Иван не спешил откровенничать: время ночь-полночь, и попутчик, видно, городской, балованный комфортом и бабьим вниманием. Но тот повел нить разговора, и как умеют это делать образованные или только кажущиеся таковыми люди, стал подбираться к Ивановой душе издалека.
- А я больше люблю днем ездить, когда можно разглядывать пейзажи за окном, - говорил попутчик ровно и очень правильно, будто лекцию читал или с книжки пересказывал. - Или еще, того веселее, столбы с километрами считать. Вы не пробовали? Я один раз насчитал десять вроде, а потом, знаете, сбился.
Иван тронул рукой шрам на виске: "Не заросло еще… или рожа у меня такая… клейменая".
Молодой человек оказался проницательным собеседником.
- Ранение?.. Простите. У меня дядя военный врач - не родной, двоюродный. Но мы в близких отношениях. Он часто к нам заходил, когда отец был жив… - тень промелькнула на лице парня, смахнул сразу, откинул назойливые волосы со лба. - А я, знаете, еду на свадьбу. Сестра, хым, тоже двоюродная… выходит, не поверите, за офицера. Армия, армия! Мне кажется порой, что все кругом ходят в военной форме, вся страна… Да, хым.
Иван ловил себя на мысли, что все это уже было: и тамбур, и одинокие его мысли под тудун-дудун и, как казалось Ивану, бессмысленный этот разговор о столбах и километрах.
- А я только девять успел, - сам не зная отчего, сказал Иван. За окном простужено заверещал стоп-сигнал на пролетевшем мимо переезде.
- Муж сестры по финансовой… То есть… извините, девять… что девять? Ах да километры! Нет, это все, конечно, ерунда - считалочки. Не разумно. Муж сестры, он, знаете, верно… верно рассчитал. Целесообразно, так сказать. Сначала послужить, набрать веса, авторитета. Жизнь диктует… Связи… Сестра так и говорит - помучаемся еще пару годиков, получим майора и тогда уже в бизнес. А что мы все выкаем? Меня зовут…
Молодой человек назвал свое имя, и вроде даже фамилию, но Иван внезапно погрузившись, а потом также внезапно очнувшись от накатившей волны воспоминаний, не уловил сразу. Переспрашивать не стал. Снова хлопнули двери. Знакомая блондинка с прической "химия на все времена", выпучив малоросские карие глаза, успела за какие-то секунды сначала вспомнить про "бычки", потом зажала рот ладонью, заойкала утробно и, ныряя в вагон, выговорила скороговоркой:
- Мамо моя! Милицоньера побилы, сами в кровишши, вахон перепачкалы! Станция скоро… уж им навтыкают-та по мордам амоны-та, понавтыкают… Бычки… Ваши ж дымбеля, черти!
Ей ветерок забрался сквозняком под синюю форменную юбку, захулиганил там.
- Ой, мамо, - взвизгнула. И сдуло проводницу; лязгнула дверь.
Суета Ивану на руку - движется вокруг него. Да пускай, хоть проводница чумная, пускай дембеля-сроки дубасятся головами пьяными; этот попутчик без имени тоже вот лопочет, лопочет; поезд прет по степи, талдычат свое ту-дум, ду-дум колесные пары. Одним словом, жизнь новая движется.
- Именно, именно перпетуум-мобиле… женщина, - молодой человек стал рассуждать на женскую тему, - это совершенный живородящий механизм созданный природой. А кто мы?..
- Да какой перпетум! - Иван начал горячиться. - Ее потискали, она вырвалась, слава богу. Теперь на ходу будет сочинять. Подожди, сейчас придет расскажет, что там уже поубивали…
Но попутчика потянуло на философские разговоры: он затянул песню про то, как идеально устроены женщины, и если бы они, мужчины, прислушивались к женской мудрости… Иван слушал, вникал так - вполовину: под нудноватое ля-ляканье дотянет он до утра. И все - домой. Он даже подумал, чтобы пойти в вагон и попробовать соснуть часок, другой.
- Мы хотим быть похожими на женщин. Но, увы! - пошла философия. - Почему мальчики играют с девочками в дочки-матери, а девочки в войну никогда? Ну, я не имею в виду санитарками, это ведь бывает редко… Кто есть мужчины, то есть мы - ты и я, к примеру? Мы воины, охотники: мамонта забить и притащить в пещеру - вот наше призвание. Мы - убийцы? Получается так.
В груди Ивана что-то сжалось.
- Потенциальные, в этом смысле. Хотя вам… тебе, наверное, приходилось?
Ах ты, беда моя. Только такого развития темы Ивану и не хватало! Тесно Ивану в тамбуре, да не в тамбуре - в себе не может уместиться. Рвется наружу из него. Тошно, тошно… Может, выговориться, отпустить с души грех? Грех?!.. Разве это грех, когда месть праведная совершалась, когда кровь за кровь, око за око? Он же по-совести - не за славой шел, деньгами - за брата мстил. А теперь нате вам - убийца!
Но молодой человек, сам, не замечая того, помчался по темам, перескакивая с одной на другую, будто по кочкам на болоте - так, словно, боялся увязнуть в долгих бесполезных рассуждениях. …Был он раньше женат, но развелся, оставив жену с маленькой дочерью. Срочную служил в Ростове при военной кафедре какого-то института.
