Открутив взрыватель, он бросил его на снег; через три секунды под колесом щелкнуло почти как Петюнина хлопушка. Гранату майор сунул в карман. Под педалями нашел Полежаев прибор замыкателя, - запрыгнул внутрь кабины, грубо столкнув с водительского сидения полуобморочную девчонку. О том, что лежало сейчас в кузове грузовика, майор старался не думать.
На кнопку девчонка нажать не успела: первыми же выстрелами ее ранило в плечо и перебило один из проводов электродетонатора. А она все жала, жала, жала…
Тут Полежаев и сообразил, что в кузове наверняка должен быть дублирующий взрыватель. И зажмурился…
Каргулов сидел на борту, развязно свесив ноги. Майор смотрел на него снизу.
- Чего?
- Часовой механизм, - Каргулов спрыгнул, протянул майору приборчик с обрезанными проводками. - П-пара минут оставалась.
Полежаев тяжело вздохнул.
- Чего заикаешься?
- Кы-кантузия.
- А-а. Бухнем?
Пили они три дня или четыре. Новый год проспали. Их не будили.
Ксюха потом ставила капельницу Полежаеву. Каргулов моложе был - сам отошел.
КамАЗ был забит селитрой и всякой взрывной дрянью. Посчитали - оказалось две тонны. Если бы рвануло, дежурный вместе со штабом улетели бы как раз к механам в автопарк. КамАЗ потом разобрал на запчасти Василич-зампотыл; девчонку-смертницу увезли в Ханкалу, больше о ней никто ничего не слышал.
Весна наступила обычная для Кавказа: с ранней оттепелью, февральской черемшой, мартовской грязью и апрельской зеленью. Выжженные сады и парки обросли молодыми жизнерадостными побегами; на улицах Грозного появилось больше прохожих, а по обочинам широких неопрятных проспектов, маленьких кривых улочек, пригородных шоссе еще с десяток поминальных крестов. На каждом - табличка с надписью: здесь тогда-то и тогда-то, во время проведения инженерной разведки погиб сапер… дальше фамилии.
Война закончилась…
Началась контртеррористическая операция. Группировка войск в Чечне численностью дошла до семидесяти тысяч. К весне усилилась активность боевиков, в госпиталях кривая потерь поползла наверх.
Протопал Буча со своим взводом сотни километров по грозненским улицам. Как на спидометр намотал тревожные мили: сколько теперь ни старайся, не скрутить военный километраж. Завертело Ивана Знамова, затянуло по горло - по самое яблочко. Новая война питала Бучину душу - наполняла ее все большей ненавистью к этому неразумному, неправедному миру.
Весной погибла Светлана Пална, та самая медсестра из центральной комендатуры.
На рынке возле Грозэнерго ее, минометчика Рената и его жену Юлю расстреляли в упор из автоматов. Ренат с Юлей собирались в отпуск, зашли на рынок прикупить зелени на стол. Светлана Пална от скуки пошла с ними. Отходная не получилась…
Близкие выстрелы подняли комендатуру в ружье.
Когда добежали до места, все было кончено.
Ренат лежал у лотков лицом вниз в луже крови. Его перевернули. С трудом разжали кулак, ветер сдул с ладони половинку сторублевой купюры. Юля полусидела как-то неловко боком, подогнув под себя ногу. Рядом валялся пластмассовый тазик, раздавленные помидоры, пучок салата.
Светлану Палну нашли чуть поодаль.
Колмогоров стоял над ее телом.
Мир покачнулся, страшно рванулась из-под ног земля. Но Колмогоров устоял, устоял и на этот раз. И много раз после Колмогоров сожалел, что видел ее мертвую, потому что живая она больше не помнилась ему, только так - с полуоткрытыми, подернутыми смертной поволокой глазами на восковом лице и красной пулевой дыркой в подбородке у самой шеи.
…В нее стреляли и стреляли, и когда она, истекая кровью - обессиленная - легла под ноги убийц, убийцы навалились на нее и, придавив стулом, обычным канцелярским стулом, ей горло и грудь, смотрели, как она испускает дух. И последним выстрелом в подбородок, под самое горло, добили ее.
Следователи фотографировали.
Колмогоров не уходил: глядел и глядел, чтобы запомнить.
Войны уже не было.
Об этом вещали дикторы на центральных каналах телевидения. Даже прокурор Юра Золотарев, честный мужик, тоже скажет и не покраснеет - что нет войны-то, нет.
Ивану приснилась Светлана Пална…
Он тогда бежал вместе с другими, прижимая к себе винтовку. Оступился у лотков на скользком, - кровь из под Рената разошлась черной лужей, - машинально глянул на убитых. Он поймал в прицеле спину, но не выстрелил, - то женщины-торговки убегали с рынка. Но стрельнул раз только в воздух. Ему не сказали - чего стреляешь понапрасну? Кто-то выпустил пару очередей в сторону развалин.
