Геленка сказала Губерту:
- Вам надо бы надеть еще бумажные шляпы из газет. Это будет выглядеть совсем как игра.
Губерт взмахнул рукой, призывая к тишине. Он обратился к гарцерам с речью.
Геленка никогда не слышала выступлений Губерта. Конечно, он говорил прописные истины. Говорил об обязанностях "молодого поляка", и видно было, что эти стертые, банальные слова давались ему с трудом, но для малышей эти слова звучали сильно и убедительно.
Затем началась присяга. Геленке показалось, что у Губерта на глаза навернулись слезы. Мальчики повторяли за ним торжественные слова; слова эти, которые прежде ничего не значили, сегодня означали смерть детей.
Несколько женщин, по-видимому матери, стояли в отдалении. Они были в цветных весенних платьях. Из правого фланга шеренги вышел невысокий красивый мальчик и стал отдавать рапорт Губерту.
Наконец после команды "разойтись", когда участники собрания начали через короткие интервалы по двое покидать поляну, Губерт подозвал к себе мальчика.
- Что там слышно, Кацусь?
Но тот ответил вопросом:
- А где поручик Анджей?
Геленка с удивлением взглянула на Губерта. "Неужели у Анджея нет клички?"
- Видишь, - сказал Геленке Губерт, - это Кацусь - адъютант Анджея. - И ответил мальчику: - Поручика нет, но здесь его сестра.
Кацусь был недоволен. Покраснев, он подал руку Геленке, шаркнув ногой.
- А как же… - обратился он к Губерту.
- Об этом после, - сказал Губерт и отвернулся от него.
Когда возвращались на станцию, Геленка сказала:
- Что касается конспирации, то действительно… Вы можете попасться в любую минуту.
- Ну конечно. Да как-то вот все не попадаемся. - И после паузы Губерт добавил: - Жалко было бы этих мальчиков. Совсем малыши.
Геленка, прищурясь, посмотрела на Губерта.
- Думаю, что для такой работы у тебя слишком мягкое сердце. Ты, кажется, почти плакал, когда произносил присягу.
- Ну нет, я не плакал… Просто… был взволнован. Прежде все это были пустяки, но эта присяга сегодня - очень опасная присяга. Я думаю, не слишком ли много мы требуем от этих юнцов?
- А я думаю, - очень холодно сказала Геленка, - что сейчас от всех нас много требуется. Но, видно, не слишком много, если некоторым так легко удается ответить на эти требования.
- Каким образом?
- Пролить слезы…
Губерт, помолчав, сказал:
- Ты напрасно злишься.
Уже на повороте к станции их догнал Кацусь.
- Поручик Эустахий, подите сюда. Скорее. Вы должны это видеть. Скорей, сейчас вернутся немцы.
И мальчик бегом пустился обратно, к еловой просеке. Он несся во весь дух. Губерт задыхался, но тоже бежал. Геленка отстала.
- Сюда, сюда! - кричал Кацусь, мчась вдоль лесной просеки, соседней с той, где собрались гарцеры. Здесь, позади елей, стояли дубы, величественные, но совсем еще голые.
- Посмотрите, поручик, - Кацусь драматическим жестом указал на траву. - Мальчишки нашли. Только что.
Под дубами, меж их мускулистых корней, лежали пять трупов. Они были сплошь покрыты ранами - раны на головах и на груди. Видно, в этих людей стреляли куда попало. Вначале Губерт подумал, что жертвами были евреи. Но нет, может быть, одна только женщина с края, рыжая, была еврейка.
- Лесничий говорит, - докладывал Кацусь, уже успевший все разузнать, - что их привезли утром и расстреляли. Из Гродиска. Из Гродиска Мазовецкого, - старательно уточнил он.
На земле рядом с пожилым мужчиной лежали двое молодых парней. Все трое - со связанными руками, у всех троих - голубые глаза, некому было закрыть их. Видимо, отец с двумя сыновьями. Тут же труп пожилой женщины в черном шерстяном платье, на лбу у нее зияла рана. В нескольких шагах от остальных лежала рыжая девушка. У нее единственной рот был закрыт. Сапфировые глаза застыли в предсмертном ужасе.
- Здесь нельзя больше оставаться, - Кацусь потянул Геленку за рукав. - Сейчас придут немцы. Они отправились в Жулвин за людьми, чтобы закопать этих.
- Откуда ты все знаешь? - голос у Губера был сдавленный.
Геленка тоже вопросительно посмотрела на мальчика.
- Знаю. Сейчас явятся. Надо бежать.
- Они здесь были утром?
- Утром их расстреляли, а мы пришли после, - объяснял Кацусь. - Немцы вот-вот вернутся. Люди из Жулвина будут закапывать.
- Этот мальчик все знает, - сказала Геленка.
- Уходите же, - торопил Кацусь Геленку.
- Кто эти люди? - спросил Губерт.
- Неизвестно. Привезли из Гродиска.
Вдалеке послышался грохот телеги.
- Бежим! - крикнул Кацусь и, спрятавшись за ствол дуба, стал подавать оттуда настойчивые знаки Губерту и Геленке. - Только не через дубняк, - крикнул он им, - там все видно! Идите под елками, только под елками.
