Впервые все услышали, как шумно вздохнул в своем углу самый молчаливый из членов бюро директор винсовхоза Краснов:
- Ни за грош потеряли человека. Слава и гордость района была.
Райпрокурор Нефедов продолжал тянуть свою нить:
- Но в райком-то хоть жаловалась она?
При этих словах Короткова все так же затаенно-горько усмехнулась и переглянулась с Прохоровым, а Неверов снова иронически рассмеялся:
- Тебе, Андрей Иванович, должно быть, одних жалоб жены Пономарева мало.
- Нет, при моей памяти не жаловалась она, - твердо ответил прокурору Егоров и перевел взгляд на Неверова - Но и оснований для веселья, признаться, не вижу. Я бы оказал, что факт, всплывший сегодня на бюро, скорее печальный.
Багровея под его взглядом до корней своего седого ежика, Неверов достал платок и стал протирать им очки. Нефедов не унимался.
- В таком случае из райкома должен был к ней съездить кто-нибудь. Предлог всегда можно найти. Окажем, будучи в тех краях в командировке, попроситься на ночлег.
Короткова с явным осуждением посмотрела на прокурора и даже немного отодвинулась от него вместе со стулом:
- Как-то у тебя, Андрей Иванович, все легко получается. Всунул ключик в замок - и отомкнул. Как будто, извини меня, Каширина круглая дура. Надо сперва людей в районе узнать, а потом уже к ним свои прокурорские отмычки подбирать.
- Все равно никогда не соглашусь. Человек среди бела дня тонет, а мы стоим на берегу и ждем. И ты, Антонина Ивановна, оставь, пожалуйста, свои намеки при себе. Это, конечно, модно сейчас, но тебе не к лицу. Бросили человека на произвол судьбы. Никогда не соглашусь.
Настала очередь Коротковой покраснеть под взглядом Нефедова, и в серых сердитых глазах ее мелькнула растерянность. Подвинувшись вместе со стулом к ней поближе, Нефедов положил ей руку на плечо:
- Надеюсь, ты, Антонина Ивановна, не обиделась на меня? Теперь мы, как говорится, квиты.
Короткова сняла его руку со своего плеча:
- Мне, может быть, в первую очередь надо обижаться на себя.
- Но, согласись, что кто-нибудь из тех, кто ее лучше знает, обязан был к ней лично съездить, поговорить…
- Во всем этом, Андрей Иванович, разобраться не так-то просто.
Они переговаривались вполголоса, но до слуха Егорова последние слова Коротковой донеслись. Вставая, он опять положил на стол свою обожженную загаром руку - как припечатал к стеклу виноградный лист.
- Ну если для вас не просто, то я, как человек в районе сравнительно новый, и подавно не берусь. Откладываем до следующего бюро, время до отчетно-выборного собрания в колхозе Буденного еще есть. И для вас, товарищ Сухарев, эта неделя не должна пройти даром.
Прохоров с сомнением в голосе предложил:
- А не лучше ли нам, Алексей Владимирович, это дело кому-нибудь из более… - Он помедлил. - Из членов бюро поручить?
- Например?
- Например, той же Антонине Ивановне. Во-первых, ей это будет более удобно, как женщине. Во-вторых, - он повернулся к Сухареву, - ты не обижайся, Костя, но тебе еще не по возрасту такие дела. Ты у нас и неженатый еще.
- Я и не обижаюсь, Павел Иванович, а даже рад.
Егоров наклонил голову:
- Что ж, может, так и лучше. У меня возражений нет.
- Зато у меня, Алексей Владимирович, есть, - решительно заявила Короткова.
