Названые сестры сидели, обнявшись, в кустах еще долго после того, как шум сражения стих. Заставил их очнуться веселый молодой голос:
- А это что за пташки притаились?
Голос был русским. Беглянки открыли глаза.
Возле кустов стоял молодой дружинник, держа в поводу трех коней - двух половецких и одного серого в яблоках, должно своего. Из-под шелома смотрело разрумянившееся лицо с короткими усами и бородкой.
- Мы наши, - робко откликнулась Жданка. - От поганых прятались.
- Ну, тогда вылезайте! Утекли половцы-то! - усмехнулся дружинник. Ждана выползла первая, помогла Светлане. Парень присвистнул, оглядев их:
- Из полона, никак?
- Из полона… родимый!
Светлана вдруг заголосила со слезами и повисла на шее у молодца. Не проронившая ни слезинки за полтора года плена, она Теперь рыдала взахлеб, что-то кричала, завывала и стонала разом. Ошалевший дружинник и Ждана вдвоем еле утешили ее и повели, все еще всхлипывающую, наверх, где русские ополченцы пересчитывали захваченное добро.
Глава 10
Этот половецкий стан был последним на пути союзного войска. В воздухе уже чувствовалась весна. Лед на речках, мимо которых они проходили, потемнел и пошел трещинами. Снега оседали, и ветер нес знакомые дразнящие запахи. Здесь, в степи, весна наступала раньше, и следовало поторопиться, если они не хотят застрять в пути с большим обозом и полоном и стать добычей для опомнившихся от дерзкого нападения половцев.
Обоз уже растянулся на две полных версты, не считая табунов коней и овечьих отар, которые гнали пастухи. Потрепанное и слегка поредевшее войско полнилось добычей. Свою долю получил каждый воин - кто коня, кто пленника-раба, кто рухлядь и утварь. Многие везли свое добро на сменных конях.
Иванок ехал рядом с Данилой Игнатьевичем с гордым видом. Нездило и Григорий уже не следили за каждым его шагом - Нездило пал в последнем бою от неприятельской стрелы, когда закрыл собой вырвавшегося вперед отрока. Иванок одним из первых налетел на поганых, нашел стрелка, унесшего жизнь старого воина. С недавних пор он отказался от меча - по его возрасту и росту легкая половецкая сабля была ему более кстати. И в той сшибке он на саблях схлестнулся со степняком и срубил его в поединке. Первая пролитая в бою кровь изменила юношу - в глазах потух детский огонек, перед Данилой Игнатьевичем был молодой воин, юный богатырь из тех, о ком слагали былины и песни. И боярин сам решил, что Григорий больше не будет пасти Иванка.
Боярин с сыном ехали вдоль длинного обоза. Сани перемешались с половецкими кибитками и наскоро сработанными волокушами. Пленные половцы брели между возами с добром. Освобожденные русичи тоже либо шли вместе с пешцами, либо отдыхали на розвальнях. Теперь можно было не бояться плетей, голода и унижений, и многие свысока поглядывали на степняков. Ехать в кибитках позволялось лишь самым малым детям.
Жданка со Светланой ехали на санях вместе с двумя другими бывшими полоняниками - женщина была из-под Треполья, а мужчина оказался земляком и родом из села Красного, стоявшего под Торческом. Светлана тяжело переносила последние дни - ребенок во чреве толкался, просился на свет, и женщина всякий час ожидала приближения родов.
Молодой дружинник, что отыскал беглянок под кустами а берегу, не бросал их. Он устроил их в обозе и то и дело навещал в пути, а вечерами, на привалах, проводил с ними целые часы. Звали его Михайлой, и Светлана вопросительно косилась на Ждану - девушка была еще молода, а дружинник хорош собою. Был он из одной приграничной крепостцы, охранявшей Переяславльскую землю от степняков, и это был второй его поход после памятного двухлетней давности выхода на Стугну. Сейчас Михаила ехал рядом с санями и, свесившись с седла, рассказывал:
- …О прошлом годе только воротились мы на старое место. Я и четырнадцать моих дружков, с которыми из-под Стугны уходили. На месте нашей крепостцы только тернии и волчник, копнешь поглубже - зола и пепел, а под пеплом - кости человеческие… У меня там мать оставалась, отец, меньшие братья-сестры… Только и уцелело родни, что сестра - ее в Переяславль замуж выдали. Города поганые не взяли, я у сестры прожил… Сельцо неподалеку от нашей заставы было - так и от села ничего не осталось. Только печи обугленные стоят, псы одичалые бродят, а нивы травой заросли… И никого живого!
- Никого, - эхом отозвалась Ждана, а Светлана содрогнулась, вспомнив Торческ. Есть ли кто там? Или тоже пепел и зола, а под ними - кости человеческие?.. Косточки ее сынка, Захарки Ратиборовича, ее свекрови, мужниных братьев…
- Ну, теперь заживем! - продолжал Михаил. - Люди назад ворочаться начнут. Дома новые срубят, пашни распашут, скотины и коней у поганых набрали вдосталь… Разбогатеем - я тогда женюсь!
- На ком же? - отозвалась Ждана.
- А на тебе, коль пойдешь!
