Полегчало Янке, только сейчас он ощутил, будто спина его, особливо меж лопаток, влажной стала - потом покрылась. Ну и что, не велика беда. Вот Емельяну каково! И Янке так захотелось быть сейчас там, в кузове, рядом с другом - вдвоем-то куда легче! Но такому не суждено быть, сам же Усольцев приказал: если что, прикрой меня огнем... Прикрою, обязательно прикрою! Не сомневайся...
Автомобиль, фыркнув мотором, завелся и покатил прямо за колючую проволоку, к тем самым ящикам, в которых таились смертоносные заряды.
- К смерти навстречу поехал, - прошептал Янка, имея в виду, конечно, Емельяна. - А может, и нет... Он живучий...
Янка вдруг решил сменить позицию, надо поближе подобраться к часовому, который стоит у въезда на склад. Именно этот фриц, как показалось Янке, может помешать Усольцеву живым выскочить со складской территории. И Янка привстал, чтоб выбрать направление для продвижения, но вынужден был сразу же рухнуть на снег - взрыв потряс воздух.
За первым взрывом последовал второй, третий, четвертый... Открыл огонь и Янка. Он ударил короткой очередью по часовому.
А за колючей проволокой все рвалось и грохотало. Янка пополз к железнодорожному полотну и, поднявшись на насыпь, попытался увидеть тот грузовик с тентом, но ничего не смог обнаружить. Всю территорию склада окутали огненные всполохи и дым.
А Емельян где? Страшная мысль полоснула сердце, но Янка гнал ее прочь. Он впивался глазами в ночную белесую даль, ловил каждый шорох, в котором, как ему чудилось, должен был быть именно Емельянов шорох. Но пока все безрезультатно: никаких движений, кроме свистящих осколков да летающей щепы от ящиков. Даже фрицы-часовые никаких признаков жизни не подавали.
И все-таки уловил глаз Янки движение: у рухнувшего моста мелькнула человечья фигура. Но кто это - не разобрать.
Янка на животе сполз с насыпи и, прикрытый ею, побежал к мосту. Там остановился, чтоб оглядеться, но не обнаружив никого, спустился с крутого берега речки на лед и побежал прямо к кустарнику, в котором, как он считал, должен был скрыться тот невидимка-человек. В этот момент началась стрельба. Автоматная и пулеметная дробь доносилась с того места, откуда Янка только что убежал.
За кустарником начинался лес. Янка, кое-как преодолев снежные сугробы на берегу реки, скрылся за кустами, над которыми посвистывали пули. Отсюда он пополз к лесу по-пластунски.
И снова впереди меж стволов Янка заметил движение: будто человек там.
Стрельба усиливалась и приближалась к лесу. Янка слышал даже стук пуль, впивавшихся в стволы деревьев. Но он, не страшась ничего и никого, старался скорее приблизиться к тому месту, где, как ему казалось, должен был быть Емельян. Его продвижение тормозили снежные сугробы, а коряги, запорошенные снегом, цепляли и валили наземь, однако Янка изо всех сил пробирался все глубже в лес.
У белоствольной березы остановился, оглянулся и нараспев крикнул:
- Е-мель-ян!
Ответа не последовало. Зато стрельба усилилась. Даже возгласы, катившиеся от реки, услышал Янка.
- Ну скажи, красавица, куда мне кинуться? - вдруг, будто к живому существу, обратился Янка к березе. - Позади немцы, а Емельян, командир мой, где?.. Не ведаешь... И я тоже не зн...
Одеревенел язык: что-то огненное кольнуло сзади меж лопаток, и пополз Янка вниз.
- Кажется, они меня продырявили, - произнес он вслух.
Немного полежав, отчего, как почувствовал Янка, ему полегчало, он решил встать. Обеими руками обхватил ствол березы и ничего больше не мог сделать: ноги не слушались его.
Тошно стало и невыносимо душно. Бисеринки пота усеяли лоб, щеки, нос... В глазах замельтешили черные точечки...
Но на уме был Емельян. Вспомнил его слова, сказанные, правда, давно, однако не забылись: "Сам погибай, но товарища выручай!".
Рука потянулась в карман и извлекла оттуда нож. Затем Янка, припав к березе, на белоснежной коре острым лезвием нацарапал: "Он живой. Тут ищ..." Не дописал. Не смог. Рука поползла по стволу вниз, упала прямо на снег...
Привез мертвого Янку Гука в Гать Змитрок Костюкевич. Он тоже выполнял задание товарища Антона, для чего находился за разъездом Дубки в деревне Челющевичи. Возвращаясь, он попал в тот же лес, что и Янка. Ехал себе на розвальнях и вдруг видит: у самой дороги лежит, привалившись к березе, человек...
И бересту, на которой Янка ножом вырезал слова "Он живой. Тут ищ...", Змитрок тоже привез.
- Что бы это значило? - спросил Виктор Лукич Костюкевича, указывая на бересту.
- Я так понимаю: Усольцев жив. Ищите его здесь, в лесу.
- Верно. Надо искать! - и секретарь райкома попросил деда Сымона запрягать в сани коня.
Дед Сымон, захватив в сенях сбрую, подался к сараю, а Марыля, достав из сундука тетрадные листки, которые передал ей на сохранность Емельян, протянула их Виктору Лукичу.
- Что это?
