- Князь! - Вперед шагнул митрополит, и все остальные послы сразу отступили, оглядываясь на него. - Князь, свершено зло, и оно должно быть наказано, но сказано в Писании: "Любите врагов ваших - и воздастся вам!" И второе сказано: "До каких пор мне прощать брату моему? Не до семи ли раз? - И ответил Спаситель: - Не до семи, но до семижды семи!" Молимся, тебе и братом твоим, не могите погубить Русской земли. Ежели станете воевать друг с другом, то поганые обрадуются, возьмут землю Русскую, которую обрели отцы и деды ваши. Они с великим трудом ратовали за землю свою да чужие земли приискивали, а вы хотите погубить и свою землю!.. Вспомяни мудрого отца своего, Всеволода Ярославича, коий о мире более пекся, нежели о войне. Вспомни, как отцы ваши, Всеволод, Святослав и Изяслав, стояли друг за друга и как сложил голову свою за твоего отца великий князь Изяслав Ярославич. Вспомни, как ты сам словом единым блюл землю Русскую, усмирял орды поганых. И ныне твое слово может остановить новую брань, какая не нужна земле нашей!..
Владимир Мономах сидел в седле повесив голову. Тяжкие думы теснились в его голове. Он слушал митрополита и думал о земле, о ее тяготах, ее врагах внешних и внутренних. Наконец Николай умолк, и переяславльский князь поднял голову.
- Верно ли я услышал, что вы ото всего Киева речь ведете? - молвил Мономах.
- Весь Киев нас послал, - закивали бояре. - Людство волнуется, как бы худа не было.
- Город не смирен, Владимир, - послышался женский голос.
Мономах встрепенулся. Невысокая, худенькая и кажу щаяся совсем маленькой в черных вдовьих одеяниях княгиня Анна смотрела на него снизу вверх умоляющим взором.
- Люди боятся тебя, просят мира за себя и за князя своего, - негромко сказала женщина. - Прости людей, Владимир!
Мономах поднял глаза на белые стены Киева. Золотые ворота и Святая София были совсем близко. Кажется, судьба ему улыбнулась - но горожане и боярство его не хотят. Они готовы откупиться, выслали митрополита молить его - лишь бы не входил в город. Не хотят отпускать Святополка, слепо веря князю, или помнят, к чему привело бегство его отца Изяслава? Тогда Мономаху самому пришлось скакать через ночь в никуда, спасаясь от народного гнева после совершенного Ярославичами клятвопреступления, когда после крестного целования они обманом взяли и заковали в железа примирившегося с ними Всеслава Полоцкого с сыновьями. А ныне сын Изяслава невольно повторяет путь отца, ослепив с Давидом Игоревичем Василька Теребовльского. И, как знать, не случится ли хлебнуть горя и прочим князьям…
В один миг Владимир вспомнил все - что случилось тридцать лет назад в Киеве и что творится теперь, окинул мысленным взором окрестности Руси, хищных половцев, ляхов и угров, представил, что будет с Русью, ежели князья сцепятся друг с другом, и вздохнул:
- Поистине, это отцы и деды наши блюли Русскую землю, а мы погубить хотим.
Одним прыжком он спешился с коня, с поклоном подошел к митрополиту, поприветствовал бояр, а потом взял за руку мачеху и увел ее в свой шатер.
Они долго беседовали с глазу на глаз, заставляя всех ждать. А потом послов пригласили в шатер, и там Мономах объявил им, что мир Киеву будет дан.
…Святополк был очень удивлен и испытал непонятное чувство облегчения и радости, когда послы вернулись и передали ответ Мономаха, что переяславльский князь дает ему мир и оставляет его на Киевском столе. Взамен же Мономах и Святославичи велели передать: "Сие есть Давидова сколота, так иди ты, Святополче, на Давида и либо схвати его, либо прогони" .Святополк был так рад этому, что не почувствовал ни досады, ни горечи от того, что не старший, а младший князь теперь указывает на Руси, кому куда идти и что делать, и согласился исполнить их волю. Сейчас он бы согласился на что угодно, лишь бы его не трогали и не обвиняли в преступлениях. Впрочем, ему больше ничего не оставалось.
Князья разошлись по своим уделам. Святославичи распустили рать, Мономах же не торопился - он хотел опять идти на половцев и отпускал дружины по селам. Кроме того, он считал нелишним приглядывать за Святополком - не вздумал бы тот махнуть рукой на приказ князей, по привычке считая себя великим князем киевским, хотя время его величия уже безвозвратно ушло. Лазутчики доносили, что в Киеве готовится большой поход на Волынь, и если не в конце зимы, то весною Святополк пойдет на Давида.
Но не только доносчики Мономаха зорко следили за городом. В Киеве оставались и люди самого Давида Волынского, и тот вскоре узнал, что Святополк примирился с Мономахом, остановив усобицу. Князья сослались гонцами, уговорившись о походе против него, и теперь собирают рати. Сам по себе Святополк Изяславич был для Давида не опасен - нерешительный и неопытный в бранях, он способен только попугать врага, но если у него в союзниках будет Мономах - жди беды. Князья решили, что всему виной он, Давид. А это означало потерю княжения и теперь уже окончательное изгойство.
