принадлежавшей боссу. Изобличенный в злоупотреблениях, Джули пробовал спасти свою шкуру воплями, пока Солли не положил этому конец, выхватив пистолет, который всегда носил на брючном ремне, сунув его Джули в рот и спустив курок, таким образом заткнув крикуна навсегда. Солли сделал это на глазах своего адвоката - такова была мера безнаказанности, которую он чувствовал, устраивая дела.
- Мальчики, - сказал Солли над трупом лицемера, - для всех вас это должно стать уроком. Даже не пробуйте брать то, что принадлежит мне!
Сегодня Рик видел, что Чокнутый Русский склонен пооткровенничать: босс курил сигару - маленькая поблажка, которую он время от времени себе позволял. Обычно Соломон Горовиц не курил и не пил, и хотя глатт-кошер дома не соблюдал, приближался к нему, насколько позволял аппетит. Расстегнув жилет, Солли удобно расположился за своим дальним столом.
Как обычно, Тик-Так Шапиро неподалеку прикрывал Солли спину.
Рик хотел заговорить о Лоис - по крайней мере, затронуть тему; он любил Солли как отца, но Лоис любил совсем не как сестру. Однако никто не отменял предписания Соломона, не велевшего никому из парней встречаться с его дочерью.
Рик покосился на Тик-Така и подумал, уж не читает ли громила мысли. Если кто и мог шепнуть Солли, что Рик и Лоис сдружились чуточку плотнее, чем Горовиц позволял… Уже не впервые Рик вспомнил о Большом Джули.
Солли виду не подавал, даже если и питал подозрения насчет Риковых притязаний на Лоис. Вместо этого его повело на один из любимых предметов, а именно - скрижали славы великих манхэттенских гангстеров-евреев и собственную роль последнего могиканина. Подобно одному французскому королю, после себя Солли видел только потоп.
Среди великих был Квёлый Бенни Фейн с его отвислым веком. И Большой Джек Зелиг, с дурацкой соломенной шляпой, которую он носил не снимая. И Луис Кушнер, который застрелил Кида Пипетку прямо в полицейской машине! И величайший из всех, Монк Истмен, с его голубями и кошечками, который даже был на фронте! Господи Иисусе, вот были еврейские гангстеры в прежние времена!
Рик Бэлин слыхал эти имена и прежде. Все детство слышал рассказы об их подвигах - например, о том, как банда Монка, прозванная в честь ее главаря (который когда-то был Эдвардом Остерманном) Истменами, схватилась с парнями с Пяти углов, которых вел Пол Келли (на самом деле он был итальянцем по фамилии Вакарелли). Они подняли такую пальбу на перекрестке Ривингтон и Аллен-стрит, что усмиряли их не меньше двух сотен копов, а шматесы, которые обдуривали простаков в штос в вечной тени надземки, разбежались по щелям и, наверное, целых три часа не возвращались к своему занятию.
Воспоминания у Солли всегда начинались с историй о Квёлом Бенни, прозванном так из-за какого-то нерва в щеке или еще чего: нерву пришел капут, а щека обвисла и впредь нередко становилась причиной потасовок, избиений и пальбы, когда кто попало позволял себе произнести ненавистную кличку. Дальше память Солли живо проскакивала через конец столетия к событиям более-менее современным, а завершал он рассказ благословением исчезающему роду настоящих гангстеров еврейской веры, таких ребят, что могут, глазом не моргнув, стоять лицом к лицу с ирландцами и макаронниками и никому не спустят насмешки.
Рик неизменно слушал Солли, навострив уши и с блеском в глазах. Всякий раз, когда Рик возвращался домой, в унылую необжитую квартиру на 182-й Западной улице, его уважение к Соломону Горовицу росло с каждым лестничным пролетом. И каждая ступень темной лестницы, провонявшей жареной рыбой и вареной капустой, казалась ему шагом прочь от той жизни, о которой он мечтал, шагом назад, к Кристи-стрит, за которой уже маячили корабль, штетл и Галиция. Мать довольно порассказала ему о своем детстве в Галиции, жутком краю угольных шахт и (по крайней мере, в ее изложении) казаков, так что возвращаться в Восточную Европу Рику совсем не хотелось. Париж, думал он, ему больше по вкусу.
- Солли, а вы никогда не хотели завязать? - спросил Рик.
- Завязать? - рассмеялся Горовиц. - Шутишь, что ли?
- Ну а почему нет? - упорствовал Рик.