Вече порешило все быстро - в тот же день несколько гонцов ушли в разные стороны. Один подался в стан Ростиславичей с вестью о том, что враги скоро будут отданы, а другие помчались в Луцк. Но пока на площади судили и рядили, Давид Игоревич отправил в путь своего гонца. Выбравшись из города впотай, всадник ушел в сторону Луцка. В шапке он вез послание для Князевых советников немедля уходить в Турийск и носа без княжьего слова не высовывать.
Гонец обогнал посланцев от Владимира-Волынского всего на четверть дня. Напуганные участью, которая ожидала их дома, бояре помчались кто куда. Туряк, коему гонец привез особый наказ, с десятком отроков поскакал в сторону Киева, а Лазарь Минишич и Василь поспешили в Турийск - городишко малый, неприметный, затерявшийся в лесах и болотах, окружавших речку Турью. Тихо и дико было там - можно отсидеться.
Ни с чем воротились гонцы Владимира-Волынского. Только и сказали, что ушли бояре по княжьему слову прочь из Луцка, а куда - неведомо. Прождавшие несколько дней впустую Ростиславичи теряли терпение, и, опасаясь за свои животы и имение, вече собралось снова. На сей раз людство на площади шумело недолго, а сразу направилось к княжьему терему. Княжеские дружинники пробовали сдерживать толпу, но их смели и раскидали, как кутят. Ворота были высажены, владимирцы ворвались на подворье.
- Князя! Князя звать к ответу! - кричали сотни глоток. Те, кому не хватило на дворе места, запрудили улицу, лезли на заборы.
Бояре, те, кто не остался дома и не смешался дальновидно с толпой, метались по горницам. Давид потерянно сидел в своих покоях, обхватив голову руками. Даже сквозь стены долетал рев толпы. Сыновец Мстислав и княжич Всеволодко были тут же, жадно заглядывали в глаза.
- Князь! - На пороге возник боярин Вакей. - Выйди к людям, князь! Усмири народ!
- Народу кровь людей моих надобна, - с придыханием воскликнул Давид.
- Народ за животы свои опасается, - осторожно возразил боярин. - Ростиславичи Всеволож дотла сожгли. Не выдашь бояр - наш черед настанет. Выйди к людям!
Давид тяжко вздохнул, поглядел на Мстислава и Всеволодку.
- Поди крикни - иду, - устало сказал он. Шаркающей походкой проходя по терему, он уже знал, что скажет толпе. Уж если бояре сами просят отдать своих же родичей и соседей на расправу, то спорить не след. Иначе город взбунтуется.
При виде князя море голов взорвалось таким яростным криком, что с карканьем взметнулись грачи со старых тополей у конюшен.
- Выдай! - кричали люди, теснясь у крыльца. - Выдай бояр, а не то сами сдадимся Ростиславичам! Впустим князей в город, пущай сами с тебя требуют!.. Пошли людей в Турийск!
Давид цеплялся за резные балясины, покачиваясь и глядя в пол. Потом с усилием вскинул голову.
- Пошлю! - зычно крикнул он. - Сей же день пошлю!
И ушел - почти убежал - в терем. Стоявший на крыльце боярин Вакей поспешил распорядиться.
Гонцы ушли в Турийск, оставив город в ожидании. Но на сей раз Давид Игоревич не обманывал - Лазарь и Василь получили наказ немедля ехать во Владимир.
Их ждали в воротах. Не успели бояре завернуть на княжий двор - тучный немолодой Лазарь Мишинич уже с великим трудом, сидел на коне и все больше путешествовал в возке, - как к ним подскочили, силком вытащили одного из возка, другого стянули с седла и поволокли к воротам. Отроки и холопы бросились было защищать бояр, но их смяли.
- Прочь, псы! - кричали бояре. - Князь, почто так? Княже!.. За что?
Давид Игоревич не слышал этих криков - он загодя ушел в дальние горницы, закрылся на засов и до самой темноты просидел, не высовывая носа.
Вечером в дверь постучали.
- Стрый! - послышался голос Мстислава. - Гонец к тебе от Ростиславичей. Мирятся братья-князья! Завтра поутру уходят от города!
Давид Игоревич с трудом поверил своим ушам.
А наутро весь Владимир-Волынский, столпившись на стенах и в распахнутых воротах, с замиранием сердец смотрел на казнь, чинимую Ростиславичами Давидовым наушникам.
За ночь в виду городских стен отроки срубили виселицу, к которой воины подтащили упиравшихся и отчаянно оравших бояр. Лазарь Мишинич плакал по-бабьи, с причитаниями, Василь просто ревел, вырываясь из крепких рук воинов. Не обращая внимания на крики, бояр раздели догола, волоком подтащили, уже обмякших от унижения и срама, к виселице и вздернули за ноги. Лазарь Мишинич обмяк, закатывая глаза и лишившись чувств, а Василь забил руками, стал ругаться, брызгая слюной.
