– На фюрера совершено покушение, – бросился спасать свой престиж полковник. – Прямо в ставке, в "Вольфшанце". Взорвана мина или что-то в этом роде. В Берлине происходит черт знает что. Никто не может толком понять, какие конкретно имена стоят за этим взрывом, но ситуация накаляется. Если фюрер действительно погиб, как утверждают некоторые…
– Значит, такие утверждения уже появились?
– Причем усиленно муссируются. Кому-то это выгодно. Так вот, если Гитлер погиб…
– Или если он остался жив… Еще неизвестно, что страшнее. И кто на самом деле стоит за этим покушением. Ведь не исключено, что генералитет вермахта. И дай-то бог, чтобы не СС.
– Этого-то я и опасаюсь, господин командующий. В вермахте, в авиации и даже в СС появилось немало вольнолюбивых офицеров. И я вполне допускаю, что некоторые из них были связаны с нами.
– Что вы имеете в виду?
– То есть не только поддерживали связь с нами, но и поддерживали наши идеи.
– Которые так и не были восприняты фюрером, – растерянно добавил Власов.
Они умолкли и несколько секунд бездумно смотрели друг на друга. Вид у обоих был такой, словно это они организовали заговор и покушение на фюрера, потерпели полный крах и теперь ждут своей участи.
Командующий встал из-за стола, подошел к окну и посмотрел на открывавшийся оттуда полигон, на котором с утра до ночи тренировались будущие офицеры и солдаты разведрот РОА. Но теперь он был на удивление пуст, и вообще всю Дабендорфскую школу вдруг охватила такая странная тишина, будто все заблаговременно бежали отсюда, бросив своего командующего на произвол судьбы.
– Где капитан Штрик-Штрикфельдт?
– На территории школы его нет. Я проверял. Барон Георг фон дер Ропп утверждает, что капитан отправился в Берлин. Но он не уверен.
– Давно он отправился туда? Или же мог отправиться?
– Утром.
– Странно. Об этой поездке он не предупреждал. – Власов мельком оглянулся на Сахарова, как бы спрашивая: "И что бы его непредвиденный вояж в столицу мог значить?"
– Не думаю, – твердо ответил полковник, очень отчетливо расшифровав смысл этого взгляда. – А главное, не хотелось бы.
– А что барон фон дер Ропп? Он не мог бы связаться с Берлином?
– Если прикажете вы… Сейчас приглашу.
Барон появился минут через пять. Внешне он был блаженственно спокоен, как невинное дитя посреди наделанной им на полу лужи. Щупловатый, с утонченными чертами непризнанного гения, он мало напоминал тех истинных германских офицеров, какими привык представлять их себе Власов. Возможно, это несоответствие и мешало командующему РОА воспринимать капитана Роппа всерьез. И тем не менее…
Власов отпустил полковника и пригласил барона сесть за стол. Угостив фон дер Роппа французской сигаретой, он не торопился с вопросом, словно давая барону возможность собраться с мыслями.
– Где именно находится сейчас капитан Штрик-Штрикфельдт, вы, насколько я понял, пока не знаете, – с трудом нарушил это молчание командующий.
Барон помнил: каждый раз, когда этот прощелыга Штрик-Штрикфельдт внезапно исчезает, Власов начинает нервничать. Командующий по-прежнему довольно плохо говорил по-немецки, но еще хуже разбирался в тонкостях взаимоотношений между различными военными и политическими ведомствами и вообще во всем том, что происходило в Третьем рейхе. Кроме того, в сознании недавнего пленного все еще просматривался комплекс лагерника, не успевшего свыкнуться с тем, что он уже свободен. Штрик-Штрикфельдт оставался для него своеобразным жрецом воли, жрецом-спасителем.
– Уверен, что он позвонит, – с приятным, изысканным немецким акцентом проговорил барон. Будучи руководителем учебной программы школы, он зря времени не терял, его русский улучшался день ото дня. Единственное, что неприятно поражало Власова, – какая-то непостижимая заторможенность капитана, его вечно отсутствующий взгляд и меланхолически обреченная невозмутимость. – Как только представится возможность.
– Но у вас есть уверенность, что он сегодня же вернется сюда? – избегал Власов прямого вопроса о покушении на Гитлера, не желая, чтобы эта страшная новость пошла гулять по школе из его уст.
– Судя по событиям, которые разворачиваются сейчас в Берлине, все выезды из города могут оказаться перекрытыми. Причем неизвестно, какими силами.
– То есть?
– Верными фюреру или же верными заговорщикам.
– Ситуация может складываться даже таким образом?
Власов сделал глубокую затяжку и, не выпустив, кажется, ни одного кольца дыма, словно полностью вобрал его в себя, глухо спросил:
– Но фюрер-то, надеюсь, жив? Гиммлер, Борман? Что вам известно по этому поводу?
