И сегодня был ветер - там, у флага, где фамилии в граните. Иван тряхнул головой, заломило в затылке. Нет больше беды! Это конец… конец проклятой считалочке.
Послышался тихий свист. На броне заволновался народ - чего возится Иван, пора, пора убираться отсюда. Взревели моторы. Чиркнул Иван по коробку - зашипело, побежал огонек по шнуру…
Через две минуты в ночи ахнуло.
Рванулся ветер по верхушкам тополей, растрепал кусты акаций.
Не слышно открылись и закрылись синие ворота комендатуры, пропуская внутрь броневик разведвзвода.
В апреле две тысячи первого исполнилось Ивану Знамову двадцать шесть лет.
Обычный был день.
На маршруте наткнулась инженерная разведка на свежую воронку. Каргулов доложил, что обнаружено тело боевика, уточнил - мелкие фрагменты. По всей видимости, это тот взрыв, что слышали недалеко за полночь. Ошибся подрывник в проводках - разлетелся на куски. Прокуратуру ждать не будем, сказал Каргулов, время тикает, еще маршрут топтать.
И пошла дальше инженерная разведка.
Днем выезжали пару раз, но то ерунда была - болванки пустые, как у Натальиного подвала - эхо войны.
Вечером проставился Иван за день рождения.
Пили лениво. Может, с устатку - как сказал потом Витек. Не то было настроение у именинника, подумал саперный старшина Костя Романченко.
Совещание в Гудермесе в резиденции новой местной власти закончилось к обеду.
Колмогоров не остался на неофициальную часть, хотя в животе урчало. Новая местная власть угощала щедро: подавали жирное мясо с чесночным соусом и кукурузными галушками, водку. Командующий любил вспоминать грозненское детство; стучал по столу кулаком, свирепел и клялся - что бандитов будем давить нещадно!
Новая власть сдержанно аплодировала.
На самом деле, коменданта Колмогорова ждали впереди большие неприятности.
На днях в Грозный должны прибыть представители Европарламента, всякие правозащитники с лондонским акцентом и парижскими ароматами. Наблюдать они будут за ходом восстановительного процесса и за тем, как соблюдаются в зоне контртеррористической операции права человека.
Колмогоров доложил командующему, что уничтожен боевик, причастный к массовым казням солдат еще в девяносто девятом. Доложил Колмогоров так, чтобы ни Вовка Филин, ни новая власть этого не слышали. Вовка все лавры себе заберет, а ему, Колмогорову, скоро меняться, и перспективы ему ох как теперь нужны. Командующий скривился в улыбке: ну вот можешь же, комендант.
Теперь еще права человека на голову ему, Колмогорову. Как бы чего не перемудрить, но зачистку организовать все равно придется, - сама Европа в гости едет.
Водитель Сашка, чувствуя по настроению коменданта, что нужно поторапливаться, погнал напрямик через проспект Победы. Колмогоров смотрел в окно; он вдруг вспомнил то утро, когда подорвали саперов из Центральной комендатуры. Вспомнил Светлану Палну, когда она перевязывала контуженного старлея, а он так глупо подошел к ней со своими извинениями.
Проехали вороний перекресток.
Сашка прибавил газу. Поехали быстро, еще быстрей. Колмогоров искал глазами. Где же, где? Здесь или дальше? Нет, черт, проскочили!
- Как на пожар, едрена мать! Не успеешь что ли? - недовольно пробурчал комендант. Сашка удивленно пожал плечами: место-то опасное, тут быстрее бы надо.
- Да гони уж, не оглядывайся, - Колмогоров потянулся к рации. - Кордон один… ответь Удаву… Через пять минут всех ко мне в кабинет. Ко мне, сказал!
Связь отключилась.
- Михалыч, глухая тетеря! Сашка, смотри… прешь по ямам! Хоть объезжай иногда.
В оперативном кабинете душно - народу много, накурено - не продохнешь.
Покашливают, переговариваются.
На столе карта города. Колмогоров склонился над картой - воткнул ладони в стол; он выглядит устало, рассеяно слушает Духанина. Начштаба водит карандашом по желтеньким квадратикам.
- Этот район блокирует Центральная комендатура. Вот отсюда и отсюда мы. Встанем как всегда за мостом.
- Михал Михалыч, с саперами старшим пойдет Вакула, - сказал Колмогоров. - Придай им еще одну броню. Пусть стоят рядом с мобильным штабом, - Колмогоров выискал взглядом высокого подполковника в мышиной форме. - Олег Николаич, скомандуй своим, чтобы подозрительные предметы, машины, всякую ху… не трогали. Пусть сразу вызывают саперов.
Милицейский майор, кивнул в ответ.
- Товарищи офицеры, - стал казенно говорить Колмогоров, - прошу иметь в виду, что спецоперация проводится накануне визита членов… представителей Европарламента. Поэтому прошу еще раз уточнить с начальником штаба расстановку сил по спецоперации, чтобы не было потом, - он резко повысил голос, - кто чего-то недослышал!
Колмогоров снова стал искать по комнате.
- Вакула где, кто видел?
В этот момент дверь и открылась. На пороге стоял громадина подполковник.
