Дробот, выронив нож, боролся с собакой. Она впилась в плечо, как клещи, слабо урчала. Ему удалось оторвать собаку и шмякнуть ее сытое, лоснящееся промытой и вычесанной шкурой тело о дорогу. Собака не пискнула. Секунду она полежала и, поднимаясь, опять сделала попытку броситься на сержанта. Он ударил ее ногой в пах, потом поднял и с маху впечатал в дорогу.
Все кончилось. Тихо, но не так, как было задумано.
Сашка словно нехотя отпустил офицера, и его тело мягко соскользнуло на бок.
Сползая с шоферских колен, Сашка услышал вопрос;
- Мне тоже капут? Или я могу быть полезен?
Вопрос был задан на русском языке, поэтому Сашка вначале не понял, кто его задал. А когда понял, растерялся: в самом деле, что делать с этим длинным немцем в тылу врага?
К нему подошел Дробот и, зажимая прокушенное плечо, прошептал:
- Нужно сматываться…
- А с ним что делать? - кивнул Сашка на все еще сидящего в машине шофера и, словно оправдывая немца, добавил: - Он по-русски говорит.
- Та-ак, - протянул сержант и спросил у шофера; - А ты сам-то как думаешь?
Тот пожал плечами и неожиданно улыбнулся:
- Я думаю, что пан партизан должен попасть домой. Зачем это делать ногами, если есть машина?
Разведчики тоже улыбнулись, но сейчас же посуровели; поедешь, а он завезет, куда ему будет нужно. Шофер словно понял их мысли;
- С мертвым начальником мне приезжать уже не куда.
Да, все было правильно. Немец решил свою судьбу раньше, чем о ней подумали разведчики, и это было так понятно, что всякие подозрения отпали. Своим бездействием шофер помог разведчикам, и теперь они как бы обязались помочь ему. А помощь могла быть единственной - протащить его в безопасное место. Таким местом мог быть либо партизанский отряд, либо советские войска. И Дробот напрямик сказал об этом.
- Хорошо, - ответил шофер. - Вы не партизаны. Мне больше нужны войска. Хорошо, через пять километров будет поворот дороги. Можно поехать назад, - немец заговорщически улыбнулся, - но я понимаю - вы разведчики. За вами охотились в лесу. Один из вас там и остался.
Отказываться не имело смысла.
- Хорошо. Я так и понял. Мой начальник не думал, что вы проберетесь в село. Он смеялся над своим товарищем обер-лейтенантом Шварцем. Говорил, что убитый русский был единственным экземпляром. Так думали и другие. Но Шварц очень умный. Он думал по-другому.
Дробот молчал, что-то соображая и прикидывая. Потом спросил:
- Твой начальник считал, что в лесу был только один разведчик?
- Да. Но он думал, что рядом бродят другие: вашу рацию пеленговали несколько раз.
- А больше… больше никаких следов разведчиков?.. Ну, трупов или раций не находили?
- О нет! Нет. Нашли только один труп. В лесу. И он очень смутил обер-лейтенанта Шварца. Мой начальник смеялся над Шварцем.
Дробот надолго замолк, затем решительно обогнул машину, кинул собачий труп на заднее сиденье и открыл дверцу.
- Садись, Сашок, поехали.
- А этого? - Сашка показал на офицера.
- Пусть проедется… последний раз, - усмехнулся Дробот и, как только машина двинулась, вынул карту и зажег верхний свет.
* * *
В машине было тепло. Зимняя укатанная дорога ложилась под колеса мягко, с успокаивающим шорохом.
Немецкий офицер на переднем сиденье казался уснувшим, и Сашку тоже потянуло в дрему. Каждый раз, когда он открывал глаза, перед ним маячила офицерская фуражка и он старался думать о человеке, которого лишил жизни.
Ничего не получалось: Сашка многого не помнил. Все произошло так просто и естественно, будто это была не боевая схватка, а случайная драка на переменке, когда не помнишь толком, почему она завязалась и с кем ты, собственно, дрался. Такие драки, если их не видел учитель, забываются через урок.
Сашка старался не забыть. Он надеялся найти в себе что-нибудь такое, что поразило бы его самого. И, к стыду своему, ничего не находил. Была удивительная путаница необыкновенно ярких картин, мгновенных снимков, уложить которые последовательно, строго он не мог. Яснее всего он помнил только ненависть и свои провалы в пустоту. Выходило, что убить можно только в том случае, если ты ненавидишь так, что забываешь обо всем. Даже о себе.
Сашка устало удивлялся самому себе, обстоятельствам, но мозг работал вяло, и он не старался его расшевелить.
Передовая приближалась. Уже виднелись ракетные неровные сполохи, слышались редкие орудийные выстрелы, и вскоре сквозь успокаивающий шум мотора пробилась далекая пулеметная трель.
Слева от дороги потянулись поля, справа - лес. Дробот приказал:
- Стой!
Шофер притормозил. Выходя из машины, сержант озабоченно бросил:
- На всякий случай - приготовиться к бою.
Шофер с недоумением посмотрел на него и не двинулся с места. Дробот сурово спросил:
- А тебя не касается?
- Да… но… - удивился и смутился шофер.
