Гонцами всегда были выборные дружинники - они и в седле держатся как влитые, и кони у них злые, стоялые, и буде кто погонится за гонцом, сумеют отбиться. Двое-трое дружинников из тех, что толпились у ступеней храма, шагнули вперед, расправляя плечи, но и отчаянный вопль Люта услыхали. Толпа раздалась и вытолкнула его вперед. Почуяв запоздалый страх, парнишка шарахнулся обратно, но было поздно - Захар Гостятич оглянулся на крик и узнал его.
- Ты? - Глаза его сверкнули, тиун едва не сорвался со ступеней вниз. - Как?.. Почто?
Один на один с отцом Лют, наверное, убежал или застыл столбом, проглотив язык, но на него уже оборачивались другие. Боярин Лавр Давыдович шагнул навстречу:
- Кто таков? Чей ты, отрок?
Назвать при всех отца - отцом язык не поворачивался. Лют только бросил на тиуна быстрый взгляд - боярин уже все понял.
- Из твоих он, Захар Гостятич? - спросил Лавр Давыдович.
- Мой, - сухо кивнул тот. - Неслух… Выпороть бы его… - Холоп?
В голосе боярина мелькнуло отчуждение, и Лют ринулся вперед:
- Вольный я! По Русской Правде! Я его сын!
Узкие темные глаза боярина стали еще уже от улыбки:
- Ай какой! Люблю таких! Такой юный - уже батыр! - Торк добавил несколько слов на своем наречии.
- Только ведаешь ли ты, отрок, что опасен путь? - продолжал он опять по-русски. - Половцы пути перекрыли, неведомо где их орда разбрелась! Может, за первым же лесом наткнешься на их сторожу…
- Я не боюсь! - мотнул головой Лют, хотя во рту пересохло от страха. - Готов городу моему послужить!
- Добро! Вай-вай, добро! - прищелкнул языком торк. - Пойдешь!
Лют едва не упал на колени от облегчения, в то время как на Лавра Давидовича с двух сторон накинулись воевода и посадник:
- Да ведь уже идут добрые воины! Почто еще одного в путь волочить?.. Где это видано, чтоб отрока на такое дело посылать?
- Кто знает, где половецкие орды рыщут? - нахмурился торк. - Авось отрок пройдет там, где не смогут пробраться взрослые мужи!
Лют чувствовал на себе тяжелый пристальный взгляд отца все время. Отрока и четверых его спутников - все как один торки, уже пригнувшиеся в ожидании скачки к гривам загодя напоенных коней, - проводили до ворот, где ждала дружина под водительством самого тысяцкого. В последний миг Люту показалось, что отец хочет что-то сказать - но он только обернулся, встречаясь с ним взглядом, как заскрипела воротина - и первые воины с гиканьем вылетели из города.
Уже вечерело, половецкий стан понемногу успокаивался, и только разрозненные стайки кочевников крутились возле городской стены, сыпали стрелами, ругались. Они встрепенулись, когда из распахнутых ворот на них налетела дружина торчевцев. Горяча коней, торки врубились в неприятельские конные десятки, связывая их боем. Стан зашевелился, к месту боя отовсюду стали стекаться враги.
Но торки недаром помнили свое кочевое прошлое. Они не стояли на месте, крутились, кидаясь то вправо, то влево, то собираясь в единый кулак, то рассыпаясь во все стороны. В подмогу к ним со стен полетели стрелы и камни. Разгорелся серьезный бой, и никто не заметил, как от дружины отделилось пять всадников и наметом погнали коней к северу, в сторону Киева. Вечерний сизый сумрак сразу поглотил их.
Гнали коней до темноты, и лишь когда ничего нельзя было разглядеть в двух шагах, остановились на короткий ночлег. Но едва рассвело, как опять вскочили в седла и помчались вперед.
Это была земля, по которой вдоль и поперек после победы под Треполем разбрелись половецкие орды. Сюда, стоя под Торческом, пускали они в зажитье своих воинов, отсюда текли к ханам скот, табуны коней, груженные добром телеги и связанные десятками для удобного счета русские пленники. Спасаясь от нашествия, люди бежали куда глаза глядят. Одни подавались в Заруб, другие - в Канев, третьи - в Витичев и Богуславль. Те, кому некуда было бежать, скрывались по лесам и в оврагах - но в Поросье немного было глухих диких лесов, и случалось, что такие несчастные, убегая от одной орды, попадали в лапы другой.
Еще на рассвете послы проскочили мимо двух разоренных, сожженных дотла сел - уже перестали дымиться почерневшие остовы домов, где из-под углей и бревен мертвыми черепами выглядывали камни печей, валялись тут и там остывшие трупы стариков и малых детей вместе с немногими зарубленными защитниками и выли над телами хозяев уцелевшие псы. На окраине шарахнулась от конников чудом удравшая корова. Здесь все было разорено несколько дней назад, но, подъезжая к Стугне, послы увидели впереди клубы свежего дыма.
- Кипчаки! - крикнул, упреждая остальных, торк Кидрей и первым завернул коня в сторону рощи, что вставала левее.