Колмогоров запыхтел недовольно и уже приготовился вывалить на Вакулу свой праведный гнев, но Евграфич, поднял медвежью лапу и отмахнул себе за плечо.
- Борисыч, там тебя бабка дожидается. Дежурный говорит, полдня ждет. Я дал команду, чтоб ее под каштан сопроводили.
- Какая бабка, Евграфич, планируем завтрашний день, еп…
- Русская, Борисыч, - баснул Вакула, - саперная бабка, дежурный сказал. Они ей напели, что ты всех сирых и убогих берешь на работу, - хмыкнул кто-то. Вакула грозно повел плечом. - Я и говорю, куда их девать-то убогих - а, Борисыч?
Хотел Колмогоров отмахнуться от старого чудного подполковника, хотел сказать, как положено: не мешай, Евграфич, планировать операцию, не лезь ты со своими убогими. Самим не разобраться, не продохнуть. Европа, мать ее, прется! А ты - бабка…
Но затосковал Колмогоров - вдруг посреди груди защемило.
Как-то сидели они вечером с Вакулой. Светлана Пална была, кто-то из старших офицеров. Выпили, задумались. Вакула и завел разговор. "А что такое совесть, Борисыч, знаешь? - сам и ответил: - Совесть, Борисыч - это такая субстанция, которая может быть, а может и не быть… пассионарии пишут, мать иху".
Колмогоров прижал руку к груди, там, где солнечное сплетение.
Щемит, щемит…
"Совесть, наверное", - подумал комендант и сказал Духанину:
- Михалыч, ты, давай без меня… Ладно, ладно разберетесь, - и к Вакуле: - Где бабка? Дежурному скажи, пусть проводит ее ко мне.
Когда вышел Евгений Борисович из оперативного, огляделся. Нет в коридоре никого. Хлопнул себя по груди, вроде и отпустило.
- Вот она где, совесть, Евграфич, и никуда от нее не деться.
Ходить одной по Грозному Наталья не боялась.
Чего ей бояться - кому она нужна беззубая, нищая старуха?
Она шла через Сунжу, остановилась на мосту. Мост наполовину обрушился. Гудела внизу река, билась мутной волной о груды искореженного бетона.
- А ить там за мечетью транвай ходил.
Мимо, грохоча рессорами, проехали два военных грузовика. Пыль поднялась и плотной стеной повисла в воздухе. Солнце - желтое пятно. Небо - словно кто кинул сажи на синь и растер, да смыть забыл. Тугая пелена стелилась над городом; было ощущение надвигающейся грозы, - когда солнце еще светит, но весь горизонт до середины неба уже залит свинцовой тьмой.
Ждать Наталье пришлось долго. Она собралась уж уходить. Жалобно, сожалеючи глянула в последний раз на синие ворота. Но ее окликнул офицер с красной повязкой на рукаве и сказал, что комендант ее ждет, извиняется, что раньше не смог принять. Наталья запричитала, что раз дела, то ничего - она еще может подождать.
Ее проводили.
В кабинете у коменданта на стене флаги и портрет посередине.
Портрет Наталье очень понравился.
"Есть все-таки власть в России. И на этих паразитов управу найдем!"
Стало ей еще больше хорошо, и представилось вдруг Наталье, что охраняет ее теперь вся могучая армия во главе с верховным правителем.
"А красивый-то какой! Лицом чист, ни морщинки. Смотрит ясно, не то, что тот, который до него… Непьюшшый, наверное? Ой, дева святая! Дура я, дура про власть такое думать. Ну, дура и есть".
Коменданта вспомнила Наталья сразу. Колмогоров привстал со стула, здороваясь, протянул руку, пожал Натальину негнущуюся ладонь. Вспомнила, как в церкви на рождество стояли: комендант тоже молился богу как другие православные, - снег ложился на непокрытую его голову.
"Крепкий с виду мужчина, - подумала тетка Наталья. - А душой болеет. Глаза, вон, прячет, словно боится чего… и-ии, радимай".
Наталья рассказала свою немудреную историю.
Комендант сразу согласился принять ее на работу, денег пообещал три тысячи: договорились, что станет она убирать в штабе, мыть полы. Наталья охнула и давай благодарить. Комендант еще больше нахмурился, сказал, что этого не надо - не из своего же кармана ему платить.
Наталья писала заявления, долго списывала циферки с паспорта.
Комендант спросил ее - можно закурить? Закурил, подошел к окну, стал дымить в форточку. Солнечный луч брызнул из окна, обжег. Колмогоров потер глаза - слезы потекли.
Наталья протянула ему заявление.
- Батюшки, а глаза-то у вас краснющие… Ох, простите старуху. От недосыпа - да?
- От недосыпа, - ответил Колмогоров, пробежал глазами по заявлению. - Ну, вот, Наталья Петровна, с завтрашнего дня, как говориться… Поздравляю вас. Да, чуть не забыл, у нас в армии принято выплачивать аванс, так называемые, подъемные.
Вдруг откуда-то, Наталья не успела заметить откуда, комендант вынул и положил перед ней на стол деньги.
- Вот, как договаривались, три тысячи. Берите, берите, сказал. Распишетесь потом.