– Официально – пока ничего. Из неофициальных же источников… Был звонок из штаба генерала Фромма.
– Армии резерва, – кивнул Власов, давая понять, что в дополнительных объяснениях не нуждается!
– Звонок был не мне, а командиру батальона охраны местного гарнизона. Звонивший ему офицер утверждал, что фюрер погиб и что вся власть переходит в руки патриотически настроенных офицеров. Хотел бы я знать, что из себя представляют эти "патриотически настроенные офицеры", – жестко, сквозь сцепленные зубы, проговорил барон. – Я никогда не был поклонником фюрера, об этом известно всем, кого интересовало мое мнение. Точно так же известно, что я не раз критиковал действия и решения фюрера. Тем не менее я не изменю присяге.
"Подстраховывается, – иронично подвел итог его заявлению Власов. – Теперь многие из них будут подстраховываться".
– И потом, если некая группа офицеров объявляет себя "патриотически настроенными", то как следует воспринимать самих себя нам, тем, кто верно служил рейху и фюреру и кто никогда не смел усомниться в своем патриотизме?
– Это вопрос скорее философский, нежели политический, – уклончиво ответил командующий, не зная, каким образом помочь барону разобраться в его сомнениях. Помог бы кто-нибудь ему, Власову, разобраться в своих собственных.
– Вопрос долга и чести.
– Что ж, придется подождать, барон. Послушать, что говорит радио. – В кабинете командующего радио не было. Немецкий он понимал плоховато, а слушать русские радиостанции опасался.
Барон понял, чего от него хотят, поднялся и, взяв со стола фуражку, вежливо-учтиво откланялся.
– Простите, господин командующий, – вдруг остановился он уже в проеме двери, – но нам, очевидно, следует объявить тревогу, закрыть ворота и усилить охрану. Мало ли как будут складываться обстоятельства. У нас здесь как минимум шесть сотен вооруженных людей, и какое-то время мы способны…
– Объявлять тревогу не будем, капитан. Зачем давать повод для ненужных толкований? Усилить охрану ворот – это да. Объявить обычный, – подчеркиваю: самый обычный для нашей школы – тренировочный сбор, с выдачей имеющегося оружия – другое дело.
Барон вежливо и бесстрастно смотрел на командующего. Но Власов уже знал, что по лицу капитана трудно было когда-либо определить: согласен он или возражает. Похоже, что некоторых людей мумифицируют не после смерти, а сразу после рождения. Барон – наглядный пример подобного святотатства.
– И еще, – задержал его Власов. – Разошлите посыльных по всем известным вам квартирам и "тайным любовным явкам". Офицеры РОА, находящиеся на этот час в Дабендорфе, должны немедленно явиться сюда. Никто не имеет права оставлять территорию школы без моего разрешения.
– Очень важное решение, господин командующий. Мы не должны терять людей. Или накликать на них подозрение.
20
Условный сигнал о начале операции "Валькирия" Отто Ремер получил у себя на квартире. Едва он вернулся из казарм охранного батальона, располагавшегося неподалеку от его дома, как зазвонил телефон и кто-то из офицеров штаба армии резерва, не представившись, твердо произнес:
– Майор Ремер, "Штиф приведен в движение". Вы все поняли?
– Какой еще "штиф"? – проворчал майор. Он улегся на койку прямо в сапогах, уложив ноги на перила кровати, и не желал выслушивать никакие дурацкие розыгрыши.
– С вами говорят из штаба армии резерва, – нервно повторил звонивший, втолковывая непонятливому майору каждое слово. – "Штиф приведен в движение". Приступайте к осуществлению операции "Валькирия".
– Да с кем я говорю, ангелы-хранители?!
– С офицером из штаба армии резерва. Моя фамилия вам ничего не скажет. Я звоню по поручению полковника Штауффенберга. Повторяю: "Штиф приведен в движение". Более подробные инструкции вы получите в комендатуре города от коменданта генерал-полковника фон Хазе.
И связь прервалась.
Швырнув трубку на рычаг, майор еще несколько минут смотрел на нее, как бы раздумывая, стоит ли то, что он только что услышал, нескольких минут его блаженного отдыха или же послать к черту весь штаб армии резерва и?..
"Но постой, майор, – сказал он себе. – Этот ангел-хранитель говорил об операции "Валькирия". Значит, что-то там произошло".
Ремер вспомнил, что два дня назад получил секретный приказ из штаба армии резерва, которым, в случае "непредвиденных обстоятельств, связанных с беспорядками в Берлине", его батальону предписывалось немедленно поступить в распоряжение коменданта Берлина генерала фон Хазе и выполнять "любые его приказы".