Снится Ивану…
Сизый туман, и будто город из тумана встает. Вдалеке город: дома - но крыш нет, а будто зубы торчат вместо крыш - острые, гнилые, черные. По улице идут двое, мужчина и женщина. Но Иван мужчину не узнает, а женщина - Светлана Пална. Но вдруг уже не идет она - лежит на броне; за бэтером бегут собаки, много собак, вроде Шалый, Болотниковых кобель, впереди. За спиной Ивана голос - Полежаев шепчет на ухо: "Не смотри, не смотри. Это не твое" - "А чье?" - спрашивает Иван, поворачивается, - а это Каргулов шептал, старлей контуженный. "Надо же, а старлей и не заикается, когда шепотом". Тут понимает Иван, что это же не Шурочка и не Лорка-медсестра, а другая женщина не знакомая ему, значит вправду не его, не его. Колмогорова это женщина. Как же он записку забыл отдать?.. Теперь вовсе не ко времени - горе такое. Разошелся туман. Стоит Иван на бугре, где Жоркина могила. А могилы нет - на бугре собаки лают. Присмотрелся - собаки мясо жрут. Бугор красным залит. Глянул на себя, а он - голый.
Проснулся Иван.
Рука на пол упала - холодный пол. Сон такой ясный, четкий. Сел Иван на кровати, раскашлялся. Лоб потрогал - вроде не горячо. С соседней койки Костя поднял голову, спросонья ничего не поймет.
- Пора, ягрю, штоль? А-а… Ложись, рано еще.
- Слышь, Костян, я все думал, чего я тогда на баркасе, ну после драки помнишь - чего взял тебя… не пойму?
- Ягрю, стечение обстоятельств.
- Стечение.
В раннее апрельское утро затянуло туманом Первомайский бульвар.
Катится в сизом облаке бэтер.
Идут саперы.
Муторно Ивану после бессонной ночи. Он вторым номером идет, впереди метрах в десяти грохочет шипованными берцами Витек. Его за эти дурацкие берцы танком прозвали - "тэ семьдесят два".
Иван кулак облизнул, сбиты кулаки после мордобоя.
Начался день неправильно, еще сны эти. Сниться такая муть, что хоть к бабке иди. Савва, вон, волочится сзади - разведчики охраняют саперов. У Саввы дядька колдун. Савва, когда обкурится, толкует сны: "Ерунда все, плюнь, да… а дядька не колдун - монах буддист".
Блокпост прошли, краснодарцы-менты автоматами потрясли: свои, братаны, ништяк!
Кто-то намалевал на блокпосту красными широкими мазками: "Всегда везти не может!" Иван скучно посмотрел на мазню. Однажды видел Иван журналистов. Те снимали надпись. Менты с блока им кричали - и нас и нас! Сняли журналисты ментов, вечером Иван в новостях видел.
На Первомайке разобрались по обочинам и двинулись.
Каргулов еще кашлянул: "Па-ашли!"
Как занервничал старшина, Иван почувствовал. Обернулся, присел с остальными, дулом шарит по туману - не видно сквозь пелену. Старшина с Каргуловым у бэтера; старшина в бинокль смотрит.
Каргулов кулаком махнул над головой, да народ уже схоронился. Ждут.
- Б-бучу, надо, епть. Буча-а! - позвал Каргулов.
Иван, пригибаясь, метнулся к бэтеру.
- П-пасут нас, епть, - Каргулов тычет пальцем в туман. - Вон, видишь, у столба… д-да нет левее… ага…
Иван присел на колено, винтовку в плечо упер, прильнул к окуляру. Костя поправляет:
- Еще, еще левее… Мужик, ягрю, под столбом… типа автобуса ждет. Шугани его, только аккуратно.
До цели метров двести. Иван высмотрел мужика. Черный мужик. Иван ему в висок галочку пристроил и на курок палец. "Десятый?.. Жорик, брат, ты скажи там, чтоб простилось". Давит на курок, еще миллиметрик, полмиллиметрика… Иван галочку чуть выше поднял, процедил сквозь зубы:
- Да не ссыте, валить не буду.
В утренней тишине грохот выстрела согнал с веток сонных голубей. От асфальта тяжело взлетела ворона, обиженно разевая длинный клюв.
- Б-буча, епть, ворону спугнул, - глупо хохотнул Каргулов.
Ворона закружила над бульваром, высмотрела себе место и уселась на той ветке, с которой сорвались голуби. Иван видел через прицел, как впилась пуля в столб над головою человека, как завалился тот на спину и пополз - быстро уполз.
Тихо на бульваре. Каркнула обиженная ворона.
- Не буду валить, не буду…
Ветер, ветер задул, отодрал прошлогоднюю листву от жирной земли. Взревел бэтер, дернулась разведка. Савва поднял автомат и выпустил очередь в развалины.
- Хы-харош палить! - замахал Каргулов на Савву. - Па-пашли пацаны.
Иван знал, привык - ветер несет дурные вести. Ветер. Всегда есть выбор: мчаться прочь, спасаться или биться с ветром. Они бились с ветром. Они могли отказаться, но выбирали ветер: стояли в ширину своих тел на бульваре и ждали, когда ударит порыв…
Старлей Каргулов дышал на треснутые, затертые до мути очки-велосипеды. Костя смотрел в бинокль.
- Ломанулся, ягрю, - старшина кинул бинокль на грудь. - Они нас пасут точно, точно… Ну, шо, браты, идти надо.
Каргулов нацепил очки. Сморщил лоб. Так он стал казаться старше своих лет, и стал очень серьезным. Потому что началось. И вся колонна - саперы, водители в бэтерах, Петюня-наводчик, Буча, Савва с разведкой - все тоже знали, что началось.