- Ты что такой бледный? Ешь, ешь. А знаешь, - добавила она, - дядю застрелили здесь, в парке.
Анджей не знал, кто такой этот дядя Ядвиги, и потому промолчал.
Когда Оля ушла наверх, Анджей и Ромек отправились в сад. Здесь, под высоким дубом, они наткнулись на свежую могилу, над которой был водружен необтесанный крест.
- Кого же это здесь вздумали похоронить? - воскликнул Ромек.
- А кто его знает! - раздраженно ответил Анджей. Он чувствовал, что щека распухла и горит.
Возле могилы им встретился молодой парень. Ни Анджей, ни тем более Ромек, который прежде никогда не бывал в Коморове, не знали его.
Ромек спросил:
- Кто здесь похоронен?
Парень - черный, как цыган, с лиловатым оттенком кожи - посмотрел на него и недоверчиво процедил:
- А вы откуда взялись?
Ромек рассердился:
- Не видите, что ли? Из помещичьего дома.
- Подумаешь, тоже поместье, - презрительно сказал парень.
- Конечно, не дворец. А как же еще его назвать?
- Сказал бы попросту - из дома, - сказал парень и стал обравнивать лопатой могильный холмик.
- Это немцы его убили? - Ромек, не смущаясь, продолжал допрос.
Тут вмешался Анджей.
- Ядвига сказала, что немцы убили ее дядю. Это он здесь похоронен? Я не знал его.
- Да, это товарищ Ян Вевюрский, - ответил парень, не переставая ровнять холмик могилы.
О Яне Вевюрском Анджей слышал.
- Как это случилось? - спросил он.
Черноволосый парень перестал работать и взглянул в лицо Анджею.
- Мы вместе с ним бежали из заключения, - сказал он, доставая из кармана папиросу. Ромек дал ему прикурить.
- Вы убежали из тюрьмы? Из какой? - спросил Анджей.
- Да из Вронек.
- И что же? Что потом? - допытывался Ромек.
- А ничего. Товарищ Вевюрский собрал здесь, на дороге, отступающих солдат. Хотели пробиться в Варшаву, Варшава защищалась.
- Ну, об этом мы все-таки слышали.
- Да, но вы приехали из Сохачева.
- Откуда ты знаешь? - рассердился Ронек.
- Есть у меня мозги в голове, - ответил черноволосый.
- Ну и что же дальше?
- Ну, ничего у нас не вышло. Товарища Яна убили. А я вот остался здесь, отсиделся в лесу. Красивые здесь леса, - добавил он как бы между прочим, - но чертовски холодные стали ночи. Вот я и вернулся сюда. Панна Ядя ведь воспитанница и племянница товарища Янека - дочь его сестры.
Анджей вспомнил.
- Да, да, когда-то Януш говорил мне… Или это мама рассказывала? Они ее воспитывали в Париже.
- Ага, в Париже, - подтвердил парень.
- А вас как звать? - спросил Ромек.
Парень по-прежнему с недоверием взглянул на Ромек а.
- Звать меня Лилек, - медленно произнес он. - А больше вам знать не надо.
Анджею хотелось сломить его недоверие.
- Конечно, не надо, - сказал он и протянул руку черноволосому парню. - А меня зовут Анджей Голомбек.
Взгляд Лилека загорелся интересом.
- Это у вашего отца была кондитерская, в которой работала панна Ядя?
- Не только была, но и есть, - поправил его Анджей.
- А разве это известно?.. - Лилек запнулся. - Похоже, что вся Варшава уничтожена. Ведь немцы вошли в нее со стороны Праги. Рассказывают такие вещи, что просто верить не хочется.
- Надо поехать и самим убедиться, - сказал Анджей.
- Да, конечно, - согласился Лилек, однако без особого энтузиазма.
- Вот что я вам скажу, - начал Анджей. - Мы оставим здесь маму и Спыхалу - он слишком заметен, - и втроем поедем на разведку в Варшаву.
- Поедем… но как? - спросил Лилек. - Поезда ведь не ходят.
- А лошади на что! - воскликнул Ромек. Он по-прежнему во всем этом видел лишь приключение.
- Ладно, - согласился Лилек, - поедем. У меня в Варшаве есть знакомые.
- Ну а у меня там дом, - сказал Анджей. - Но лучше будет, пожалуй, если мы доберемся до Воли, оставим где-нибудь лошадей и - пешком в Варшаву.
- Ладно, - повторил Лилек, - на Воле у меня есть один такой адресок, если только он уцелел… Мы могли бы оставить там лошадей. - И добавил: - Идемте к пану Фибиху, скажем, чтобы дал нам фуража на дорогу.
Ромек немного охладил этот пыл:
- Не поедем же мы сейчас, сию минуту.
- Не сейчас, конечно, но ехать надо как можно скорее, - сказал Анджей. - Чем скорее, тем лучше, пока немцы еще не освоились.
- Ходят слухи, что Гитлер собирается в Варшаву, - сказал Лилек.
- Значит, тем более надо спешить. Анджей заторопился к дому.
- Пойду скажу маме, как она к этому отнесется.
* * *
А Оля тем временем сидела у Януша.
Януш был не столько болен, сколько угнетен катастрофой, хоть он ее и предвидел. И не было у него сил ни встать, ни заняться каким-нибудь делом.
