Вслед за ними начали переправу основные силы. Обоз с припасом оставили на берегу у Зарубы, шли налегке, взяв с собой только оружие и броню. Дружинники переправлялись, держась за гривы лошадей, пешие ополченцы шли так. Ступали осторожно, но брод был широк, а течение слабо. На том берегу спешно выбирались из воды, отжимали одежу, наскоро вытирали коней и строились в боевые порядки. Каждый миг войско ожидало нападения, но все было тихо.
Святополк помедлил, пока для него свяжут вместе несколько бревен, и переплыл Днепр на этом плоту, а Владимир не стал ждать и перешел Днепр как все. Князья уже переправились на тот берег, когда воротились первые дозоры.
Михаила и Нечай в сторожу попали вместе. Несмотря на то, что один шел с переяславльским войском, а другой с киевским, они сумели сыскать друг друга. Оба успели разжиться кое-чем в окрестностях Стародуба, но сейчас были готовы отдать нехитрое добро первому встречному погорельцу - оба знали на своей шкуре, каково вернуться на пепелище родного дома и остаться совсем одному.
Вместе с десятком таких же отчаянных парней друзья крались вдоль берега Трубежа. На той стороне золотистыми огоньками мерцал половецкий стан. Переяславль хоть и был освещен огнями на стене, выглядел мрачным, затаившимся зверем.
- Эка силищи-то нагнано! - шептал Михаила. - Тьма! Как их обойдешь?
- Куда ни ткнись, всюду заметят! - согласился Нечай.
Полки князей-союзников подошли с другого берега Трубежа, и, чтобы сразиться с половцами, им приходилось сначала перейти реку.
- Тута неча и пытаться в воду лезть, - заявил Мирошка, дружинник из Переяславля, знавший эти места как свои пять пальцев. - Быстрина, да и как на ладони мы будем. Поганые нас живо перестреляют в воде, как курей!
С тем дозор вернулся к князьям. Выслушав дружинников, Владимир, лучше Святополка знавший окрестности, решил идти до города по другому берегу Трубежа, подалее от половцев, чтобы в нужный час ударить из-за реки.
Рассвет застал войско в походе - на переправу через Зарубинский брод ушла большая часть ночи. Примерно в это же время вдалеке показался и город. Крепкие стены, подновленные Мономахом за время вынужденного двухлетнего сидения в Переяславле, были целы, хоть местами слегка обгорели, а вокруг, насколько хватало глаз, раскинулся половецкий стан.
Его услышали прежде, чем увидели: ржали кони, помыкивали волы, далеко разносились протяжные выкрики, ветер доносил запах дыма, конины и мокрых кож. Нечай и Михаила, которые, воротившись из дозора, снова оказались в разных полках, оба узнали место, где ночью смотрели на вражий стан. Половцы уже поднялись и занимались своими делами. Некоторые садились на коней, другие только отправлялись ловить своих скакунов. Несколько сотен всадников направлялось к городским стенам, на которых внимательный глаз мог различить поблескивающие на солнце шеломы защитников.
Здесь, в виду Переяславля, берега Трубежа были более низкие и открытые. Головной полк, в котором шли Ратибор и его сын Фома и с которым были оба князя, вынырнул из-за небольшого пойменного леска как раз напротив города. Увидев родные стены и орду поганых перед ними, вой невольно прибавили шагу, на ходу доставая оружие и поправляя шеломы.
Ратибор и Фома первыми достигли берега и с ходу бросились в воду, стремясь поскорее пересечь Трубеж. Вскинулась труба, пропел над рекой раскатистый, чуть хрипловатый рев - словно дикий бык-тур вызывал соперника на бой. С городской стены эхом донесся ответ.
Владимир Мономах, как обычно, вел свои дружины. Он вырвался вперед, когда передние ряды его дружины уже были в воде, а следом валом валили все новые и новые. Киевляне спешили не отстать от переяславльцев, опередив ополченцев, которые бежали нестройной толпой, и над их головами разрастался слитный яростный крик.
- Ратибор! Славята! Ян Вышатич! - Владимир рванулся наперерез дружинникам. - Стройте полки!.. Ратибор, бери головной! Ратибор!
Но воевода его уже не слышал - к тому времени он с сыном и первой сотней самых отчаянных парней тоже достиг того берега Трубежа и устремился на половцев. Те, слишком поздно и слишком близко увидев русские дружины, заспешили. Всюду в стане слышались пронзительные крики, визг коней, хлопанье кнутов. Те, кто уже сидел верхом, спешно сбивались вокруг поднявшегося бунчука Тугоркана, устремляясь навстречу. Остальные торопились разобрать коней и оружие. Передние волны всадников той и другой стороны стронулись и пошли навстречу друг другу.
- Полки! - Владимир бросился к городу, спеша поспеть за войском.
- Исполнимся и изгоним поганых!.. Ратибор! Строй дружины!
Десяток отроков следовал за князем, но остальные спешили мимо, отекая его с двух сторон и забыв про все на свете. Высоконогий крепкий конь взбил водную гладь, и рядом с Мономахом на берег выбрался князь Святополк, позволивший киевским дружинам обогнать себя.
