– Никто. – Сердце тревожно забилось у меня в груди. – Я слышала, как Кахини…
– Она приходится радже двоюродной сестрой. То, что позволительно ей, нас не касается. Для всех он – Его Высочество… раджа…
Я посмотрела на рани. Она разговаривала с очередным просящим и меня слышать не могла.
– Разумеется… извините…
Я почувствовала себя униженной и совсем позабыла, о чем вообще спрашивала.
– Будь осторожнее. Рани терпеть не может излишне самонадеянных людей.
Кахини тоже об этом говорила.
– Давай я тебе кое-что объясню, – молвила Сундари. – Каждый день рани встает в шесть часов утра, возносит богам молитвы, а затем наблюдает за нами, пока мы упражняемся во владении оружием на майдане. Когда мы возвращаемся во дворец, рани принимает купель, и мы все идем совершать пуджу. Потом она спит, а мы читаем. Когда проснется, мы сопровождаем рани в зал дурбара. Она на самом деле вхожа туда. После возвращения в Панч-Махал мы ужинаем. Потом бывают разные развлечения. Мы ложимся спать, и новый день начинается с шести часов утра. Рани твердо придерживается одного и того же распорядка. Никогда никаких изменений… Рани предсказуема, а раджа – нет. Только Кахини позволено называть его по имени. Они выросли в одном доме.
Я удрученно повесила голову. Я чувствовала себя так, словно лично оскорбила рани. Оставшееся время в храме я предпочла молчать.
Дождь закончился. Мы обулись в джути, оставленные нами на мраморных ступеньках, и отправились в обратный путь. Лужи внизу блестели, отражая свет от свешивающихся с крыш каждого дома масляных ламп. Направляясь в храм, мы шли вниз, но теперь нам приходилось подниматься наверх. Впрочем, без дождя было совсем неплохо. Полагаю, что каждая думала о своем, по крайней мере, все молчали.
Когда мы добрались до Панч-Махала, я задержалась на минутку, стоя во внутреннем дворике и глядя поверх ворот на город. В лучах заходящего солнца дома купались в золоте и фиолетовых тенях. Где-то там, внизу, есть лавка с вывеской "Книги на хинди, маратхи, английском". Книги никогда не приводят человека к беде. Читая их, нельзя вести себя с кем-то излишне фамильярно. Хотелось бы мне иметь возможность что-нибудь там купить…
– Ты собираешься заходить? – позвала меня Джхалкари.
Я последовала за другими в зал рани. На низком деревянном столике стояли глубокие тарелки с супом. Я заняла свободную подушку рядом с Джхалкари. Служанки внесли подносы с рисом, над которым поднимался пар, карри с зеленым перцем чили и кориандром, а также овощи, приготовленные с ядреными приправами. Мне хотелось попробовать все яства, особенно фрукты, которые затем подали к столу. Вот только ужин оказался кратким, ибо рани сегодня голодна не была. После ужина, как рассказывала мне Сундари, госпожа попросит одну из нас почитать ей вслух или позовет придворных музыкантов, но рани заявила, что ей нужно кое с кем встретиться.
– В такой час? – удивилась Кахини.
– Прибудут Нана Сагиб, Тантия Топи и Азимулла-хан . Они останутся во дворце на ночь. Есть кое-какие новости, которые я хочу с ними обсудить.
Кахини издала гортанный звук, который показался мне весьма неуважительным по отношению к рани.
– Какие могут быть важные новости? Неужели умер любимый портной Сагиба?
Рани бросила на Кахини негодующий взгляд.
– Не стоит забывать, что Сагиб – сын пешвы.
– Который потерял свой престол из-за британцев прежде, чем смог научить своего сына чему-то полезному в жизни.
– Довольно, – произнесла рани. Впрочем, особо сердитой она при этом не выглядела.
– Уверена, золота на нем будет больше, чем на вас, – молвила Кахини.
– Мы будем присутствовать на встрече? – поинтересовалась Сундари.
– Нет. Я сама пойду в дурбар, – заявила рани.
Лицо Кахини оставалось бесстрастным до тех пор, пока рани не покинула нас.
– Какие новости могут внезапно потребовать личной встречи? – поднявшись с подушки, воскликнула она.
– Рани имеет право делать все, что угодно ее душе, – возразила Сундари.
– А мы – ее дургаваси! Мы должны ее защищать.