- Чего с отцом-то случилось? - осторожно спросил Иван. Собеседник посерел лицом, как первый раз, когда упомянул про отца.
- Сердце… Не смог пережить… Я, только я во всем виноват… Гадство, дьявол! Все так несуразно вышло. Поверьте, я до сих пор не понимаю той ситуации. Развелся с женой, бросил институт. Не получилось то, что задумал. Отец не смог пережить этого. Я убил отца, да… убил.
И вдруг стал говорить с отчаянием:
- А я вам завидую, прости, тебе. Может… Точно, именно! Все равно ничего из меня не вышло… Разве можно всю жизнь так вот - за ручку, под чью-то указку? А не стало отца, и все. Пусто… Никому ты не нужен. К чему все эти разговоры о великом, мечты?
Незаметно для себя Иван втянулся в этот, как казалось ему, никчемный разговор; путаный рассказ молодого человека по-настоящему заинтересовали самого Ивана, в некоторых места обескуражил и даже разозлил.
- Отец был известен в творческих кругах… личность… литературный критик, - продолжал попутчик. - Не слышали, Выш…ий? Ну, конечно, вряд ли. Отец ушел… Что я теперь? И что все эти книги… что все эти нобелевские лауреаты, изощренные психологи, врачеватели душ?
Вот тебе и здрасте! Думал Иван, что к нему в душу лезут, а оказалось перед ним выворачивается человек наизнанку. "Да, чубарый, эк тебя колбаснуло! - не удержал злое, но не вслух: - Это ты, братела, с сытости. Видишь как… И служил у папы под крылышком, дипломчик на халяву и кормился с богатого стола. Надорвался папаша, царствие небесное. Что ж, жалуйся, мы понятливые. Эх, братела, тебя бы в окопы под Аргун…"
Вагон дернуло, поезд остановился.
Станция.
Разговор на время затих. Оба собеседника разглядывали незнакомый ночной перрон. За окном суетливо забегали. Через пару минут двери распахнулись, и в тамбур ввалились "амоны". Не врала проводница. В соседнем вагоне дембеля развоевались по-серьезному. Ивана прижали автоматным стволом к стенке, грубо ощупав карманы, приказали стоять и не рыпаться. У ОМОНа расклады свои - дернешься, без разговоров получишь плюху. Иван такое дело знает. Стоит, только желваки выдавливает, изучает облупившуюся стенку перед носом. Попутчика интеллигентность подвела.
- Послушайте, это же не законно, вы даже не спросили, кто мы! Какое вы имеете пра…
Он не договорил. Здоровенный детина со знанием дела воткнул ему в спину приклад автомата. И после того, как чубарый скорчился на полу, произнес заученное:
- Ша, монсистра. Разберемся.
Пока разбирались, по тамбуру сновали люди, хлопали дверьми. Иван заметил через плечо, как проволокли с руками заспину двух парней в изодранных камуфляжах.
Потом прибежала проводница и завизжала:
- Ой, та вы шо! Это ж мои! Та оны не причем…
- Разберемся, - гудел омоновец.
- Шо разбираться, ну ка бросьте руки! Полуношники… Хаварила толька им, шоб не бросалы бычки…
Ивану смешно стало; за спиной проводница верещит на омоновца:
- Тю, куда там!.. Ну, вы, мужчина, не понимаете?.. Та, боже мой. Охо-хо, ой какие вы страшные, в ваших масках! Добрые хлопчики… И вам спасибочка! Шо ба мы без вас делалы с той пьянью?..
"Менты и в Африке менты, - кривится Иван в стенку. - Охотники на мамонтов. Сейчас с дембелей шкуру и спустят. А проводница натуральный перпетум".
У них проверили документы. На Ивана посмотрели косо, перерыли всю сумку. Здоровяк, что держал его в тамбуре под дулом, что-то сказал на ухо старшему. Тот спросил Ивана:
- Из госпиталя?
Иван взял протянутые ему бумаги, военный билет. Рвут кожу желваки.
- Домой еду.
- Не шастай по ночам, солдат. Время, знаешь какое?..
А что - обычное было время. Случилась в те годы война. И, как обычно бывает, стали люди гадать, как же это не подумали они о старинных приметах. Правда, и приметы те уж никто не помнил. Стали все валить на жару: дескать, земля иссохлась, птица ушла к морю, вино кислей обычного получилось, да и виноград раньше сроку закровянел переспелыми гроздьями. Так вот после и не верь в приметы… Заплутал дурной ветрила меж горбатых хребтов, заметался с истошным воем, - и пролилась кровь, насытив истомленную землю живою влагой. Вино перебродило и загустело на губах рудыми каплями.
От примет тех забытых и случилась жестокая брань, - а отчего ж еще?
И снова побежали столбовые километры: дрожали в непроглядной ночи огоньки шахтерских поселков; новые пассажиры устраивались на узких боковушках; кареглазая хохлушка-проводница пересчитывала мелочь за чай, рассовывала по кармашкам проездные билеты.