- Ты же сам говорил: с мертвым начальником ехать некуда.
Шофер смотрел прямо в глаза сержанту, потом встряхнулся, достал из-за офицера автомат.
- Хорошо, я все понял. Наблюдаю влево.
Дробот ушел и пропал. Было тоскливо и скучно. Чтобы как-нибудь скрасить эту грусть, Сашка спросил:
- Что же ты думаешь делать дальше?
Немец ответил не сразу:
- Не знаю… По-моему, войну мы проиграли - русских не сломишь, а мы уже где-то треснули. Если нажмете - сломаемся. А если так, то из плена я скорее дойду до семьи.
Они долго молчали, и шофер процедил:
- А потом… потом… трудно быть лакеем. Но быть лакеем подлеца - страшно.
И Сашка, вспомнив все, понял: он бы не смог жить так, как жил этот длинный немец. Просто не мог - и все. Да, можно идти на смерть за свое дело, да, можно ненавидеть и убивать, но необходимо знать, во имя чего. Идти на смерть лакеем - невозможно. И Сашка впервые почувствовал превосходство над этим человеком, да и не только над ним. Это было не врожденное превосходство, а сознание человека, поднявшегося па более высокую ступень и видевшего благодаря этому дальше и яснее, чем другие.
Никогда он не думал, что вот это сильное и светлое, а главное, беззлобное чувство превосходства, гордости за страну, за свой народ может прийти к нему в такой необычной обстановке.
- Ты прав, - сказал он, - нужно знать, за что дерешься. На смерть за кусок лакейского хлеба не ходят. И за деньги - тоже.
Шофер стремительно повернулся к Сашке, и даже в темноте было видно, как блестят его глаза.
- Вы меня поняли? Совсем поняли? - он говорил прерывисто, горло перехватывали спазмы. - И вы меня не расстреляете?
- Зачем? - искренне удивился Сашка. - Зачем? Ты же теперь… почти наш. А своим, ты сам знаешь, мы помогаем.
- О да! В это я верю. Я это знаю. Русские могут отдать свою жизнь другим и не пожалеть. Я видел это. Много раз. - Он отвернулся и совсем новым, озабоченным тоном старого знакомого спросил: - Почему задерживается командир? Это меня волнует.
Все было сказано так, что Сашка поверил: задержка Дробота его действительно волнует, и волнует по-хорошему.
Дробот вынырнул из темноты незамеченным. Сел на сиденье и приказал:
- Тихонько вперед.
Машина тронулась. Дробот остановил ее возле густых придорожных зарослей.
- Давай вылазьте, - вытащив собачий труп, он бросил его на дорогу и обратился к немцу: - Ты как? Думал, что будет, если найдут машину, твоего начальника, а тебя не обнаружат? Что тогда произойдет с твоей семьей?
Шофер обалдело смотрел на сержанта, но молчал: он не думал об этом.
- Тебе придется потрудиться. Рви на себе пуговицы. С мясом, - сказал Дробот с придыханием, выдирая шинельную пуговицу. - Погон… нет, погон не здесь. Та-ак. Теперь поваляйся по дороге… На обочине. Сашок, потопчись как следует… Только следы смазывай. Хорошо! Теперь вытаскивай пассажира… Снимай с него шинель. Вот его погон - долой, на дорогу… А теперь… Теперь достанем нашего товарища…
Дробот шагнул в кусты и подхватил промерзший, словно фарфоровый, труп того самого разведчика, который был убит возле телефонной линии. Он положил его на краю канавы, заботливо отряхнул от снега и снял бинт.
- Вот, картина проясняется. - Он вздохнул и обратился к немцу: - Теперь снимай свою шинель, надевай офицерскую: в плену она тебе пригодится… Пошли. Гуськом, след в след.
И они пошли в глубь леса по своим давним, уже запорошенным следам. Метрах в ста от дороги сержант приказал немцу поваляться в снегу, оторвать от шинели погон и бросить пилотку.
- Хорошо бы тебе вещь какую-нибудь уронить. - Немец с готовностью вынул портсигар, но Дробот остановил его: - Это пригодится. Может, письмо есть? Ага, есть. От товарища? Очень хорошо - сунь его в карман шинели, а свою шинель брось. Теперь, Сашок, самое трудное. Давай мне рацию, а его бери на закорки, - он кивнул на немца, - и задом выбирайся на дорогу.
Полторы сотни шагов с немцем на плечах оказались мучительно трудными, и, когда Сашка добрался до машины, нижняя рубаха его была сырая.
- Ну вот и справились. Теперь - домой. Я так думаю, что нашего выхода на участке, где нас трижды били, ждать никто не будет. - Дробот посмотрел на немца и неожиданно сказал: - Ты хоть голову повяжи.
- У него была шапка, - несмело сказал шофер.
- Вот и одевай… - И, пока шофер искал шапку, Дробот еще раз обшарил карманы офицера, прихватил его полевую сумку и строго спросил:
- Больше у него ничего не было? Портфеля, сумки?
- Нет, не было. Он аккуратный. Все важное носил при себе.
- Ладно! Двинули, ага…
- Минуту, - взмолился шофер, - одну минуту.