– Слушаю, – тихо произнесла рани.
– Боюсь, я тоже принес недобрые вести, Ваше Высочество.
– Продолжайте.
– Садашив Нарайан захватил соседнюю крепость Кархера и провозгласил себя раджей. Он назначил чиновников и выдал постановление о взимании налогов.
Если бы эта весть не пришла вслед за новостями из Англии, она могла бы показаться забавной, но постановление о взимании налогов было куда больше, чем могла сейчас снести рани. Я видела, что ее решимость начинает давать слабину, но тут двери распахнулись: вернулся ее отец.
– Для рани Джханси! – помахивая документом, заявил он.
Мы уставились на него, не понимая, что могло послужить причиной такой разительной перемены. Моропант вытащил кхариту и протянул ее мне.
– От майора Эрскина, – сказала я, прочитав. – Здесь пишется, что вы вступаете в управление княжеством Джханси по поручению британского правительства.
Все в зале возрадовались. Кое-кто из дургаваси даже всплакнул, но я с подозрением относилась к британцам и мотивам их поступков и поэтому вела себя сдержанно. Им просто нужен кто-то, кто будет сохранять здесь мир, пока они не смогут вернуть себе власть .
– И какой будет твой первый приказ? – спросил Моропант.
– Направляйтесь в Кархеру и арестуйте узурпатора.
Два часа понадобилось на то, чтобы повстанцы выдали Садашива Нарайана. Вскоре после этого мы вернулись в Панч-Махал. Вооруженные стражи сопроводили пленника в зал дурбара, где рани вынесла ему смертный приговор. Услышав это, Кахини впала в истерику.
– Пожалуйста, – молила она, – отправьте его в тюрьму. Не отнимайте у него жизнь!
– Кахини! – зашипела рани. – Что такое? Ты знаешь этого человека?
– Да. Мы вместе росли при дворе в Унао.
Я вспомнила о письме, которое Гопал случайно дал мне. Подписано оно было буквой "С". Значит, Садашив . Вот кто был любовником Кахини. Я смотрела на красивого мужчину в распахнутой безрукавке, который рос вместе с Кахини. Как она смогла обвести Гопала вокруг пальца и заставить его носить Садашиву письма?
Стоявший напротив Арджун нахмурился и посмотрел мне в глаза. Я покачала головой. Я ничего не могла утверждать. Была ли Кахини предательницей? Способствовала ли она тому, чтобы Садашив пошел во главе войска на Джханси? Не означал ли посланный ею перстень то, что благоприятный момент для узурпации власти настал?
Рани и Кахини вышли из зала переговорить наедине. Когда они вернулись, Кахини выглядела куда спокойнее, чем прежде. У меня внутри все сжалось. Кахини добилась своего, потому что я сохранила в тайне от рани содержание письма и подозрительную историю с перстнем.
Я наблюдала за тем, как госпожа садится на свой трон.
– Садашив! – молвила она. – Ты глуп, но тебе повезло.
Взгляд пленника скользнул по Кахини, но не остановился на ней, а метнулся к рани. Интересно, скольких женщин он смог очаровать своими прекрасными глазами?
– Твой приговор: жизнь в заключении. Я не думаю, что ты понимал, что творишь, когда отправился в Джханси, желая узурпировать мой трон. Лучше бы ты оставался в Унао.
Рани кивнула, и двое стражников приготовились уводить осужденного.
Садашив, как ни странно, хранил полнейшее спокойствие. Поклонившись, он поблагодарил рани за проявленное по отношению к нему милосердие. Больше он не смотрел в сторону Кахини, а та не закатывала истерик. Она вела себя так, словно ничего особенного не произошло. Как ей удалось упросить рани сохранить предателю жизнь? Если Садашив – предатель, то и Кахини – предательница. У меня есть этому доказательство – перстень. Но могу ли я быть полностью уверена? Как мне подойти с этим разговором, если я сама сомневаюсь?
Рани вновь взяла к себе на службу тысячи солдат, которых ей пришлось прежде распустить. Первым делом она приказала арестовать всех кутвалей, помогавших британцам с претворением в жизнь Циркулярного меморандума. Храм Махалакшми открыли, а бойню по соседству закрыли. Самым важным, впрочем, было то, что вместо британского флага на южной башне теперь трепетал на ветру флаг рани: литавра и церемониальная метелка на красном фоне. Как только рани закончила принимать людей в зале дурбара, мы направились в дургавас сменить церемониальные ангаркхи на повседневные. Другие женщины бросали вопросительные взгляды на Кахини, но даже Раджаси хранила молчание.
Я подождала, когда другие направятся в зал рани, прежде чем схлестнуться с Кахини.
– Я знаю, что у тебя мой перстень, – сказала она.
Розовая ангаркха, скользнув по ее телу, упала грудой шелка на пол. Без одежды она была даже красивее. Именно таким образом она могла убедить Гопала доставлять для нее письма.
– Верни мне его.
– Я видела, как ты передавала перстень Гопалу.