Дав ему накричаться, воины отошли подальше и стали вынимать луки. Сразу десять стрел легли на рукавицы. Отроки выпускали стрелы не одновременно, почти не целясь. Обеспамятевший Лазарь не чувствовал ничего и так и умер, не открывая глаз, а Василь долго извивался, выдергивая стрелы и закатывая глаза. Но потом затих и он. Только когда оба окровавленных тела перестали дергаться, ратники опустили луки и отошли.
Братья Ростиславичи на конях стояли неподалеку. Володарь смотрел на казнь, изредка отводя глаза в сторону брата и городских стен, а Василько не шевелился. Слегка запрокинув незрячее лицо, он жадно прислушивался к крикам умиравших бояр и мстительно улыбался.
Загоняя коней, боярин Туряк окольными путями с десятком воев прискакал в Киев и чуть не плача пал к ногам Святополка Изяславича, поведав ему, что Ростиславичи пошли войной на Давида Волынского, грозят ему смертью, взяли и сожгли город Всеволож, невесть сколько городков и сел предали огню и мечу и осадили стольный град.
Боярин просил о помощи для Давида Игоревича и усмирения Васильку. Святополк обещал подумать и собрать дружину.
Киевский князь действительно много думал в те дни. Владимир Мономах и братья Святославичи взяли с него роту покарать Давида. Святополк никак не мог решиться выступить против него, й ожидание не пропало даром - сама судьба распорядилась и покарала отступника. Сейчас бы идти да добить его. Но, как назло, приспело время жатвы, и киевский князь решил малость обождать - негоже было отрывать мужиков-ополченцев от дел и забирать их коней с поля. Да и многие бояре и дружинники тоже сейчас больше о своих угодьях думают. Святополк решил обождать до бабьего лета, а уж тогда выступить.
Но все же в Киеве говорили о войне как о чем-то давно решенном, и бояре, собираясь в княжеских палатах, уже обсуждали, сколько надо поднять воев, чем их оборужить да где взять на это гривны.
Случай подвернулся сам собой. Святополк Изяславич уже давно свел знакомство с евреями, жившими в Киеве. Жалея каждую ногату, которую приходилось отдавать за оружие, коней да брони для воинов, он стал давать им часть казны в рост. Евреи князя не обманывали, долги возвращали честно. Они же и поведали, что в Киеве и окрестностях вздорожала соль. Обычно ее везли с Волыни, из Галича, Теребовля и Перемышля. Но там с начала зимы шла война и было не до соляных копей. Обозы опасались отправляться в путь, ибо многие не возвращались. К концу лета цена на соль поднялась почти в три раза и росла далее.
Большие запасы были в Печерском монастыре, ибо монахи на зиму солили рыбу и овощи. Игумен Иоанн распорядился открыть старые запасы и продавать народу соль по совсем малой цене, пуская мелкую мерку по половине ногаты.
Обо всем этом Святополку поведали евреи, приходившие к нему за новыми заемами. Они и посоветовали великому князю забрать соль у монастыря и продавать ее самому, пуская по какой угодно цене - ибо соль дороже золота, и люди будут платить любую цену. А монастырь все равно богат - зачем ему еще?
Святополку Изяславичу были нужны деньги немедленно, и он согласился. Три сотни дружинников ворвались в Печерскую лавру, разогнали монахов и на возах вывезли соль в Берестово, откуда ее стали по частям отправлять на княжье подворье, где великий князь повелел продавать ее по три и пять ногат за мерку.
Народ пошумел-пошумел, печерские монахи поносили великого князя за жадность и сребролюбие, но сила была на его стороне. Соль была нужна - и мало-помалу люди стали один за одним тянуться на княжеское подворье.
Иванок сопровождал Данилу Игнатьевича до княжеского двора, но в палаты не прошел - боярская дума собиралась по важным делам, и отрока туда не пустили, поелику мал еще. Давняя дружба с молодым княжичем Мстиславом давала Иванку право ходить по всему княжескому подворью, забираясь даже в сад, где среди вишневых и смородиновых кустов с мамками и няньками играли и бегали две девочки-подлеточки, княжны Сбыслава и Предслава, и куда часто выходила княгиня Ирина Тугоркановна.
Иванок знакомой тропочкой свернул к саду. Так хотелось уйти с подворья, где с некоторых пор толпился народ. Возле кладовых им отпускали соль, и ремесленники, купеческие и даже боярские слуги проходили краем двора через задние ворота. Иванку не хотелось встречаться с ними - не потому, что было стыдно за свое богатство перед простым людом, а оттого, что уже привык держаться в стороне, забывая, кем был.
Обходя терем, Иванок скорее почувствовал, чем увидел, что на него устремлен чей-то взгляд. Остановившись как вкопанный, он завертел головой - и наткнулся на приоткрытое косящатое окошко наверху. Тонкие пальцы придерживали ставенку, в полутьме мелькал горящий огнем глаз.