"Только внешне я римлянин, - убеждал я себя. - Называясь Бойориксом, я не кривлю душой. Под ликом центуриона Тита Юлия Бракката всегда существовал Бойорикс, он ждал своего часа… Что я теряю? Меня выставили на посмешище, одурачили. Цезарь просто отделался от меня под благовидным предлогом. В Риме у меня не осталось ни жены, ни дома, ни семьи, никого, кроме родственников, которые только рады будут, если я не вернусь, и моя усадьба достанется им… Что меня удерживает в их стане? Теренция? Так она сейчас наверняка в спальне у сенатора Фабия! Кладет на подушку голову и призывно шевелит губами, но никогда они не будут звать тебя, центурион. Ее никогда не заставят трепетать твои руки… А кто сейчас живет в твоем палатинском доме? Красе или один из его должников, выскочка, которому нужно убедить общество в своем "благородстве", или какой-нибудь авантюрист, мечтающий о Форуме… Здесь нет ни Форума с его грязными законами, предоставляющими любому негодяю право "честно" избавляться от соперника, ни алчных рук, ни лицемерных улыбок. Зато есть открытые сердца, искренняя поддержка и надежда обрести любовь, которую…"
Котус не давал мне покоя:
- Что нас ожидает, хозяин?
Его вопрос означал: "Кого ты предашь, если не вернешься к Цезарю?"
И еще: "Я понимаю твои колебания. Но подумай: не здесь ли твое настоящее место? Забудь свое старое имя Юлий, будь настоящим Бойориксом".
Не считая лекаря-друида, служанок и их повелительницы, я никого больше не знал в Верховном Доме. С утра до вечера прислушивался к шагам за стеной, к ночному пению - обрядовому или обыденному, этого я не мог понять, но мелодия была всегда торжественной. Я слышал иногда резкий, тяжелый топот солдат и лающие приказания военачальников. Желтый свет с трудом пробивался через слюдяные чешуйки единственного оконца. В комнате постоянно горел светильник, подвешенный к потолку на трех цепочках. Деревянные стены были украшены изображением скрещенных копий на фоне щитов, а на одной из них был рисунок рогатого божества, которое в правой руке держало ветвь омелы, а в левой - змею.
Мне не было скучно. На меня снизошла терпеливость прорастающего растения. Верховный Дом окружал меня, словно толща черной, теплой земли вокруг семени.
Как-то вечером Шиомарра пришла не одна. Вместе с ней из темноты появилось очаровательное крохотное личико, с глазами синими, как вечернее небо, и волосами медового цвета. Шиомарра мягко улыбнулась и сказала:
- Нет, эта девочка не дочь мне, она - моя сестра Алода. Ей четыре года.
Этой светловолосой девочкой из Верховного Дома, дочерью покойного короля арбатилов и была ты, Ливия. Ты жила там до тех пор, пока я не увез тебя. Как мелодично созвучие трех слогов - Алода… лесной жаворонок…
Я попытался завоевать твое расположение, передразнивая твои гримаски, твой лепет, но это не подействовало. Твои глаза пытливо изучали меня, лобик морщился. Тогда я пробовал покорить тебя улыбкой, и снова безуспешно. Но вдруг в комнату важно вошла кошка, и, увидев ее, ты повеселела. Ты протянула к ней ручонки, она запрыгнула к тебе на колени и, мурлыча, прижала голову к твоим локонам…
Мне не хотелось бы описывать нашу встречу слишком торжественным слогом по примеру поэтов или путешественников с манерным пером, но не могу не признаться в том, что твое появление оказало магическое действие на меня. Знаешь, между просто обаянием и настоящей предрасположенностью к счастью лежит пропасть. Я часто замечал, что обыкновенные люди, хотя и милые, и приятные, легко сдаются неудачам, болезням, неизвестности. Вот почему они остаются без друзей, без любви. В каких-то определенных обстоятельствах им могут льстить, их могут бояться или настойчиво добиваться, но в душе никто не питает к ним настоящей привязанности, а животные, которые свободны от власти условностей, держатся от них подальше. Тебе же стоило только появиться, чтобы покорить и зверя, и человека. Такой же притягательностью обладала Шиомарра, лишь чуть иной: от нее веяло опьяняющей нежностью, тем сочетанием грусти и пыла, податливости и душевной стойкости, против которых невозможно устоять.
В тот вечер она спросила:
- Каким ты был в детстве, Бойорикс?
Это был странный вопрос, по крайней мере по форме. И очень трудный для ответа. Не мог же я, в самом деле, поведать ей об отце-римлянине и матери-галлийке, об их разных взглядах на мир, верованиях, духовных источниках? Рассказать о своем образовании или о том, как я терзался оттого, что меня оттесняет старшая ветвь рода? Я молчал, раздумывая над ответом. Она настаивала:
- Ты не хочешь рассказать о родителях? Почему?
- Они умерли много лет назад.
- У тебя были братья или сестры?
- Я остался один.
- Как тебе, должно быть, грустно!
- Теперь нет.
- Теперь?