Плечи ее напряглись. Кахини нагнулась, взяла другую ангаркху, из мягкого хлопка, и, вытянув руки, уставилась на нее так, словно решала, нравится она ей или нет. Наконец Кахини оделась.
– И это все?
– Нет. Я видела, как Садашив вернул тебе перстень обратно. Я читала письмо, в котором он спрашивал, в опасности ли ты и когда он может приехать.
– Ты крала мои письма? – удивилась она. – Раджаси!
Я потянулась к рукоятке кинжала, висевшего у меня на поясе.
– Не бойся. Твоей драгоценной жизни в моем присутствии ничего не грозит.
Из зала рани пришла Раджаси.
– Сита считает, что я в сговоре с Садашивом против рани.
В ее устах это прозвучало как полнейшая, ничем не оправданная чушь, но даже Раджаси теперь не доверяла Кахини.
– Зачем ты просила сохранить ему жизнь?
Лицо Кахини стало мертвенно-бледным.
– Ты тоже считаешь меня предательницей?
Когда Раджаси ничего ей не ответила, Кахини кинулась к столику, на котором стояла статуэтка Дурги, вырезанная моим отцом.
– Хорошо! А теперь посмотрим, какие тайны прячет наша маленькая ганвар, – кивнув в мою сторону, сказала она. – Покажи, что у тебя в тайнике.
Уверена, что на моем лице отразилась не меньшая растерянность, чем на лице Раджаси.
Кахини, схватившись за голову мурти, отломила ее. Внутри, там, где прежде лежали четки отца, находились сушеные зеленые листья и белые цветки. Я приблизилась к Кахини, желая получше рассмотреть.
– Болиголов! – выкрикнула она обвинение. – Я узнаю убийцу с первого взгляда.
Посмотрев в мою сторону, Раджаси произнесла:
– Ты брала чинить мурти, Кахини. Я не знаю, какую игру ты затеяла, но сейчас опасные времена.
Голос Кахини зазвучал неестественно низко:
– Я не знаю, что прячешь ты , Раджаси, но это яд.
Я выхватила у нее мурти и вытряхнула ее содержимое из окна.
– Ушло так же таинственно, как пришло.
Раджаси и я оставили Кахини одну в дургавасе, но я, признаться, была напугана. Кахини подбросила мне болиголов. При мысли о том, что она посмела осквернить лик Дурги, я почувствовала закипающую во мне злость. Мне хотелось изобличить предательство, в котором я теперь не сомневалась, но потом я вспомнила, как поступила рани в тот единственный раз, когда я посмела критиковать Кахини в ее присутствии. Я тогда высказала свои опасения насчет лекаря, которого может выбрать Кахини, и все мои тревоги были отметены в сторону. Возможно, то же самое повторится и на сей раз.
Вечером, улучив удобный момент и оставшись с Джхалкари наедине, я спросила ее, каковы признаки отравления болиголовом.
– Понятия не имею. Может, Моти знает, – сказала Джхалкари. – А что ты думаешь о Кахини?
– Думаю, что ей нельзя доверять.
Я не стала вдаваться в дальнейшие объяснения и сразу же подошла к Моти, чтобы попросить ее рассказать мне о болиголове. Сидевшая рядом с ней музыкантша лениво бренчала на вине и пела. Голос ее заглушал наш разговор, поэтому никто не смог бы нас подслушать.
– Это сильный яд, – сказала Моти. – С помощью болиголова можно постепенно убить человека, и никто даже не догадается. Жертва часто блюет. У нее странное сердцебиение. Потом наступает паралич, а за ним смерть.
Я вспомнила о смерти маленького Дамодара, а потом мне пришло в голову, что смерть раджи мало чем отличалась от смерти его сына. Неужели Кахини не только предательница, но и, возможно, убийца?..
Тем вечером Джхалкари несколько раз пыталась заговорить со мной, но я все время отмахивалась:
– Не сейчас. Слишком много ушей.
– Лезь ко мне под одеяло, – предложила она. – Здесь нас никто не подслушает.
Я забралась к ней в кровать. Джхалкари укрыла нас с головой. Если Кахини не спит, она догадается, о ком мы разговариваем.
– Я думаю, что Кахини убийца, – зашептала я.
А потом я поведала Джхалкари все о Гопале, перстне и болиголове, обнаруженном в моей мурти.
Я ощутила, как напряглось тело подруги.
– Ты кому-нибудь еще об этом рассказывала? Говорила Арджуну?
– Разумеется, нет. А если я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, Сита. Сегодня ночью Арджун стоит на часах у дверей покоев рани. Ступай к нему сейчас же.
Я оделась и в свете полной луны увидела, что кровать Кахини пуста. Куда она пошла? Она что, у рани? Пытается отравить нашу госпожу раньше, чем я успею изобличить ее?
Стук подошв моих сандалий по мраморному полу разбудил нескольких стражей, которым, вообще-то, полагалось бодрствовать, но Арджун у дверей спальни госпожи не спал.