- Разве Варшава уже взята?
- А ты еще не знаешь? Вчера подписана капитуляция. Мне уже и здесь пан Фибих сказал.
- Да? Мне они таких вещей не говорят, не хотят беспокоить меня. Что за неумная деликатность!
- Так вот, в Варшаве мне надо сначала осмотреться. Если ты позволишь, я отдохну у тебя дня два.
Постучавшись, вошла Ядвига.
- Простите, - сказала она, обращаясь к Янушу. - Мальчики хотели бы еще сегодня до полудня отправиться в Варшаву.
- Как это мальчики? А я? - спросила Оля.
- Они говорят, что вы останетесь здесь и подождете, а они отправятся на разведку. Ведь неизвестно даже, уцелела ли ваша квартира. На Чацкой, кажется, бомбили. Может, туда уже и ехать незачем.
Оля возразила:
- Как же они одни туда поедут?
- Поедут, ничего с ними не случится, поедут, - успокаивала ее "Жермена". - Они тут столковались с парнем, который с дядей пришел. Лилек его зовут. Хотят вместе ехать в Варшаву. Пускай поедут, посмотрят…
Януш заволновался.
- Лилек? Право не знаю, подходящая ли это компания для мальчиков.
- Что вы такое говорите! - возмутилась Ядвига. - Парень - золото. Дядю моего как родного отца любил, и мальчикам, наверно, будет хорошим попутчиком. Не надо им мешать.
Но Оля в душе никак не могла с ней согласиться.
- А вам, - обратилась Ядвига к Янушу, - надо наконец встать. Приехали гости, неудобно оставаться в постели.
На этот раз Януш не возражал.
- Ну тогда выйдите - я сейчас оденусь.
Женщины направились к выходу. В дверях Ядвига обернулась:
- И пожалуйста, перебирайтесь отсюда совсем, возвращайтесь-ка в свою комнату, а здесь я помещу гостей. Эту комнату займет пан Спыхала…
Януш привстал на постели, поднявшись на локтях.
- Кто?
- Пан Спыхала. Он приехал вместе с пани Голомбековой.
Януш был ошеломлен.
- Оля, - сказал он, - ты приехала сюда со Спыхалой?
Но Оля уже не слышала его. Она быстро спускалась вниз, чтобы обсудить с мальчиками их поездку.
Ей удалось уговорить их отложить выезд до завтра.
X
С некоторых пор у Януша вошло в привычку под вечер, - а вечера день ото дня наступали все раньше - выходить в сад и в раздумье стоять под дубом, где еще желтела глина свежей могилы. Януш становился все более педантичным, любил, чтобы все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Своими требованиями точно соблюдать часы обеда и ужина он приводил Ядвигу в отчаяние. И так же пунктуально он ходил на прогулки. Политические события ничуть не изменили распорядка его дня, а трагическая смерть Янека Вевюрского только придала особый смысл ежедневной прогулке "перед ужином".
Могила Вевюрского каждый раз вызывала у Януша бурю чувств - она как бы подводила итоги всему, что он испытал в своей беспокойной жизни. Множество смертей, которые ему пришлось пережить, нисколько не очерствили его души, хотя трудно было в это поверить, увидев Януша у могилы Вевюрского. Мышинский стоял спокойно, прямой и неподвижный, слегка склонив голову к левому плечу, как всегда, когда он слушал музыку или задумывался. В молчании осеннего вечера этот серьезный и тихий господин в длинном пальто с пелериной словно сливался с окружающей природой. Пожухлые, но еще не опавшие листья дуба были того же коричневого цвета, что и пальто Мышинского.
Анджей испытывал интерес к этой могиле после того, что рассказал Лилек. Видя, что Януш направляется к ней, он пошел вслед за ним и остановился в нескольких шагах позади.
- Дядя, - окликнул его Анджей (он всегда так обращался к Янушу, хотя между ними не было ни малейшего родства), - дядя, что это за могила?
Януш, словно очнувшись, вздрогнул и поднял голову.
- Янека Вевюрского убили, ты знаешь об этом? - сказал он.
- Знаю, мне сказала Ядвиги. Здесь он и лежит?
- Да.
- И вы сюда ежедневно приходите?
- Да, прихожу ежедневно.
- Зачем?
- Странный вопрос.
- Но ведь вы не молитесь?
- Молиться за него я мог бы и у себя в комнате.
- Здесь вы его чувствуете… ближе?
- Может быть, именно так. Чувствую его ближе… Это был мой большой друг. Я был знаком со многими, меня носило по всему свету. А он был мой истинный друг. Как-то он сказал мне: "Дорогой…"
- Он был коммунист?
- Не знаю. Он был настоящий человек.
- Но все-таки он был коммунист?
- Не знаю. Ко мне Янек относился без ненависти.
- Потому что вы тоже человек.
Они замолчали. Из дому доносились по-осеннему негромкие голоса, кто-то звал собаку. В спокойствии этой теплой ночи трудно было представить себе, что идет война.
- Что ты в этом понимаешь, Анджей… - с грустью сказал Януш.
Анджей сел на скамью под дубом.
