- И ты полагаешь, народу не всё равно, какой именно монарх занимает престол? В действительности это бунт против твоей идеальной императрицы, реформы которой не доходят до сознания обыкновенных людей.
- Господа, меня бесполезно переубеждать. Главное - начало Великой Екатериной положено, и я счастлив его поддерживать.
* * *
А.П. Лосенко, Д.Г. Левицкий
Храм на Васильевском острову - иначе Академию трёх знатнейших художеств не назовёшь. Ни суеты. Ни шума. Всё достойно. Горделиво. Царственно - и так сказать можно. Под огромными потолками весь день сумерки. Капителей колонн не разглядишь - высоко. Каждый шаг гулом отдаётся. По лестницам не пробежишь - шествовать только можно. В классах окна на целую стену. Служители в мягких сапогах, как тени, скользят, голоса не поднимут.
Так и следует, наверно. У Антона Павловича Лосенко, профессора живописи исторической, ректора, всё Париж из ума нейдёт. Величия не было - где там! Зато разговоры. Всё свободное от занятий живописью время. И какие разговоры! Посланник российский князь Александр Михайлович Голицын из дому своего не отпускал. Сочинения собственные читал. Мыслями делился. "Плоды обыкновенного здешнего моего сообщества", говаривал. Толковал тогда, что все положения Дидерота хотел к действительности российской соотнести, благо теперь академический фундамент искусствам заложен. Главное - чтоб государство научилось художников уважать, а народ искусство почитать. И любить. Непременно любить. Без богатства и чести художника - от искусства плодов ждать нечего. И притом, чтобы художники у государства были великие.
В его рассуждении искусный художник имеет и дух высокий. Не ищет, но ожидает жизненных благ и предпочтения, суетиться не станет. Однако сам князь признавал, чтоб такой мастер предпочтён перед другими был.
Всё так. Только иной раз воротник шитой от мундира шею натирать начинает. Там давит, там режет - ни тебе головы повернуть, ни в сторону посмотреть - разве что кланяться удобно.
Недавно среди господ преподавателей академических строки голицынские превосходные перечитывал: "Нет время и места, где мысль не находилась. Может быть, есть щастливые страны, в коих она превосходно обитает: но мне кажется, что к произведению или истреблению оной везде больше моральные обстоятельства, нежели все мнимые физические причины способствовали. Немалые части света, которые были перед сим населены Софоклами, Демосфенами и не отягощены презренными извергами человеческими. Где обладатель великого разума, разумные люди у него любимы и достойные при нём непременно родятся".
Господин Левицкий первым восторг свой выразил, а ведь всего-то портретной да и образования высокого, сколько известно, не имеет. Однако большой интерес к размышлениям теоретическим заявляет. Как-то он к новости нынешней отнесётся? Задумчив последние дни что-то. Вон и сейчас стоит у окна, размышляет.
- Как вам новость петербургская, Дмитрий Григорьевич?
- Что говорить, Антон Павлович, преотменная. Сам Дидро в России - о таком и подумать было нельзя. Впрочем...
- Что "впрочем", Дмитрий Григорьевич? Вы будто и не рады вовсе. Я помню встречи парижские с господином Дидро. Чрезвычайно любезен он с нашим братом, художником, был, мыслей наших любопытен.
- Э, Антон Павлович, одно дело Лосенко в Париже, другое - не обижайтесь, друже, - Лосенко в Петербурге. Хоть там всего-то навсего пенсионер Академии Российской, а здесь её же ректор.
- Чем же, помилуйте?
- Да тем, что там вы раритет великий, посланец из страны неведомой да ещё в доме посланника, не правда ли?
- Правда, конечно. Князь Александр Михайлович специально Дидро приглашал, чтобы с пенсионерами российскими на свободе потолковать.
- Вот видите! Оно и выходит, то ли Дидро вам честь и любовь оказывал, то ли хозяину высокому.
- Экой вы, право, Дмитрий Григорьевич, как есть хохол неверный! Всё бы вам сомневаться.
- Какие уж тут сомнения, Антон Павлович! Уверенность, друже, уверенность, Что там спектакль, что тут спектакль, а нам с вами в нём актёрами быть - только и всего. Мысли у господина Дидро высокие, говорите, в Россию он верит, что тут только им и воплотиться, а как же насчёт разбойника оренбургского полагает? Нешто не слыхал? Не знает?
- Может и не знать. Да и то сказать, разбойник он и есть разбойник.
- Спорить не стану. А с народом-то, что вокруг разбойника, как быть? О его же пользе господин Дидро хлопочет. Так ведь объясниться в таком случае надобно, не молчать.
- Время, сказать хотите, для поездки к нам не самое подходящее?
