Вскоре в траншею ввалились трое. Двое наших, третий - немец с кляпом во рту.
- Где Мирошников? - спросил Громов.
- Прикрывает. Этого взяли без шума: он от пулемета до ветру отошел. А тут, как назло, ракета. Второй номер заметил и открыл огонь. Ефрейтор велел тащить немца, а сам принял бой.
Пленному развязали руки, вытащили кляп.
- Перестарались, ребята, - вздохнул Седых. - Мертвый немец-то.
- Как это мертвый?! Мы его легонько прикладом по кумполу.
- Я же говорю, перестарались, - снова вздохнул Седых. - Не учли, что он без каски, вот и проломили башку.
Потерять "языка" - для разведчика позор. Обычно с ним обращаются бережно, в перестрелке прикрывают, когда попадают на минное поле, первым всегда ползет разведчик. А тут - все было в норме, и на тебе! - не уберегли. Парни совсем расстроились, досадливо крякали, прятали глаза. Да и Мирошников что-то задерживался.
- Придется искать, - вздохнул Громов. - Видно, его зацепило. Отлеживается где-нибудь. Пойдут четверо, - приказал он. - Ищите в воронках и овражках. Если жив, на открытом месте не останется.
Два часа ползали по ничейной земле разведчики и вернулись ни с чем. Громов снова послал их на поиски. До рассвета оставалось совсем немного.
- Черт, потеряем парня! - нервничал капитан. - Забился куда-то. Может, сознание потерял. Придется рискнуть. Седых! - позвал он. - Принеси какую-нибудь вещь ефрейтора, сапог или пилотку.
Седых принес офицерскую гимнастерку, в которой Мирошников красовался перед связистками. Когда ее дали понюхать Рексу, у того сразу поднялась шерсть на загривке.
- Ничего не поделаешь, - успокоил Громов. - Знаю, не очень-то его любишь, но надо искать. Нюхай, Рекс, нюхай!
Что там нюхать! Рекс уже все понял. И когда хозяин скомандовал "Ищи!", он прыгнул через бруствер и пропал в темноте. Рекс сразу взял след и помчался в сторону немецких окопов. Как только взлетала ракета, Рекс замирал, прижимал уши и втискивался в какую-нибудь ложбинку. Потом - бросок. И снова сливался с землей.
Вскоре по ноздрям шибанул запах человека. Рекс насторожился: нет, не тот, который ему нужен. Обошел пулеметное гнездо и тут же взял след ефрейтора. Теперь к ненавистному запаху добавился запах крови. Раз пахнет кровью, значит, человеку плохо - это Рекс знал хорошо. Он спешил. Но след уводил все дальше и дальше, куда-то в сторону болота.
Метров через триста Рекс наткнулся на тряпку. Обнюхал. Поднял - та самая пилотка, в которой он последний раз видел ефрейтора.
Когда Рекс добрался до болота, Мирошников уже наполовину затонул: из трясины виднелись только голова да плечи. Очнулся от резкой боли в затылке.
- Нет, гад, не возьмешь! - прохрипел он. - Живым не дамся!
И потянулся к автомату. Цап! Щелкнули зубы, и Рекс перехватил руку. Мирошников окончательно пришел в себя. Он сразу узнал Рекса и решил, что уж теперь-то ему конец: хватанет за горло, и все.
- Ну и пусть, - вяло решил он. - Главное, не достаться фрицам. Для того и забрался на болото. К своим все равно не выбраться. Когда пулеметная очередь прошивает живот, тут уж…
Мирошников снова потерял сознание. Как ни мал и легок ефрейтор, Рексу пришлось изрядно повозиться, чтобы вытащить его из трясины. Потом оп передохнул и потащил ефрейтора волоком.
Когда разведчики, потерявшие надежду найти товарища, возвращались к своим, почти у самых окопов они наткнулись на обессилевшего Рекса и ефрейтора Мирошникова. Тот был в полном сознании, но бойцы решили, что горячка уже началась: ефрейтор просил прощения у Рекса и, не дождавшись ответа, говорил, что все, мол, правильно: ни одна собака никогда его не простит, и вообще не стоило Рексу возиться с таким врагом собачьего рода, каким был он, Санька Мирошников.
Разведчики положили его на плащ-палатку и понесли к окопам. Мирошников все говорил и говорил, а руки его крепко прижимали к животу красную пилотку.
… Когда операция была позади и доктор Васильев пообещал, что Санька будет жить, капитан Громов облегченно вздохнул и поплелся в свой блиндаж. Рекс ждал его у входа. Глаза воспалены, морда заострилась, бока запали, шерсть потускнела.
- Да-а, - вздохнул Виктор, - достается тебе, Рекс. Паек отрабатываешь честно. Ладно, пойдем вперед, отдохнешь. Пристрою тебя около медсанбата, будешь раненых охранять. А мне в наступлении не до тебя. Извини, конечно, - потрепал его уши Виктор, заметив, что Рекс насторожился, - но разлучиться нам придется. А теперь давай отдыхать.
Два дня прошли спокойно. А на третий случилась беда. Побывав у Мирошникова, Виктор выходил из палатки медсанбата, и вдруг его остановил бледный, взволнованный Васильев.
- Беда, Витя, - глухо сказал он, даже не пытаясь совладать с прыгающими губами. - Большая беда.