- Не спеши! - остановил он Владимира. - Не пытайся их остановить!.. Глянь, как людство валит! Лучше пойдем с ними!
Все смешалось на поле возле Переяславля. Половцы спешно сбились, и пока одни еще ловили коней и вскакивали в седла, другие уже на скаку метали стрелы в летящих на них русичей. Некоторых меткие стрелки замертво вынесли из седел, рядом со всадниками поскакали кони, потерявшие седоков, но основная масса дружинников налетела как ураган, сминая лучников и прорываясь к сердцу половецкого войска, где реял бунчук Тугоркана Степного Барса и нескольких младших ханов, приведших с ним свои орды. В ту же минуту распахнулись наконец ворота Переяславля, и на помощь своим вышла городская дружина, поредевшая в боях, пополнившаяся ополченцами, но готовая к бою. В головах Ольбег Ратиборович повелел нести голубой стяг Мономаха.
Только сейчас Владимир успокоился. Враг был рядом, виден как на ладони, его полки шли в бой, сзади на половцев напирала переяславльская дружина, и он устремился вперед.
Святополк не спешил следовать его примеру - не потому, что струсил. Но он не проскакал и половины поприща, как его острое зрение подсказало ему - у Переяславля стоит его тесть Тугоркан. Святополк не очень любил свою молодую жену, не спешил иметь от нее детей, но в то же время опасался словом или делом нарушить хрупкий мир между ними. Уж если суждено одному из них сложить здесь свою голову, то пусть хоть не от руки родственника. И он повел своих воев туда, где теснила половцев переяславльская городская дружина во главе с Ольбегом Ратиборовичем. Изнемогающие после долгой осады воины хоть и сражались отчаянно, готовы были дрогнуть - на них напирали половцы хана Курен. Хан, молодой, лихой и радующийся бою, сражался впереди. Он чуть было не достал самого Ольбега - всего двое отроков прикрывали сына воеводы от его сабли. Вот один открылся и, раненный в бок, склонился к гриве коня. Получив удар саблей по ноге, жеребец взвился на дыбы, и всадник свалился наземь под копыта коней. Второй воин отважно сцепился с ханом - и в этот миг сбоку ударили дружинники Святополка. Половцы, не ожидавшие этого, смешались, отходя, и наткнулись на задние ряды; еще одной орды. Два крыла конницы сбились вместе и закрутились на поле, путаясь и становясь легкой добычей для переяславльцев.
Иванок увязался за Данилой Игнатьевичем, и тот больше уже не перечил отроку. Весь путь отец и сын проделали стремя в стремя, и бывалые воины только удивлялись выносливости и силе пятнадцатилетнего парня. Через Зарубинский брод он переправился вместе с Данилой Игнатьевичем, но в походе оторвался от него и вступил на берег Трубежа с дружинами, которые вел боярин Славята.
Тот спешил за переяславльцами, ведомыми боярином Ратибором. Когда дружинники налетели на строй лучников, те, по своему обыкновению, рассеялись, и русский полк ударил в чело половецкого войска.
Здесь собирал своих людей сам Тугоркан. Возле него был сын Ехир, младшие ханы, сюда же стекались основные силы кипчаков, за исключением орды хана Курея и конников молодого Итларевича, ведущего остатки орды своего отца. У Тугоркана и без них была огромная сила, и он встретил урусов сам.
Две волны сшиблись, смешались, увязая в схватке. Половецкие полки не успели занять свои места, часть воинов только сейчас подоспела к ханскому стягу и кинулась в битву, не разбирая, с кем биться. На чело переяславльцев ударили с двух сторон, прижимая их к городскому рву и валам, возле которых городское ополчение сцепилось с ханом Куреем.
Иванок сперва держался недалеко от Славяты. Рослый боярин ловко орудовал секирой, отрубая руки, разбивая щиты и проламывая головы. Его отроки шли стеной, сдвигая половцев назад. Время от времени кто-нибудь из них валился, раненный или убитый, но щель в рядах затыкалась сразу. Однако потом упал вместе с конем воин сбоку от Иванка, и он оказался отрезан от Славяты.
Справа и слева были враги. Впереди несколько оторвавшихся так же, как он, одиночек гибли под ударами. Только позади были свои, но Иванок не видел и не замечал ничего. Ему показалось, что впереди мелькнул знакомый бунчук - два длинных черных конских хвоста, а между ними короткий белый, скрепленный с ними позолоченной пластинкой с головой кошки. Точно такой же был у Аяп-хана, его бывшего хозяина…
Аяп-хана не было в том бою. И на бунчуке была голова оскаленного пса, а не кота, но Иванок этого не знал и устремился вперед. Бунчук реял там, где в воздухе покачивался еще один - с украшенным бахромой трехголовым змеем, знаком Тугоркана. Но еще ближе вдруг оказался другой бунчук, с таким же змеем, только поменьше. Это был стяг его сына.
Рядом с Иванком оказались два дружинника. Один было прикрыл мальчишку щитом, но сам открылся для короткого сабельного удара и повалился навзничь, запрокидывая голову и заливая кольчугу кровью из раны на шее. Иванок взвился на стременах, и его меч встретил саблю молодого, богато одетого половца.