При упоминании доли в военной добыче Тугоркан расправил плечи. Только истинно великим ханам другие платят за разрешение идти воевать соседей. Боняк тоже силен, за ним Бонякиды. Но с ними выгоднее дружить, чем ссориться - к тому же они дальняя родня.
- Ты сильный хан, Боняк, - уклончиво ответил он. - Кто я такой, чтобы удерживать тебя на месте? Иди к Киеву, если хочешь. А я буду стоять здесь. И постараюсь не забыть тебя, когда придет пора брать город.
Боняк кивнул, горбясь в седле. В его ушах уже стоял грохот конницы, врывающейся в города, гортанные крики его батыров, вопли пленниц и скрип нагруженных добром повозок. Если бы удалось взять Киев!.. Но Боняк понимал, что в одиночку ему не одолеть этот город.
Уже на другой день орда снялась с места и отправилась вдоль левого берега Днепра в сторону Киева. Хан хорошо знал правый берег Днепра - там на каждом шагу был укрепленный городец. Многие из них уже несколько раз испытали на себе Удары половецкого войска - те, что легко было взять, только-только восстанавливались. Одолеть их ничего не стоило, но и брать тоже было нечего. Были другие, побогаче, но Боняк не был уверен, что сможет их взять с налету. У него было только двенадцать тысяч воинов, что, конечно, было много, когда идешь по пустой, наполовину вытоптанной и выжженной земле, но слишком мало, когда подходишь к стенам города.
Боняк спешил и подошел к городу тайно. Заметили его поздно, только когда вдали показалась поднятая тысячами коней пыль. Над городом уже спускалась вечерняя заря, и облака пыли казались кроваво-красными.
В Киеве забили тревогу. Мстислав и Ярослав сидели за вечерней трапезой, когда услышали перезвон колоколов, и тут же в горницу вбежал посланный Путятой Вышатичем человек:
- Половцы!
Мстислав первым сорвался с места, кинулся облачаться в броню. На ходу подхватывая оружие, выскочил из палат, с ходу запрыгнул на коня и поскакал к стене. Там поднялся на самый верх, высунулся, упираясь ладонями о камень, в бойницу.
Половцы растекались по берегу Днепра, и в стороне уже поднимались клубы дыма - горели избы предместья. В вечернем полумраке они казались черными тенями, а огонь вспыхивал яркими бликами. Топот копыт и крики сливались в неясный гул. Мстиславу казалось, что он различает среди всадников и пеших - первых пленных киевлян. Юноша тихо застонал, стискивая кулаки. Сосчитать врагов было невозможно, и нельзя было понять, сумеет ли киевское ополчение их одолеть.
- Эва, гляди-ка! - послышался вскрик. - Какой столбище огня! Никак, церковь запалили, проклятые!
Мстислав повернулся в ту сторону. Ниже по течению, у излучины, в темно-синее небо с первыми звездочками поднимался клубами черный дым, в сердце которого вспыхивали сполохи огня. Даже в такой темноте юноша понял - это горит княжий двор и монастырь в Берестове. Скоро запылала и вся деревня.
- Не снимать оружия, огней не гасить, - негромко приказал Мстислав. - Не приведи Господь, поганые ночью на приступ пойдут.
Киев насторожился, готовый не смыкать глаз, но Боняк так ни разу и не кинулся на каменные стены. Его орда рассыпалась вокруг, грабя и поджигая все подряд, волоча забытый скот и нерасторопных людей в полон, и оставляла киевлян только молча, с затаенной ненавистью следить за ними.
Боняк с неделю уже кружил возле Киева. Попадавшиеся ему на пути села и деревни были сожжены, дома разграблены, жители уведены в полон. Хан не торопился - окрестности большого города урусов оказались богаты. Если бы Тугоркан знал, что таит эта земля, не стоял бы под Переяславлем, а наведался сюда. С его силой можно было попробовать осадить Киев. Боняк уже несколько раз водил орду на приступ, но взять города не смог.
В поисках добычи его воины десятками и сотнями кружили по окрестностям. И когда Боняк был под самой стеной Киева, к нему примчалась сотня Гзы-бея. Еще когда Гза-бей появился вдали, по сопровождавшему его шуму Боняк понял, что приключилось нечто странное.
- Великий хан! Великий хан, урусы! - издалека кричал воин.
- Какие урусы? Что ты мелешь? - напустился на него Боняк.
- Урусские полки! Идут сюда скорым шагом! - ловя ртом воздух, доложил Гза-бей. - Мы видели вдали стяги. Скоро они будут здесь!
Боняк ничего не знал о том, куда и почему отправились князья Киева и Переяславля. Он думал, что все урусы сидят по своим городам, затворившись и пережидая приход кипчаков.
- А много их там? - спросил он.
- Тьмы и тьмы! Наверное, урусы послали гонцов за помощью, и это идут другие урусские коназы!
Боняк через плечо бросил взгляд на стены Киева. Сколько бы ни было урусов, города ему уже не взять.
- Уходим! - приказал он. - Всем отходить! И да укроет нас Тенгри-хан!