- Но, если Антонина Ивановна, как здесь говорили…
Короткова не дала ему кончить:
- Именно поэтому я и не могу согласиться. По той самой дружбе с Кашириной, на которую здесь Федоров намекал. Мы с ней действительно старые друзья, но что-то она меня к себе давно уже не зовет. Закрылась у себя на подворье, на яру, и сидит. Раньше я и без приглашения к ней заглядывала, как только еду мимо, так и подверну, а теперь не решаюсь. Было совсем уже направлюсь - и в последний момент трусливо проезжаю мимо. Боюсь, как бы она не подумала, что это я к ней из жалости. Я и сама всяких жалельщиков терпеть не могу, ну, а ее-то я, слава богу, знаю. Если догадается, что приехала по поручению райкома устраивать ее семейную жизнь, то, пожалуй, придется мне после этого навсегда к ней дорогу забыть. - И, вприщур поглядев в сторону яра из-под метелок своих обгоревших на солнце ресниц, Короткова повторила: - Я-то ее знаю. Если полюбит, то полюбит, а отвернет - так наотрез. А мне бы, Алексей Владимирович, ее дружбу не хотелось терять. Поздно уже новых друзей заводить.
- Ну что ж, видно, не миновать Сухареву доводить это дело до конца, - заключил Егоров. - Хоть он здесь и единственный неженатый среди нас. - И скупая улыбка впервые тронула его губы.
Задвигали стульями, затолпились у выхода члены бюро.
- Задала нам сегодня твоя Каширина жару, - пропуская Короткову в двери впереди себя, попенял Неверов.
- Почему же, Павел Иванович, моя, а ее твоя?
- Все-таки не скажи…
Уже у самого порога Короткову догнали слова Егорова:
- Вас, Антонина Ивановна, я попрошу остаться.
И после того уже, как остались они в опустевшем кабинете вдвоем, он пояснил:
- У меня, Антонина Ивановна, все время было такое ощущение, что вы чего-то недоговаривали, а вам есть что сказать.
- Есть такие вещи, Алексей Владимирович, о которых и язык не поворачивается говорить.
- Но все же мне одному вы могли бы рассказать?
- Только то, что я знаю. Но знаю я далеко не все.
На исходе дня, издали, на дымящемся заревном небе, Красный яр еще больше мог напомнить собой какую-то большую степную птицу, парившую над Задоньем на своих распростертых крыльях.
* * *
С наступлением весенних дней, когда подсыхали в степи дороги, Никитин все чаще сам садился за руль своей "Победы", давая шоферу отдых. Тот и рад был помочь дома жене по хозяйству: вскопать огород, поднять на опоры в саду виноградные лозы.
Привычку ездить быстро Никитин сохранил еще с фронта. Его крупные загорелые руки уверенно лежали на белой, как слоновая кость, баранке руля. Под весенним утренним солнцем все сверкали и отливало глянцем: и молодая темно-зеленая листва виноградных садов, и светло-зеленая, а с обратной стороны серебряная листва на тополях в пойменном лесу, и затерянная среди верб излучина старого Дона, и как будто плавающий в воздухе игрушечный куполок станичной церкви. Сверкали шиферные крыши разбросанных по лугу полевых станов, животноводческих ферм, как скирды сена, припорошенные снегом. Нельзя было и представить, чтобы где-нибудь еще могли быть столь же красивые места. Все так широко, округло, беспредельно!
По лицу своей невестки, которую Никитин подвозил по пути к школе или же вез из школы обратно домой, он видел, что и она не оставалась ко всему этому равнодушной. Но ему хотелось удостовериться:
- Нравится?
Она подтверждала:
- Очень.
Он открывал все стекла машины, и внутрь врывался степной ветер. У Ирины светились оживлением глаза, на щеках зацветал румянец. Рукой с тонким золотым колечком на безымянном пальце она придерживала волосы. Были они у нее черными до синевы. И вся она была какая-то жгучая.
И после того как Никитин уже высаживал ее у станичной десятилетки, а сам по проулку поворачивал налево, в степь, в машине еще долго пахло ее духами. Дорога поднималась в степь меж рядами виноградных садов, и оставшийся в машине запах духов смешивался с таким же тонким, почти неслышным, запахом зацветающих виноградных лоз.
Выехав из станицы наверх, в степь, и оглядываясь, Никитин видел, как мелькает по улице по направлению к школе ее весеннее платье. Иногда это было такое же зеленое платье, как листва на молодой виноградной лозе. Иногда голубое или ослепительно-белое. А иногда и ни с чем не сравнимого красного цвета.