Девушка покраснела, затрепетала ресницами и быстро отвернулась, пряча лицо. Не может такого быть, чтобы ее, половецкую девку, которую лапал грязными руками враг, этот веселый красивый дружинник захочет взять в жены! Но, отвернувшись, девушка заметила такое, что заставило ее вмиг забыть обо всем.
Мимо короткой рысцой торопились четверо всадников. Двое позади, судя по виду боярские отроки, третий был немолодой, наполовину седой боярин в дорогой шубе и сдвинутой на затылок шапке с малиновым околышем. А рядом с ним…
Ждана даже ахнула, привставая в санях. Рядом с боярином, столь же добротно одетый, лихо скакал отрок лет четырнадцати или пятнадцати. Румяное мальчишеское лицо было обращено вдаль, он чему-то улыбался, и Ждана с первого взгляда узнала Люта!
- Светланушка, глянь-ка! - вскрикнула она, толкая женщину в бок. - Лют!.. Лютик! Глазам не верю!
Та повернула голову: - Кто?
- Лют, братец мой меньшой. Не помнишь?
- Хазарин?
Михаил наклонился к женщинам:
- То боярин Данила Игнатьевич, князя Святополка Изяславича боярин и советник. Отрок, наверное, сын его.
Ждана выпрямилась, глядя вслед проезжавшим.
- Лют!
Иванок вздрогнул. Как давно его никто не звал этим именем!.. Он уже почти забыл и его, и свое прошлое, и этот голос. Отрок обернулся в седле и не сразу нашел жадно глядящие на него девичьи глаза.
- Ждана?
- Лютик!
Иванок остановил коня. Девушка выскочила из саней, бегом бросилась к нему, обхватила его, спрыгнувшего ей навстречу, руками, прижалась щекой к полушубку. Лют вырос за два года, что они не видались, чуть раздался в плечах, в лице не было больше детской открытости, но это был все тот же ее милый брат, и голос его дрогнул, когда Иванок позвал ее:
- Ждана… Как ты здесь?.. А где…
- Наших никого не осталось, - всхлипнула девушка, пряча лицо у него на груди. - Мамоньку поганые зарубили, Турилу и Петро тоже. Другие пропали. Со мной только Светлана, Ратиборова жена. Помнишь ее?
- Помню, - послушно кивнул Иванок.
- Мы у половца одного жили, работали, за скотиной ходили. Он с нами… он с нами… Ой, Лютик, какой позор! Каб не Светлана, утопилась бы я!.. Ох, как тяжко было… Да что я! - Девушка подняла блестящие от слез глаза, дотронулась до черных кудрей брата. - Ты-то, Лют, как спасся?
Иванок обернулся на Данилу Игнатьевича, что остановил коня, с тревогой глядя на встречу брата и сестры и не ведая, радоваться ли ему, что нашлась родня у отрока, или горевать, что парнишка теперь уйдет к родным по крови людям и оставит его одного. Боярские отроки держались в отдалении, Михаила тоже, ревниво косясь на Иванка.
- Меня Данила Игнатьевич еще той зимой сыскал, - сказал отрок. - Из неволи вызволил, родню заменил. Я отцом его зову, - добавил он.
- А в Торческе? В Торческе нашем не был?
- Нет. У меня теперь другой дом. Я в Киеве живу. С отцом.
Ждана побледнела, отшатнувшись:
- Как? Батюшка жив?
- Нет. Данила Игнатьевич теперь мой отец.
- Иванок! - окликнул его боярин.
- Иванок? - переспросила Ждана.
- Да. Меня так ныне зовут. Ждана, я, - отрок быстро обернулся на старого боярина, сжал плечи сестры, - я очень рад, что ты нашлась! Я… не оставлю тебя!
- Лютик? - ахнула девушка, но он уже, последний раз сжав ее плечи, бросился к своему коню и легко, как белка, вскочил в седло.
Михаил подъехал к оцепеневшей Ждане, наклонился с седла, подсадил девушку на коня и поскакал вперед, вслед ушедшему вдаль обозу и саням, на которых обмирала от волнения Светлана.
Иванок сдержал слово. Данила Игнатьевич повидался со Жданой. Девушка ему понравилась, а то, как она нежно, с опаской и материнской лаской относится к брату, растопило начавший было намерзать лед в сердце боярина. Он был готов предложить названым сестрам жить у него, но Ждана твердо решила повидать Торческ. В обозе нашлось еще пять или шесть бывших торчевцев, отыскались и жители села Красного, и под их приглядом Светлана и Ждана вскоре после прихода на Русь свернули в сторону Торческа. Данила Игнатьевич выделил женщинам трех коней, нескольких овец, кое-какую утварь и рухлядь да гривну серебра, и Иванок отправился сопроводить родственниц до Торческа. Боярские холопы, охранявшие небольшой обоз, должны были помочь женщинам обустроиться на месте - или же вернуться в Киев, если вдруг окажется, что жить на развалинах Торческа невозможно.
Иванок подъезжал к родному городу в тревоге. Здесь прошло его детство. Здесь его никто не любил, кроме сестры, и он не особенно горевал о прошлом. Как он был бы рад, если бы Ждана осталась с ним! Он почти молился, чтобы Торческ оказался уничтожен.