Во все стороны полетели гонцы, передавая приказ Боняк-хана немедленно собираться и уходить на тот берег Днепра, в сторону Поросья. Киевляне со смешанным чувством Удивления и тревоги следили со стен за ними. Истина открылась людям, только когда на другой день после полудня со стен дозорные увидели стяги киевского князя.
Святополк и Мономах спешили на помощь Киеву, но только перешли Днепр и устремились в погоню за Боняком, как новая горькая весть заставила их свернуть с пути.
- Князь!.. Князь! Гонцы! - послышался откуда-то спереди крик. Недоброе предчувствие заставило обоих князей поворотить коней.
Отчаянно нахлестывая спотыкающегося коня, к нему через строй дружинников пробирался молодой боярин.
- Фомушка! - Воевода Ратибор ахнул, узнавая меньшого сына.
Тот подскакал, осадил храпящего, шатающегося коня, хрипло выкрикнул:
- Князь, беда! Поганые!
- Что? - воскликнули все в один голос.
- Поганые… под Переяславлем. - Фома Ратиборович тяжело дышал, ловя ртом воздух. - Сперва Устье пожгли да там и встали. Мы исполнились… вовремя. Потом к ним еще орда подошла, поболее. Град окружили… Мы стоим. Ольбег ополчение на стену вывел… Князь, спешить надо! Мы не сможем более…
Владимир медленно выпрямился в седле:
- Когда это случилось?
- Уж месяц как поганые у стен наших. Я еле сумел выбраться, Трубеж переплыл, а где вы - не ведал. Насилу сыскал…
- Месяц! - сорвавшимся голосом ахнул Мономах. - Месяц, а мы тут… О, если бы его можно было догнать и заставить за все заплатить! Если бы я заранее знал это, когда Олег был в моих руках!.. Живым бы не ушел!
Бояре поспешили в разные стороны, торопя людей. Задержался только Ратибор - помог сыну сойти с лошади и поволок его в сторонку, отдышаться.
Святополк коснулся плеча Владимира:
- Враг у стен города твоего. Надо спешить.
- Ах, Олег, Олег! - покачал головой Владимир. - Дорого ты заплатишь за все свои злодеяния!
- Погоди, князь-брат, - попробовал остановить его Святополк. - Может, на сей раз он не виновен…
Мономах встряхнул головой, взглянул на великого князя непонимающе. Как Святополк не видит, что все есть звенья одной цепи! Но вслух ничего не сказал - следовало спешить на помощь Переяславлю.
Орда хана Боняка досыта ополонилась в окрестностях Киева - половина Подола была сожжена дотла, многие деревни, в том числе и Берестово, где когда-то был княжой двор, стояли пустые. Пепел был еще свеж, кое-где бродили по останкам человеческого жилья полуголодные псы, шарахались в кусты коровы. Несколько раз встречали чудом уцелевших погорельцев - кто в лес ушел, кто на реке был, кого резвые ноги успели унести подальше. Изможденные люди сперва кидались прятаться, но потом, узнав своих, выходили навстречу, протягивали руки, умоляя отомстить. Дружинники мрачнели, скрипели зубами и невольно ускоряли шаг. Святополк не находил себе места от горечи и злости, а Владимир Мономах лишь молча молился, чтобы такая беда не постигла многострадальную Переяславлыцину. Ведь неизвестно, куда двинется орда Боняка потом и где они сейчас.
Вперед князья высылали дозоры, которые доносили обо всем, что видели на пути. От них однажды ввечеру узнали о показавшихся впереди дымах.
Выслушав гонцов, Мономах с чувством перекрестился - Переяславль еще стоял. Половцы не сумели взять города, хотя вокруг землю превратили в пустыню.
Пережидая ночь, полки остановились за лесом в нескольких верстах от пограбленного, но чудом не взятого Чучина. Ополченцы и дружинники из города тяжко вздыхали, глядя вдаль, в ночную тьму. Никто не ложился спать, не разводили костров, даже разговоры обрывались сами собой. Для князей разбили шатры, но ни Святополк, ни Владимир не думали об отдыхе. Они ходили на берег Днепра, смотрели вдаль, напряженно слушали тишину. Владимир отходил подальше, к самой воде, наклонялся к земле и долго молча слушал ее голос. Твердь молчала, не доносила ни волчьего воя, предвестника боя, ни грая ворон, зловещего знака поражения - только шумела вода. Она и подсказала князю ответ.
- Надо идти до Зарубы. Там есть брод и половцев вокруг не видать, - сказал Владимир Святополку, выслушав землю. - Ближе не подойти.
- Далековато Заруба-то, - нахмурился Святополк. - Верст десять!
- Зато мы зайдем им со спины, и поганые нас не почуют, - сказал Мономах.
Святополк покосился на него.
- Это твоя земля, поступай, как знаешь, - примирительно сказал он.
В тот же час по русскому стану пронеслась быстрая легкая весть, и люди поднялись. Все словно только того и ждали и, построившись боевыми порядками, отправились в путь, оставляя прямую дорогу на Переяславль чуть в стороне.
Переправу начали на рассвете, дождавшись, пока станет видно оба берега. Здесь, возле наполовину спаленного Заруба, раскинулись перелески, но Переяславля видно не было. Вперед опять выслали дозоры, которые первыми перешли брод, следя за половцами.