Оля возмущалась.
- Но, Януш, нельзя все время вот так лежать и думать. Ведь в этом нет никакого смысла, ты только растравляешь рану.
- Какой все-таки ужас! - сказал Януш. Это относилось к исчезновению пана Франтишека. Он никак не мог понять, что ничем здесь уже нельзя помочь. - А что же мальчики?..
- Мальчиков с нами не было, - ответила Оля. - С Антеком я виделась по пути сюда, у бабки, а Анджей здесь, со мной…
- Но как же Франек? Как это могло произойти? И ты так спокойна, дорогая Оля?
- Это только кажется. Но что я могу? Неужели ты не понимаешь, сейчас ничего нельзя сделать. Не работает ни почта, ни печать. Одним словом, война. Это ты понимаешь?
Ей стало неловко за свое раздражение.
- Ты ведь ничего не видел. Сидишь себе здесь, как у Христа за пазухой, и не знаешь, что творится на дорогах. Страшные вещи… Ну, тебе ведь уже рассказывали люди.
Януш рассмеялся.
- Как у Христа за пазухой! Знаешь, кто умер здесь, у меня в комнате? Янек Вевюрский.
- Янек Вевюрский? - спросила Оля. - Но ведь он сидел в тюрьме?
- Сидел! Какое сейчас может быть сидение? Он сражался с немцами на Сохачевском шоссе. Ну и нашел там свой конец. Принесли его сюда. Подумай, какое совпадение: принесли умирать именно сюда, где живет его воспитанница.
- Ах, в самом деле, - сказала Оля равнодушным тоном (она напускала на себя это равнодушие всякий раз, когда речь заходила о Ядвиге). - Ведь эта твоя "Жермена" - его воспитанница.
- И близкая родственница его жены.
- Да, да, я знаю.
Казалось, Олю больше волновало присутствие Ядвиги в доме Януша, чем смерть Яна Вевюрского.
- Это удивительно, - сказала она, - как легко человек свыкается со смертью.
Януш взглянул на нее с изумлением.
- Свыкается со смертью? Что такое ты говоришь, Оля? Ведь это действительно ужасно - эти смерти, которые обступают нас со всех сторон и становятся таким же обычным явлением, как хлеб с маслом. Пойми, мы, живые, обязаны помнить всех этих умерших. Я, например, обязан помнить все, что говорил мне Янек… Мы с ним часто беседовали, и он говорил мне такие вещи, которые необходимо помнить. Да и не только он…
- Дорогой Януш, - сказала Оля, - если мы будем этим заниматься, у нас в голове не останется места для собственных мыслей.
- А у тебя сейчас есть какие-то собственные мысли? - приподнявшись на кровати, спросил Януш. - Удивительно. У меня нет ни одной мысли, я так ошеломлен всем, что просто не в состоянии думать. И в особенности о нашем далеком прошлом. Ведь мы всегда считали, что этой войны не будет. И оказалось, что все наши довоенные представления ровно ничего не стоят. Все надо передумать заново.
Оля запротестовала:
- Мне вовсе так не кажется. У нас должны быть собственные мысли, и главное - обыденные. Ведь невозможно существовать в таком постоянном напряжении всех чувств. Война и так причиняет много страданий, а мы еще терзаем себя бесконечными размышлениями. Думать надо о каждом дне: о том, что будет на обед, как устроить, чтобы у каждого была какая-то своя жизнь, как справиться со всеми нашими самыми повседневными заботами.
Януш все больше удивлялся.
- Может быть, ты и права, - сказал он наконец. Ему не хотелось спорить с Олей. Он видел, что с ней творилось что-то необычное, вовсе не связанное со страшными обстоятельствами войны и поражения. Она была поглощена какими-то сложными личными делами и жаждала как можно скорее приступить к их разрешению. Она отталкивала от себя тяжесть общего несчастья. Януш ясно почувствовал это в том, что она здесь говорила.
- Ну а как твои мальчики? - спросил он, чтобы переменить тему.
- Анджей держится молодцом, - ответила Оля, - хотя сегодня на шоссе его ударили кнутом по лицу.
- Ударили кнутом по лицу? - спросил удивленно Януш. - Кто же это?
Оля усмехнулась.
- Януш, - сказала она, - не забывай, что сейчас война.
- Да, конечно, но немцы ведь не воюют кнутами.
- Вот именно и кнутами тоже. Немецкий солдат на грузовике ударил Анджея кнутом. Белоснежный кнут… теперь он уже, наверно, стал красным.
- И ты спокойно говоришь об этом!
- Бедный Анджей, - сказала Оля, - ему тоже пришлось принять это спокойно. Дай бог, чтобы этим все и ограничилось. Но его отношение к победителям теперь уже не изменится… Ведь мы видели их в Пустых Лонках. Видели, как они все прибирают к рукам.
- И вы разговаривали с немцами? - спросил Януш с горечью.
- А что делать? Надо было помочь тете Ройской.
- Я постараюсь избежать таких разговоров.
- Можешь быть уверен, я тоже к ним не стремлюсь.
- И что ты сейчас намерена делать? - спросил Януш.
- Представь себе, не знаю. Надо искать Франека, но с чего начать? Ведь совершенно неизвестно, что происходит в Варшаве.