Время шло, рати готовились, но начало похода все откладывалось. Наконец начался Великий пост - стало ясно, что сразу после Пасхи объединенные рати выступят на Волынь.
Война нависла над краем. Надо было собирать дружины, звать на помощь ляхов, обещая им взамен червенские города, отнятые у Василька Теребовльского. Но неизвестно, как поведут себя поляки, ежели проведают, что супротив них вышел сам Мономах, известный своими победами. На его стороне выступят Новгород, Смоленск, Ростов, Суздаль, Киев, Чернигов. Наверняка присоединится и Володарь Перемышленский, брат Василька.
Чем ближе к концу подходил Великий пост, тем чаще в палатах собиралась боярская дума. Рано осиротевший сыновец Давида Мстислав, бояре, среди которых были те самые Туряк, Лазарь Мишинич и Василь, заседали с утра до ночи. Они слали гонцов к ляхам и в червенские города Василька, оставшиеся без князя, отправляли лазутчиков в Киев и Чернигов и наперебой советовали князю то одно, то другое. Давид с мрачным лицом выслушивал их, боясь не столько за себя, сколько за юного сына - Всеволодко был еще отроком, и лишать его будущности не хотелось. Следили посланные боярами люди и за самим Владимиром Волынским, потому как здесь с груденя месяца содержался под стражей Василько Теребовльский. Жил в подвалах на Вакиевом дворе, и сей боярин ежедневно доносил князю о том, как живет его пленник-гость.
- Как Василько? - Давид с тревогой поднял глаза на боярина.
- Тих, смирен, - пожал плечами тот. - Вой от погребка день и ночь не отходят, даже холопов близко не подпускают - мало ли что. Люди мои по городу ходят, вызнать чего могут!.. Молится князь много…
- Молится?.. Уж не за упокой?
- Нет. Отроки, что за ним ходят, Улан да Кольча, доносят, что он все у Господа прощения просит икается…
- Кается! - усмехнулся Давид Игоревич. - Знать, совесть не чиста! А еще что?
- Ничего.
- Говорит с отроками о чем-нибудь?
- Нет. У него и просьб-то мало - не князь, а чисто смерд.
- А не утесняют его?
- Что ты, княже! - Вакий даже замахал руками. - Я слежу!
- Ну, а о том, что на Руси творится, он ведает? Боярин отвел глаза, вздохнул:
- Ведает…
- Что ведает?
- Что война будет - киевский князь на нас идет по весне… Князь, я своим людям молчать наказывал, да ведь на всякий роток не накинешь платок.
- Об этом после! И что он молвит? - Давид Игоревич подался вперед. - Как говорит?
- Отроки доносят, моя, хотел бы я поговорить с Давидом - вдруг выслушает…
Князь выпрямился, переводя дыхание. С души словно свалился камень. Подумалось, что усмиренный пленом и увечьем Василько сможет быть ему полезен.
Дня два назад лазутчики донесли, что во Владимире-Волынском видели отца Василия, того самого, что был при дворе Святополка, а после видел ослепление Василька. Сей поп наверняка был из числа Святополковых или Мономаховых людей, и тем скорее за ним послали.
Было уже довольно темно, когда священника отыскали в монастырском дворе и с почетом привели в княжеские палаты. Все бояре и сам Давид Игоревич были еще там.
Отец Василий растерялся, увидя столько нарочитых мужей. Он жил здесь тихо-мирно, как мышь, и вот оказался в княжьем терему.
Давид Игоревич успел передумать многое и, едва священник взошел, вскочил ему навстречу, усаживая на скамью.
- Отец Василий, великая у меня нужда до тебя, - сказал он. - Чем смогу, готов помочь, - кивнул поп. - Ибо люди должны помогать друг другу… Приказывай, князь!
- Не откажи, сходи на Вакиев двор к Васильку Ростиславичу, передай от меня поклон, - молвил Давид Игоревич. - Прослышал я, будто говаривал он, что может примирить меня с Владимиром Всеволодовичем, так склони его послать в Переяславль человека - пущай попросит оставить меня в покое, не идти напрасной войной. А я Василька тогда за помощь отпущу с честью и дам ему на выбор какой захочет город из червенских - хоть Всеволож, хоть Шеполь, хоть Перемышль.
Отец Василий с тихой улыбкой посмотрел на волынского князя. Он понимал, что напугать этого человека, прошедшего огни и воды, трудно, что он будет хитрить и изворачиваться, пустит в ход лесть и подкуп, приведет на Русь иноземцев, не остановится ни перед чем, лишь бы сперва получить, а потом удержать добычу. Но он согласился.
После ослепления Василько Ростиславич много передумал и перечувствовал. Сперва он хотел умереть - так тяжка была мысль о вечной тьме и плене. Потом привык, смирился, и только где-то на дне души тлела горячая упрямая жажда жизни и мести, которую не могли вытравить ни одиночество, ни безысходность, ни плен, ни полная беспомощность.