* * *
Чествование происходило в банкетном зале гостиницы "Европейская". С того времени, как Шорохов видел Мамонтова в последний раз, он заметно погрузнел, раскидистые, с проседью усы его стали менее внушительными, поредели. Восседал он во главе почетного, на возвышении, стола, говорил много и с удовольствием.
- …Значение рейда, господа, в том, что, во-первых, нами захвачены и уничтожены важнейшие железнодорожные узлы, во-вторых, мы обездолили на весь зимний период Красную Армию, обрекли ее на голод, истребив огромные запасы, захваченные в тыловых базах, а с роспуском красных резервов, сделали наше движение на Москву совершенно беспрепятственным. И, по моему глубокому убеждению, корпус дошел бы до Москвы непременно, если бы не те сведения, которые я получил и которые заставили меня повернуть на Дон, на помощь родному фронту.
Мамонтов сделал паузу. То с одной, то с другой стороны банкетного зала тотчас послышалось:
- Спасителю Дона - ура!
- Национальному герою - ура!
- Ура!.. Ура!..
Дождавшись, пока прекратятся овации, Мамонтов продолжал:
- Но знали бы вы, господа, как неожиданным было наше появление в Ельце! Находившиеся в городе красные приняли казаков за своих, встретили их оркестром. Все учреждения и банки продолжали работать… Из-за полной неосведомленности советских властей, нам удалось захватить в Народном банке - бывшем Государственном - шестьдесят пять миллионов рублей, процентные бумаги, банковские книги, драгоценные вещи, золото конфискованные у ювелиров… Причем, господа! Коммунисты, засевшие в городе, просили по телефону у Совдепа прислать им подкрепление. Но в Совдепе были мы. Я лично ответил: "Подкрепления будут немедленно высланы". И подкрепления были высланы, и они немедленно ликвидировали коммунистов.
- Спасителю Дона - Ура!
- Символу казачьей доблести - слава!
- Ура!
- Особенно мне памятен Воронеж. Едва мы вступили в город, все его улицы заполнились народом, главным образа женщинами, так как мужчины, в главной своей массе, были мобилизованными, а частью уведены большевиками. В порыве восторга они плакали, ломали руки, целовали полы моей шинели, целовали мои руки, целовали казачьих лошадей!
- Ура! Ура!
* * *
Шорохов постепенно освоился с обстановкой. Как и прочие в этом зале, что-то ел, пил. И мысленно все более зло спорил с Мамонтовым: "Коммунисты, засевшие в городе". Это он говорит о Ельце. Но туда он, Шорохов, въехал вместе с первой мамонтовской колонной. Видел своими глазами: город захватили в результате предательства тех, кто руководил обороной. И "засевшие в городе" это были защитники коммуны в бывшем монастыре. Не сдавались они потому, что там располагался детский дом сирот, родители которых погибли в этой войне… Ну а это: "Особенно мне памятен Воронеж… В порыве восторга они плакали, ломали руки, целовали полы моей шинели, целовали казачьих лошадей…" Целовали лошадей! Это в том, отчаянном бою у Чернавского моста, где он был… И Мамонтов в Воронеже тогда не находился! Застрял со своим воинством в Рождественской Хаве.
* * *
- А когда мы вошли в Митрофаньевский монастырь, чтобы отслужить благодарственный молебен, все, как один человек, запели "Христосе воскресе", раздались рыдания…
- Спасителю Дона - ура!
* * *
Но и в Митрофаньевском монастыре тебя не было!
* * *
- …В Совдепии не только интеллигенция, представители правых партий, но и все так называемые пролетарии, задыхаются от прелестей большевизма. Там народ вместо хлеба получает жмыхи и даже не ест их, а только сосет, и этим бывает сыт… Большевики дышат на ладан. Во всем, начиная от продовольствия и кончая транспортом, полнейшая разруха.
- Спасителю Дона - ура!
- Национальному герою - ура!
"Но ты же начал свою речь словами: "Нами захвачены и уничтожены железнодорожные узлы. Мы обрекли на голод, истребив огромные запасы, захваченные в тыловых базах". Значит, до прихода казачьего корпуса были там исправные железнодорожные узлы, были огромные запасы. Кто тогда принес разруху в те края? И нели никто из сидящих здесь господ в военном и штатском этого не понимает?"
- Ура! Ура! Ура!..
- …Рейд, который мы совершили, крупнейший в военной истории. Счетчик следовавшего с корпусом бронеавтомобиля показал, что всего на 22 сентября было пройдено две тысячи срок пять верст.
- Спасителю Дона - браво!