- Для теорий самого господина Дидро, я так полагаю. И ещё скажу. Посудите сами, как вам здесь в Петербурге с гостем заморским встречаться - уж не на квартире ли профессорской, казённой? Ведь не поедет он туда после царского дворца да нарышкинских апартаментов, к которым привык, нипочём не поедет. А может, вы с визитом к нему направитесь, в передней среди слуг дожидаться приёма станете: то ли примет его превосходительство, то ли ни с чем отправит.
- О, Господи, нельзя же так, земляк. Не все люди на один манер скроены. Да и звания наши академические с толпой смешаться не дадут.
- Коли для господина Дидро что-нибудь значат.
- Нелегко, вижу, Петербург вам, коллега, дался, ой нелегко.
- Не обо мне толк, Антон Павлович, - о порядке. Вон, глядите, монастырки-то любимые государыни императрицы. Уж как их вроде бы холят и ублажают. А на деле? С утра до ночи муштруют, для одного того, чтобы государыне в выгодном свете показать, чтобы государыня гостей своих заморских могла ими удивить. Дети же, а уж с седьмого часу утра в классе танцевальном до седьмого пота трудятся. Зато императрица приедет - от зрелища глаз не оторвёшь. Вот ведь оно у нас как, господин ректор.
* * *
И.И. Бецкой, Д.Г. Левицкий
Кабинет президента Академии художеств никакому министру не уступит. Иван Иванович Бецкой порядок соблюдает. Дистанцию тоже со всеми подчинёнными держать умеет. С делопроизводителя в таких делах первый спрос:
- Господина руководителя класса живописи портретной пригласил ли?
- Господин Левицкий дожидаются вас, ваше превосходительство. В приёмной час, поди, целой сидит.
- Ничего не поделаешь. У государыни задержался. Её императорское величество то об одном советовалась, то о другом - время-то и прошло.
- Любят вас, ваше превосходительство, её императорское величество, уважают.
- Да это известно, Семёнов, без Бецкого никуда, какое дело ни затевали. Оно и тягостно подчас, да что поделать - служба, дела государственные. Зови, зови сюда Левицкого!
- Ваше превосходительство, господин президент...
- Без церемоний, Дмитрий Григорьевич, без церемоний. Я человек простой. Ждать тебя заставил, не обессудь - дела во дворце задержали, государыня не отпускала. И с тобой у меня дела важные, тоже откладывать нельзя.
- Я весь внимание, ваше превосходительство.
- С классом-то у тебя всё в порядке?
- С Божьей помощью.
- Вот и славно. Не случайно тебя спросил - работа у меня неотложная. Хоть класс бросай, а до сроку мне её сделай.
- Как прикажете. Только и класс, может, бросать не стоит. У всех учеников работы начаты. Глаз да глаз нужен.
- Сам суди. Слыхал, что к нам из Парижа сам господин Дидерот жалует?
- Все только о том в Академии говорят.
- Так вот, к приезду его следует портреты монастырок написать.
- Сколько же лет сим девицам и много ли портретов?
- Возрасты ты все представить должен. Выходит, от пяти до пятнадцати. Соответственно и число портретов - пять получится.
- А туалеты какие должны быть? Ведь мне, господин президент, их всё равно в мастерской на манекенах дописывать придётся.
- О туалетах я уж думал. На каждый день у них у всех форма да и цвета невидные. Только выпускницы будущие в белом могут быть.
- Без украшений?
- То-то и оно, никаких. Эффекту, думаешь, не будет?
- Оно, конечно, можно книжки взять, инструменты какие музыкальные...
- Ни-ни, натюрмортов одних, Левицкий, недостаточно. Я эти портреты поначалу господину Дидро в присутствии императрицы показать хочу, а там и самой государыне преподнести. Где-нигде, а во дворцах висеть будут, сомнений в том нет. Государыня до сих пор вспоминает, как преотлично ты покойного ректора представил. Сначала вроде бы недовольство дороговизной костюма господина архитекта выразила, а теперь только с истинным удовольствием говорит. В зале Совета академического отлично всю нашу Академию императорскую представляет.
- Да, не пришлось Александру Филипповичу костюмом своим порадоваться. Как-никак годовое своё жалование на него положил - не пожалел потратиться.
- Кто мешал? Должность завидная - никто с неё не сгонял. Работы по окончанию здания академического хоть отбавляй. И на тебе, взял да на чердаке и повесился. Не иначе Бог помог скандал такой неслыханный притишить, огласки большой избежать.
- Только не был Александр Филиппович душевнобольным. Зря на него тень такую лекари навели.
- Ничего не лекари. А как ты полагаешь, хоронить особу такого положения без отпевания да не на кладбище, достойно ли для учреждения императорского было? У лекарей никто и спрашивать не стал: что приказано, то и написали.
- Жаль всё-таки.
- Чего жаль-то?