- Я всегда считал, что вы человек в полном смысле слова, настоящий человек. Вы столько всего видели…
- Видел я, может быть, и много, - согласился Януш, - а испытал мало.
- Ох, это зависит…
- Вот именно, - сказал Януш и сел рядом с Анджеем. - Вот именно, это от многого зависит. Видишь ли, самая большая моя вина в том, что я слишком мало сделал.
- Еще не поздно, - вдруг очень серьезно сказал Анджей. - Как раз настало время для этого.
- Для чего?
- Чтобы что-то сделать…
- Не искушай меня, Анджей. Для меня все уже кончено…
- Вы не верите в победу?
- В победу? Как ты себе представляешь победу? Ну, например, разобьют Германию Англия или Франция. Или, может быть, большевики. Но ведь самого-то главного это не изменит.
- Что вы имеете в виду?
- Тот факт, что могла иметь место подобная война. Это ведь уже как первородный грех: человечество развращено, и это непоправимо. Ничто уже не сможет стереть со страниц истории наших дней, когда чудовищное варварство одержало верх.
- Возможно, еще хуже будет.
- Возможно. Но то, что уже произошло, навсегда останется пятном на теле земли: победа самых низменных инстинктов человеческих.
- Инстинкт убийства, может быть, еще не самое худшее в человеке.
- Это верно. Равнодушие к убийству страшнее. Победило равнодушие, и это меня доконало. Я не живу. Я мертв, я, как и он, в могиле.
- Нет. Он верил, что все эти грехи можно стереть с лица человечества.
- Наивная вера. Ты ведь знаешь, что стало с такими, как он. Они погибали, хоть и верили. И погибали ужасно. Ужасно погибать, не расставаясь с верой в то, чему отданы все силы.
- Что вы такое говорите! Не надо!
- Почему же? Уметь не обманываться иллюзиями - это ведь не аморально, это необходимо.
- Но нельзя говорить это мне. Вы лишаете меня сил, вы подтачиваете их. А мне силы нужны…
- Для чего?
- Чтобы идти. Я должен идти. За себя… и за вас, если вы не возражаете.
- Как тебя понять?
- Очень просто. Да, так будет лучше всего: доверьте мне все, чего вы не осуществили. Я сделаю это за вас.
- Но, Анджей, - Януш взял юношу за руку, - мне ведь и самому неизвестно… я не знаю, чего я не осуществил. Как же могу я доверить тебе то, чего сам не знаю?
- Вы только скажите мне: "Анджей, иди". И я пойду. Знаете, дядя, мне самому этого не хочется, не хочется отказываться от всего, что мне кажется хорошим, красивым, единственно стоящим в жизни. Но сейчас - мы с Ромеком так решили, - сейчас я обязан выбрать, другое, как бы это мне ни претило, как бы ни противилось этому все мое существо.
- Этому противится сама природа человеческая.
- Нет, дядя. Человек очень сложная штука. Вы сами хорошо знаете это. Может, это вовсе и не противоречит человеческой природе. Бороться за свое, драться за свое логовище когтями и зубами.
- Я предпочел бы, чтобы ты сказал: бороться за человечность.
Анджей рассмеялся.
- Вы, дядя, весь в этих словах. Человечность - понятие очень неопределенное. Человечность завоевывается народом. Так по крайней мере мне кажется.
- Ну хорошо, Анджей. Взвалишь ты на себя эту тяжелую ношу. И чем это кончится?
- Обо мне вы не думайте, со своей ношей я сам справлюсь. Да и с вашей в придачу. И не думайте больше о том, чего вы не осуществили, все это я беру на себя.
- Мне немножко жаль тебя, дорогой Анджей. Я всегда мог думать шире и глубже, а ты в силу обстоятельств должен ограничивать себя. Ну что из того, что убьешь одного немца? Какое это имеет значение перед лицом тех событий, которые захлестнули наше время?
- А вы не думаете, дядя, что это может иметь какой-то символический смысл? Что уничтожение одного немца может высвободить скрытые силы?
- В ком?
- Во мне. Просто во мне! Высвобождение того, что нам не видно за ежедневной суетой. Не видно, но существует. Как в распаде атомов, о котором говорил вам профессор Марре Шуар. Вдруг проявятся скрытые силы.
- Но человек ведь не атом.
- Однако в каждом человеке таятся силы, о которых он и не подозревает. Может, и во мне есть такая сила? - И тут же Анджей ответил себе самому. - Нет, у меня ее нет. Но я создам ее. Перекую в себе все, что мешает моим целям. Я должен создать самого себя - а потом уничтожить…
- Что? Уничтожить?..
- Да. Не следует обольщаться. Меня уничтожат другие.
Януш снова пожал Анджею руку.
- Ты не должен обманывать себя, что совершишь нечто великое. Нет, это будет что-то мелкое, будничное. Никакого пафоса, никакого величия. Будет только страх, покорность со стиснутыми зубами. Не надейся, сегодняшний день тебе ничего не принесет.
- Никакой победы? - разочарованно спросил Анджей.
- Никакой. Победа не подвластна победителям, она существует где-то за пределами их деяний.
Анджей вздрогнул.