- …Большевистские документы в руки к нам попадали. Я отправлял их с разъездами в штаб Донской армии. В частности, чрезвычайно важные сведения, захваченные у комиссара, члена Совета республики Барышникова. Фамилию его помощника я не упомню. Их захватили случайно, когда они проезжали на великолепном автомобиле. Они сказали, что они мелкие служащие. Потом мы узнали: главковерхи. Едут по приказу самого Троцкого, чтобы разоружить Тридцать первую дивизию, состоящую из сибиряков и потребовавшую отправки на Восточный фронт. Я после этого заявил им: "Дни ваши сочтены. Требую от вас полного и чистосердечного признания. В противном случае смерть ваша будет горька". Командир восьмой советской армии прислал ко мне делегацию произвести обмен обоих комиссаров на наших пленных. Я предложил этому командиру в трехдневный срок очистить фронт Восьмой армии, сложить оружие, обещая за это освободить Барышникова и его компаньона. Он моих условий не принял, и оба комиссара не избегли своей участи.
"В обмен на двух человек вся армия должна была сложить оружие! Предложение - на завал. И этим он хвастает!"
Седоусый, худощавый старик в полковничьей форме поднялся из-за столика, что-то стал говорить. Расслышать его слова Шорохову не удавалось.
Мамонтов тоже поднялся, чеканно отрезал:
- Корпус шел в совдеповский тыл не за бумажками. Прошу, господа, это не забывать. Судьба войны. Вот задача, которую он решал.
- Ура! Ура!
- Спасителю Дона - ура!..
- Герою Русской Вандеи - ура!
Ликашин повернулся к Шорохову:
- Что с вами? Вы спите?.. Аплодируйте. Генерал откланивается.
Под восторженные возгласы Мамонтова на руках вынесли к стоявшему у подъезда автомобилю.
* * *
По дороге к гостиннице - Ликашин жил неподалеку от нее, их путь совпадал - Шорохов проговорил:
- Все-таки Мамонтов фигура политическая.
Они вот-вот должны были расстаться. Хотелось успеть вызвать Ликашина на разговор об обещанном им предложении.
- В чем? - неприязненно спросил Ликашин.
- Ну, как же! С одной стороны: "посылал разъезды с важными документами", значит, собирали их там, с другой: "Корпус шел в совдеповский тыл не за бумажками". Что любо, тому и верь.
- По вашим суждениям это и есть признак фигуры политической? - Ликашин остановился, негодующе взглянул на Шорохова. - Вы что? Опять морочить мне голову? Мамонтов заботится о безбедной жизни в эмиграции. Ничего иного из его ответа тому маразматику не следует… "Русская Вандея" - это правильно. А чем завершилась Вандея во Франции? Полным разгромом. Надо бы не забывать. И зачем ее судьбу афишировать? Не поняли? Все равно можете это передать своему генералу.
- Передам, - подтвердил Шорохов. - А, простите, о каком предложении прежде вы говорили?
Ликашин широким жестом указал на дом, возле которого они стояли:
- Как можете? Здесь! У подворотни!.. Есть вещи, которые нельзя профанировать. Святые вещи… Отложим на завтра. Стены помогут. Или обрушатся. Так тоже бывает.
Он повернулся на каблуках и - прямой, гордый, благородный каждой черточкой внешности, поступью, - прошествовал по тротуару.
* * *
"Идти к этому деятелю или не идти? Крутит, красуется. Предо мной-то ради чего?" - эта мысль не давала покоя.
Была еще загадка. Ответы Мамонтова на вопрос о захваченных во время рейда бумагах. Сначала он заявил: "Большевистские документы в руки к нам попадали. Я отправлял их с разъездами в штаб Донской армии". Проговорил это совершенно спокойно. Так сказать, мимоходом. Затем влруг раздраженное: "Корпус шел в совдеповский тыл не за бумажками!" Объяснить можно только одним: в этот второй раз честь не позволила сказать неправду. Ответил уклончиво. Значит, все же имелись какие-то документы, говорить о которых, генерал был совершенно не расположен. Не потому ли, что они находились теперь в личном его распоряжении? Ликашин знал про них. Еще в Таганроге, по обычной своей привычке краснобайствовать, выболтал. Знал про них и Чиликин. Слова: "полная опись" ничьего другого не означают. Потому его и убили. Кто?
На очень тонком льду стоишь, когда перед тобой такие вопросы…
* * *
Едва он сказал, кто именно его пригласил, караульные у входа расступились. Старик-гардеробщик с поклоном принял пальто, шляпу, калоши. Оказавшийся тут же чиновник, почтительно идя рядом, проводил до ликашинского кабинета, услужливо открыл тяжелую дверь.