- Емельяном писано, - ответила Марыля. Виктор Лукич развернул листки и стал читать:
"Здравствуй, моя родная кровинка - сынуля Степашка!
Пишу тебе это письмо из Белоруссии, с земли, которая объята огнем. Фашисты, враги наши, жгут дома, расстреливают честных и добрых людей. Но земля белорусская не сдается. Она борется. И я тоже здесь сражаюсь с врагами. Называюсь я партизаном, подпольщиком.
Вот только что получил боевое задание - важное и ответственное. Выполню его - спасу многих наших людей от смерти. Поэтому я должен его выполнить. И я горжусь, сынок, что мне доверена эта задача.
Не буду кривить душой: с таких операций живыми не возвращаются. Да, сынуля мой родной, может так случиться, что я сложу голову, значит, это мой последний разговор с тобой.
Не пугайся, милый, крепись. И маму береги, и Катюшу нашу не обижай. Живите ладно, дружно. А коли меня вспоминать будете, то без слез. Договорились?
Я, конечно, мечтал о встрече с вами, ибо люблю жизнь. Как это чудесно - жить, дышать, ходить по земле, видеть голубое небо и вас всех. А жизнь, когда уничтожим проклятого Гитлера, будет прекрасной. Сады будут цвести, города строиться, наша страна наполнится весельем и счастьем.
За такую жизнь и умереть не много. Это же не смерть, а бессмертие.
Вырастешь большим, сынок, - осмыслишь и поймешь, что для советского человека счастье и свобода Родины - превыше собственной жизни.
Я хочу, чтобы ты, Степашка, был добрым сыном, верным гражданином нашей славной Родины, чтобы ты был умным и грамотным, заботливым и честным.
Я рад, что вы у меня есть, значит, жизнь моя продолжается, и фамилия наша будет жить долго и вечно: ты ведь, сынок, тоже Усольцев, и дети твои будут Усольцевы, и внуки, и правнуки... Вот как далеко пошагают Усольцевы!
Ну, кажется, мне пора собираться в дорогу. Уже сумерки окутали землю. Люди спать ложатся, а мне не до сна. Я пойду врагов истреблять.
Прощай, сынок. Кланяйся маме, Катеньке. Целуй их крепко-прекрепко. Будь в доме мужчиной. Замени меня во всех домашних заботах. Я уверен, что так и будет!
Сынок! Напоследок хочу сообщить тебе, что здесь, где я нынче воюю, живут очень душевные и добрые люди. Их много, всех не могу перечислить. Они делятся со мной всем, что имеют. Помогают мне бить врагов, кормят меня. Я хочу, чтобы и ты, и Катюша, и мама знали их. Когда отгремят бои и свалится в могилу последний фашист, когда смолкнет последний залп орудий, наступит тишина победы и на землю придет мир, приезжайте в эти края и побратайтесь с моими боевыми друзьями. Вам поможет их разыскать девушка по имени Марыля, а по фамилии Савицкая. Она вам сообщит мой адрес. И еще просьба: найдите девочку Олесю Марголину - внучку бабушки Анюты из деревни Поречье. Она однажды спасла меня от смерти. Как это было - сама расскажет. Вот, кажется, и все.
Обнимаю. Целую. Твой папаня Емельян Усольцев".
Долго стояла мертвая тишина в горнице, до тех пор пока не вошел дед Сымон, прямо с порога сообщивший, что лошадь запряжена.
- Эх, Емельян, Емельян! - произнес Виктор Лукич.
- А я не верю... Не хочу верить... Без товарища Усольцева нам нельзя никак... Поехали.
Змитрок привез товарища Антона к той самой березе, где лежал Янка.
- С какой стороны он пробирался сюда? - спросил Виктор Лукич.
Змитрок оглянулся вокруг, прошелся взад-вперед и заметил глубокие ямки в снегу. Опустился на корточки и пристально разглядел их.
- Кажется, вот его след, - Змитрок продвинулся метров на двадцать вдоль ямок. - От реки он шел.
- А второго следа не видать? - поинтересовался Виктор Лукич. - Смотри внимательно.
- Не вижу, - ответил Змитрок. - Вот след сапога прервался. Здесь, наверно, он ползком пробирался. Должно быть, по нему стреляли.
- Может быть, может быть... Будем искать.
Сначала пешие ходили по лесу, затем на санях ехали вдоль и поперек - никаких следов человеческой ноги не обнаружили. Потом, когда выехали на санную лесную дорогу, дед Сымон, показывая на трухлявый пень, спросил:
- Тама што?
Змитрок и Виктор Лукич выпрыгнули из саней и, проваливаясь в снегу, пошли к пню.
- Тут кто-то был, - сказал Змитрок.
- И кажется, не один. Смотри, Змитрок, вот большой след, а рядом поменьше нога ступала.
- Верно, - подтвердил Змитрок и заметил утрамбованную снежную площадку. - Здесь, кажись, человек вроде лежал.
- Может, медведь?
- Зима ведь. Откуда медведю взяться? Спят они. В берлогах. Правда, если только шатун...
- Шатун, говоришь? - уставившись в лесную даль, произнес Виктор Лукич. - Все мы, брат, теперь шатуны - и ты, и я, и Емельян. И вон дед Сымон на старости лет тоже с нами колесит. Бродим по лесам да по нехоженым тропам... А он, фашист, в наших селениях окопался, в наших домах греется.