- С кем? - почему-то шепотом спросил Громов.
- С Машей. Пропала она. Бесследно.
- То есть как пропала? Куда может деться живой человек, да еще в тылу? Немцы, конечно, шныряют - им "языки" тоже нужны, но сюда им не добраться.
- Немцы тут ни при чем, - поморщился доктор. - Она сама. Куда-то сбежала. Черт побери, и я, лопух старый, ведь догадывался, а молчал! Что стоило поговорить с человеком?! Может, и помог бы. Под трибунал пошел бы, а помог!
- Стоп! - взорвался Виктор. - Что ты мелешь? Какой трибунал? О чем догадывался? Чем мог помочь? Говори! - рявкнул Виктор.
- Не ори, - снова поморщился доктор. - Оба виноваты. Но прежде всего - ты! Сколько ты не видел Машу?
- Дней пять-шесть…
- И она ничего не говорила?
- Если ты о письмах с Урала, то я даже не намекал! Решил, что не время.
- А как она выглядела?
- Нормально. Только пошатывало ее. И малость бледная. Сказала, от недосыпа. Я сам такой. Забыл, когда ночью спал.
- М-да… А ты знаешь, что в аптечке медсанбата пропала хина?
- А-а, догадался! Где же это она в такую жару подцепила малярию?
- Да не малярию, а тебя, дурака! - взорвался доктор.
Виктор умолк.
- Т-ты хочешь сказать… - боясь своей догадки, наконец, выдавил он.
- Да, я хочу сказать, что Маша беременна. И не на первом месяце. В ее положении - это трагедия.
- Какая трагедия?! Это же прекрасно! Я не раз предлагал ей жениться, то есть выйти замуж, не раз предлагал уехать в тыл, а она свое: сейчас, мол, война, сирот и так много.
- Она права! - жестко сказал доктор. - Но я не об этом. Подумай: ты можешь погибнуть в любой момент, дома у нее - муж, который, конечно же, ее бросит. Значит, ребенок будет незаконнорожденный. Ты хоть представляешь, что значит быть матерью-одиночкой? А каково ребенку с прочерком в графе "отец"?
- Почему одиночкой? Я же вот он. Я жив.
- Пока - жив. И вообще, не о тебе речь. Куда она ушла? Куда может уйти женщина в таком положении?
- Как это куда? К врачу, конечно!
- К врачу?… Во-первых, в округе на триста километров ни одного гинеколога. А во-вторых, за такие дела - трибунал! В тылу и то за аборты судят, а тут и подавно.
- Погоди-погоди, - нахмурился Виктор. - Кажется, я начинаю догадываться. Ты только скажи: без врача ей не обойтись? Другого выхода нет?
- Нет.
- Тогда она будет искать какую-нибудь бабку.
- Где ее возьмешь, эту бабку? Бабки живут в деревнях, а тут сплошные доты и дзоты.
- Нет, Коля, одна деревенька есть. Четыре избенки осталось, но люди там живут. Не знаю, как насчет бабки, но, кроме как в Глаголевку, идти некуда. По дороге туда километров тридцать, но можно и напрямую. Все! Я знаю, что делать. Рекс, ко мне! Нужно что-нибудь понюхать. Ага, платок!
Виктор достал вышитый крестиком платочек, который Маша подарила ему на прошлой неделе, зажал Рексу пасть и сказал: "Нюхай!" Рекс втянул сладковато пахнущий воздух и вильнул хвостом.
- Порядок, запах взят! Теперь - вперед. Догнать! Догнать и охранять! Рекс, миленький, шагу не давай ступить. Сторожи и никого не подпускай!
Пускать собаку без ошейника - опасное дело, ведь каждая дрессированная собака знает, что в этом случае ей предоставлено право выбора, что делать с человеком - облаять, задержать, покусать или разорвать в клочья. Но другого выхода не было. К тому же Виктор верил в Рекса: зубы он пускает в ход только в случае сопротивления, а у Маши хватит ума не сражаться с собакой.
Рекс покрутился у палаток - следа нет. Потом начал бегать все расширяющимися кругами, пока не замер, вскинув морду.
- Отлично, след взят! - обрадовался Виктор и скомандовал: - Вперед!
Рекс помчался по пыльной колее.
- Теперь кто раньше! - крикнул Виктор доктору и побежал по едва заметной тропке напрямую к Глаголевке.
Бегущий человек в непосредственной близости к фронту - явление редкое, поэтому Виктора останавливали чуть ли не на каждом километре. "Пароль?" Проверка документов. "Куда спешите? По чьему приказу?" Пока отвечаешь, объясняешь, дыхание сбивается.
Наконец в котловине между холмами показались печные трубы. Виктор прибавил ходу. На бегу вспомнил, что дорога подходит к деревне с другой стороны, и взял правее. Спуск. Небольшой подъем. Ручеек. Кустарник. Виктор вырвался из кустов и с ходу чуть не врезался в Рекса! Тот лежал, вывалив язык, и запаленно поводил боками. Нос ободран. Глаза забиты пылью. Шерсть в репьях и колючках. Лапы кровоточат. Но уши стоят торчком! А раз так, значит, он сторожит!
- Где Маша? - спросил Виктор, переводя дух, будто Рекс мог ответить. - Маша! - позвал он. Потом набрал побольше воздуха, чтобы закричать на всю вселенную… и тут же выдохнул.