В голосе ее промелькнуло едва заметное волнение.
- Да, теперь, когда я на свободе, вдали от этих римских псов.
После недолгого молчания разговор продолжался:
- Расскажи мне, каким был твой отец. На кого из мужчин он был похож?
В этом я мог почти не утаивать правды. Я обрисовал ей облик мужественного человека с орлиным носом и седой шевелюрой под стальным шлемом.
Она задумчиво улыбалась:
- Мой был таким же. Он поседел после нашего разгрома. Если бы он прожил еще три года, то успокоился бы: наш народ возрождается.
- Но чего стоит ваша сила, если римляне стоят в нескольких дневных переходах отсюда?
Она внимательно посмотрела на меня и заговорила о чем-то другом. Затем возвратилась к тому, что ее интересовало: к моей матери, нашему дому. Свою мать я описывал без утайки, это было легко, но что касается дома… Я выдумал другой дом, старался побольше рассказывать о бедствиях вольков, об их горной стране, оливковых рощах, виноградниках, быстрых речках…
Выслушав все это внимательно, она сказала:
- Боюсь, что утомила тебя.
Котус наблюдал за мной из своего угла, подперев голову кулаком.
- Чего молчишь, дружище? - говорил я ему. - О чем ты задумался?
Наконец, ко мне пожаловал Оскро. Он зашел после обхода постов. На его подножиях еще не растаял снег.
- В такую погоду собаку из дома не выгонишь! - воскликнул он.
Сняв шлем, он сел возле меня.
- На твоем лице румянец, как на розе, мой дорогой Бойорикс. Смотри-ка, да ты располнел! Это опасно для солдата.
- Мне разрешено завтра подняться.
- Королева сообщила мне об этом. Как она печется о тебе! Поздравляю. Что может быстрее заживить рану, чем прикосновение женских пальцев.
- И мазей ваших друидов.
- Не скромничай. Но я рад, что ты выздоровел.
Он усмехнулся, немного беспокойно. Его пальцы постукивали по каске.
- Куда ты собираешься податься, когда встанешь на ноги? Вернешься к своему другу-кузнецу?
- Королева велела спросить меня об этом?
Его пальцы замерли.
- Я тоже забочусь о твоем благе, но мне хотелось бы, кроме того, скажу откровенно, использовать такого храброго воина. Я убедился в твоей силе и сообразительности. Нам нужны такие люди.
- Что ты мне предлагаешь?
- Войти в состав гарнизона города. Я понимаю, что каждодневная служба, может быть, не по душе тебе, привыкшему к свободному действию. Ведь так? И я предлагаю тебе возглавить отряд на границе, Если полученные мной сведения верны, у тебя будет случай развлечься.
- Что за сведения?
- В Ратиаке видели римлян. Возможно, это выдумка, но если ты не боишься снова попасть к вергобрету, я готов послать тебя проверить слухи. Мне кажется, что ты здорово умеешь узнавать римлян, даже если они прячутся под галльскими плащами.
- Ты льстишь мне.
- Разве в нарбонских горах тебе не приходилось сталкиваться с переодетыми лазутчиками?
- В Ратиаке у тебя есть Гобаннито. Ему хватает и отваги, и наблюдательности.
- Согласен. Тогда возьми отряд и тех, что на берегу.
- Позволь мне подумать до завтра.
- Как хочешь. Но не тяни с выбором. Мы с королевой меняем порядок в войсках, предчувствуя близкую войну. Тебе нужно успеть.
Он взглянул на рогатое божество на стене.
- Как вы в Нарбонии называете этого бога?
Секунду я пребывал в замешательстве, потом сказал:
- Он неизвестен нам.
Когда мы остались одни, Котус сказал:
- Ты забыл, что это Кернуннос, которому поклоняются по всей Галлии? В этот вечер, хозяин, ты допустил две ошибки. Впредь опасайся Оскро.
…Хитрости Оскро ни к чему не привели. На следующий день меня, опирающегося на палку, привели к Шиомарре, и я рассказал ей о предложениях ее тайного советника.
- Нет, - сказала она, - ты останешься здесь. Я дам тебе под начало кавалерию. Ее нужно как следует вышколить. Люди одурели от склок и пустого соперничества. Тебе, иноземцу, они будут повиноваться.
Рядом с ней находился Дивиак, друид, обучающий молодежь Эпониака.
- Отец, - сказал я ему, - позволь обратиться к тебе с просьбой.
- Я слушаю тебя.
- Ты знаешь, откуда я родом…
- Конечно.
- Но тебе, должно быть, не известно, что в нашей стране, которая уже давно находится под Римом, больше нет друидов. Их преследовали, угнетали, убивали.
- Что за преступления они совершили?
- Они были слишком влиятельны, несмотря на поражение нашего народа. Они мешали захватчикам усмирять протестующий дух людей, насаждать веру в богов, которые поклоняются в Риме. И друидов не стало. Моему поколению, отец, не у кого было учиться!
- Я благодарен тебе за искренность.
- Не поздно ли мне начинать свое просвещение?