– От кого? – молвила Мандар, исказив мужские черты своего лица гримасой. – От ее лучших друзей?
Но Кахини не унималась.
– Будь я рани, то не водила бы дружбу с настолько грубыми мужчинами, как Азимулла-хан и Тантия Топи.
– Зачем ты это говоришь? – возмутилась Сундари.
– Я выросла при дворе и с первого взгляда узнаю опасных людей.
Спустя два часа рани вернулась, пребывая в полнейшем душевном спокойствии. Ничего плохого с ней не случилось. Она устала и хотела одного – спать. Мы провели ее по коридору мимо дургаваса, где меня ждала моя собственная кровать, в огромную опочивальню. Стены здесь были обшиты дорогими породами дерева и окрашены в бело-голубые тона. Впрочем, первой обращала на себя внимание мебель. В мерцающем свете ламп я видела, что все, начиная от кровати с пологом, поддерживаемым четырьмя столбиками, и заканчивая элегантным комодом вместе с прикроватными столиками, было сделано из серебра. Ветерок проникал сюда из сада. Пахло ветиверией и вейником. Позже я узнала, что завесы на окнах, сплетенные из длинных стеблей тростникового вейника, служанки вымачивают в воде. Вследствие этого, откуда бы ни веял ветер, в опочивальне витал приятный запах.
Мы стояли полукругом у кровати рани. Мои ноги по щиколотку утопали в мягких белых коврах, которыми был устлан пол. Сундари задвинула полог из серебряной парчи, пока рани переодевалась ко сну. Затем полог вновь раздвинули, и рани пожелала нам спокойной ночи. Я последовала за другими девушками. Только Сундари задержалась. Будучи капитаншей телохранительниц, она обязана была спать на кровати при входе в покои рани, а трое мужчин-стражников стояли на посту перед дверью.
Вернувшись в дургавас, я подошла к кровати, которую показала мне сегодня Кахини. Возле нее стоял сундук со всем тем, что передал мне при расставании папа.
– Ты моя соседка, – сказала Джхалкари.
Ее кровать стояла подле моей. Пока другие переодевались на ночь в длинные, простого покроя курты, девушка сидела, скрестив ноги, и наблюдала за тем, как я вытаскиваю из сундука мурти , вырезанные отцом. Он очень тщательно завернул две статуэтки из дерева манго в несколько слоев полотна. При виде мурти у меня екнуло сердце. Никогда прежде я не спала вне стен родного дома, не разлучалась ни с отцом, ни с кем-либо из семьи. Я смотрела на папину работу. Одна мурти изображала богиню-воительницу Дургу верхом на тигре. Вторая – Ганешу, устранителя преград. Я поставила мурти на невысокий прикроватный деревянный столик, а папин сундук на пол под ним.
– Завтра после тренировки, – сказала Джхалкари, – можешь взять на время одну из моих шелковых ангаркхок.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны. – Присев на свою кровать, я посмотрела на девушку.
Джхалкари пожала плечами. И вновь меня поразило, насколько она похожа на рани.
– Когда я сюда приехала, меня тоже выручили.
– Кто-то из этих женщин?
– Нет. Ее с нами уже нет, – понизив голос, сказала Джхалкари и подалась вперед. – Она спуталась с одним солдатом, а рани не мирится с аморальным поведением.
Я глянула поверх ее плеча, не подслушивает ли кто, и увидела, что одна из кроватей пустая.
– Кого-то нет.
– Кахини. А ты разве не заметила?
Джхалкари встала и начала раздеваться.
– Она ушла после ужина, отправилась в театр раджи.
Переодевшись, Джхалкари улеглась на своей кровати и повернула ко мне голову.
– Она уходит каждую ночь.
– А что рани об этом думает?
– Ты спрашиваешь, не взял ли раджа ее себе в наложницы?
Прямота девушки смутила меня, щеки мои вспыхнули, но мне все же удалось промямлить:
– Да.
Джхалкари бросила взгляд на Моти, которая поднялась со своей кровати, чтобы задуть пламя масляных светильников.
Джхалкари подождала, пока Моти отойдет подальше, а затем прошептала:
– Рани полагается на Кахини. Они очень близки. Кахини развлекает раджу, а развлечения – все, что имеет подлинную важность в Джханси. Ты сама все поймешь со временем.