Где-то там половцы поджигали дома, волочили на телеги добро, рубили старых и малых, а юношей и девушек, крепких баб и мужчин связывали цепочкой, чтобы гнать, как скотину, в плен. У послов руки чесались отомстить, зарубив хоть одного степняка, но донести вести до Киева было важнее.
За деревьями не было видно неба, и послы, вылетев из рощи, поздно заметили вторую деревеньку, которую постигла участь первой.
Ее половцы только окружали. Заметив дымы за лесом, жители успели подхватить детишек и кинулись врассыпную. Женщины и девушки бежали к роще, навстречу всадникам, мужчины приостановились в тщетной надежде задержать врага, но половцы не стали ввязываться в бой - срубив саблями двух-трех самых ярых, они арканами половили остальных и кинулись вдогон за убегавшими.
Гонцов заметили сразу, и десяток половцев кинулся впереймы.
- Рассыпься! - заорал Кидрей. - Каждый по себе! Один да дойдет!
И первым, подавая пример, поворотил коня, удирая по кромке леса.
Трое остальных торков тоже кинулись кто куда. Лют растерялся, не ведая, за кем последовать. Разве что за Кидреем - он старше и опытнее! Отрок промедлил всего миг - и понял, что погиб.
Сразу два половца летели на него. Один уже разматывал волосяной аркан, другой, не желая мешать соратнику, просто изо всех сил нахлестывал своего коня и орал что-то, перекосив рот. Очнувшись, Лют развернул коня, погнал его обратно в лес, но не проскакал и полпути, как что-то дернуло за плечи - словно сильные уверенные руки схватили его. Пальцы еще цеплялись за повод - конь рванулся, высвобождаясь, по щекам Люта хлестнула невесть как оказавшаяся рядом трава, и его поволокло по земле.
Борясь за жизнь, Лют кое-как сумел ухватиться за аркан, подтягиваясь, но все равно он бы разбился о землю, если бы половец не остановил коня. Ткнувшись носом в землю, обмякший Лют не сразу смог поднять голову, а когда наконец оглянулся, над ним стоял степняк.
- Бай, якши! - ухмыльнулся он во весь рот и дернул за аркан, приказывая подняться.
Лют рванулся, вскочил, метнувшись прочь, но позабыл о петле на плечах. Через пару шагов его больно схватило за грудь, и он рухнул на колени, ловя ртом воздух. Над ним вздыбили коня. Второй половец, пнув ногой по плечу, скатился наземь, перехватил за локти и принялся вязать отрока.
Люту заломили руки назад, сдавили горло петлей аркана и на привязи, как телка, погнали на околицу - туда, где уже были собраны все уцелевшие жители деревеньки.
Таких было немного - с десяток девушек и молодых женщин и почти столько же отроков, юношей и мужчин. Детей-подростков вязали наравне со взрослыми. Лют видел, как девчушка его лет, всхлипывая, жалась к матери, тычась носишком ей в подмышку. Считавший полонянок половец, проходя мимо, приостановился, несколько мгновений всматривался в эту пару, а потом резким сильным рывком оторвал девочку от матери. Взглянул в заплаканное лицо и вдруг, как куль с зерном, перекинул через плечо. Девочка завизжала, забила ногами. Мать с низким звериным криком кинулась на него, но ее оттеснили другие, ударами копий повалили и били, пока она не затихла. Степняк с девочкой на плече отошел к плетню, где свалил добычу наземь и быстро, привычно разорвал на ней поневу и рубашку, обнажая ноги. Девочка заверещала, попробовала отбиваться, но насильник уже распластал ее на земле, спуская порты. Лют отвернулся, зажмурившись и втягивая голову в плечи от отчаянного детского крика…
Пришел он в себя чуть позже, когда полоняников стали вязать на десятки. Люта толкнули к другим парням, прикрутили к какому-то жилистому рыжеволосому отроку в пару, сзади пристроили еще одного. Вязали всех одним арканом; руки, закрученные назад, начали неметь. Лют в оцепенении еле двигался и, получив пинок, чуть не упал, потянув за собой остальных.
Кто-то вовремя подставил ему плечо. Быстро глянув, отрок чуть не вскрикнул - рядом стоял еще один торк-гонец. У него было разбито лицо, свежая царапина пересекала щеку - видимо, попал под половецкую плеть.
- Неужто - все? - выдохнул Лют.
- Кидрей ушел, - облизнув перепачканные в крови губы, откликнулся торк.
Над ними раздался крик - и всадник, наклонившись, вытянул обоих пленников плетью: сперва торка, потом Люта.
Они с торком, чьего имени Лют не знал, оказались в разных десятках, и когда половцы погнали добычу прочь, были разъединены. Женщин вели первыми, и Люту на глаза попалась та женщина, над чьей дочерью надругались. Она брела, шатаясь, как пьяная, и все порывалась обернуться туда, где возле крайнего плетня в пыли белело тело ее девочки в разодранной рубахе.
Торк Кидрей вырвался не один, с товарищем. Петляя, как зайцы, дважды чуть не нарвавшись на половецкие разъезды, которые бродили по Киевской земле, как хозяева, гонцы из Торческа наконец вышли к Киеву.