Прячась за густыми ветвями елей, Губерт и Геленка минут через десять выбрались на брвиновскую дорогу и, обойдя Лесную Подкову, подошли к станции.
- Ты только подумай, - сказал Губерт, - все наше празднество происходило под боком у немцев. И никто не дал нам знать об этом!
- И под боком у трупов, - добавила Геленка. Что-то в голосе Геленки поразило Губерта. Он взглянул на нее. Она была бледна.
- Что с тобой? - спросил он.
- Глупый вопрос! - Геленка вдруг остановилась. - Ах, Губерт, ты, право, совсем невозможный. Твоя банальность иногда просто убийственна.
- Что тебе от меня надо? - Губерт тоже остановился.
- Ну как можно задавать такие вопросы! Что со мной?! После всего этого…
Губерт пожал плечами.
- Ты что, никогда трупов не видала?
Геленка не двигалась с места.
- Представь себе, еще не видала! Никогда!
- До сорок третьего года? Не видела ни одного трупа?
- Представь себе. Постарайся понять. Никогда не сидела убитого человека, никогда не видела мертвого человека.
- Ну и как?
- Это ужасно.
Геленка сказала это очень серьезно, ироническая улыбка исчезла с ее лица.
- Это страшно, - повторяла она, - страшно.
- Послушай… - Губерт не знал, что и сказать.
- И вы тоже убиваете?
- Маловато, меньше, чем надо бы, - усмехнулся Губерт, - но убиваем.
- Не усмехайся! - крикнула Геленка.
- Не будь истеричкой, - с раздражением сказал Губерт, схватив ее за руку. - Пошли!
Геленка вырвалась.
- Никуда я не пойду! - крикнула она.
Она отошла на несколько шагов и опустилась на землю. Сорвала какой-то стебель и стала внимательно его рассматривать. Губерт остановился невдалеке и с беспокойством поглядывал на Геленку. Вокруг была полная тишина.
Губерт посмотрел вверх, на чистое и как бы отодвинувшееся вглубь небо. Пел жаворонок, уносясь в вышину. Ров, на краю которого сидела Геленка, уже покрылся темно-зеленой травой. День был прекрасен.
И все, что пришлось ему видеть за этот день - шеренги детей и трупы убитых, лежащие в траве, - показалось Губерту в эту минуту сном. Невозможно было поверить, что все это наяву, что нельзя вернуться к нормальной жизни. Даже небо, прозрачное, бледно-голубое, перестало быть нормальным. Оно стало безнравственным. Губерт не мог больше выносить эту тишину.
Геленка сидела все в той же позе.
- Пойдем, - обратился он к ней.
- Не хочется, - ответила Геленка не подымая глаз.
- Не вечно же ты будешь сидеть здесь?
- Я очень устала. Ноги болят. Танцевали сегодня до утра.
- Где?
- У Баси Будной. Была танцулька.
Губерт вдруг встревожился. Он сделал шаг к Геленке.
- С кем ты была?
- Одна.
- Бронек не приходил?
- О, он давно уже не приходит.
- Давно?
- Давно. И сказал, что больше уже не придет.
- Их увозят?
- Наверно. Но не его. А в общем не знаю. Откуда мне знать?
Геленка подняла голову и беспомощно посмотрела на Губерта.
- Ничего я не знаю, - сказала она жалобно.
Губерт опустился рядом с ней на край придорожного рва.
- Хуже всего, что ничем нельзя помочь, - сказал Губерт.
- Не говори так. Не смей говорить. Понимаешь? - гневно и в то же время печально сказала Геленка, словно ребенок, который пытается угрожать. - Такие слова - это уже примирение.
- Примирение? С чем?
- Со всем, что вокруг делается: с убийством детей, с пытками невинных и виновных, с заключением в гетто. Не смей говорить, что ничем нельзя помочь. Я не могу так думать, не могу с этим согласиться. Понимаешь, я не согласна!
- Не очень много это значит, согласна ты или не согласна, - сказал Губерт. - Все происходит без нашего согласия.
- Неправда. Если будем кричать, если будем верить, то не будут твориться такие дела.
- Крик - сомнительное оружие.
- Ну, если не крик, так вера. Протест. Я не хочу, я не хочу…
- Чего ты не хочешь?
- Чтобы они лежали там в лесу. Не хочу!
- Так, так. Но они там лежат.
- Не хочу.
- Убитые…
- Не хочу, чтобы и мы вот так же лежали. Понимаешь? Я не хочу умирать.
- Еще бы. Ну а если все-таки надо будет?
- Умирать никогда не надо.
Губерт засмеялся.
- Удивительные у тебя формулы.
Геленка повернулась к нему и с минуту смотрела на него, видимо желая еще что-то сказать. Но колебалась. Брови ее дрожали.
- Геленка! - удивленно сказал Губерт.
Девушка обняла Губерта, спрятала лицо на его плече и расплакалась.
Губерт подождал немного, затем похлопал Геленку по спине.
- Слушай, - сказал он, - ты намочишь мне новую куртку. Перестань. Я не знал, что ты плакса. Думал, что ты никогда не плачешь.