– А вот у вас, напротив церкви, местечко-то; земелька ваша собственная, а местечко куда как хорошо! Теперь праздничное время, народ прямо от обедни в лавку: взял купил себе что надо и поехал себе с богом! Я не к тому, примерно, чтобы насчет обмана, как прочие торговцы… а бога боясь! Можно все пустить дешево супротив других, а барышок какой ни на есть будет: все вам очистится плохо-плохо триста рублей в год, а нет – и больше; вы и мужичкам пользу сделаете и себя не обидите. Да тут прямо можно выстроить постоялый двор, значит, на этом самом месте: тут проезд всегда хороший, даром что дорога проселочная. Я, как здешний житель, полагаю, что это будет хорошо; впрочем, советовать не смею… вы извините…
– Помилуйте, напротив, я вам очень благодарен. Но позвольте, точно здесь проезд хороший?
– Летом нельзя сказать, чтобы очень шибко ездили, а и летом тут ездят… Может, чай, изволите когда слышать колокольчики?
– Правда.
– А уж зимой здесь простору нет! обоз за обозом, возок за возком… отменное-с местечко!.. И весело будет жить. Даже если вы сумневаетесь, мы у вас тогда снимем эту самую лавочку, отдадим вам чистые денежки.
– Послушай, mon ami! – обратился Захар Ильич к жене, – какая у меня мысль! Представь, я думаю здесь выстроить гостиницу для проезжающих; устрою этакой небольшой, но чистенький трактир, нумера… Наконец, ведь в самом деле у нас в захолустье нигде не встретишь не говорю порядочной гостиницы, просто – порядочной избы, а между тем по этому захолустью нередко приходится проезжать и порядочным людям; да и, например, зимней порой вдруг кого-нибудь застигнет ночь, кто-нибудь, например, заблудится… вдруг – гостиница! Я вам, Федор Петрович, очень благодарен за. мысль! Annette, как ты думаешь?
– Я тоже думаю, что это будет хорошо. Вот если бы ты такими умными вещами занимался, это бы тебе делало честь, вместо того, чтобы ломать и строить какие-то амбары, риги…
– Превосходно, превосходно! не мешает купить небольшой орган… пусть мужики слушают… Это слегка развивает…
– Да можно наши фортепьяно туда поставить… ведь у меня будут другие…
– Пожалуй, пожалуй… Только кто же будет на них играть?
Федор Петрович взялся за фуражку.
– Что же вы? Посидите!
– Признаться, тороплюсь: в кабаке жена одна. А это вы, сударь, именно в самый раз тут выстроитесь.
– Я непременно выстрою гостиницу, конечно и лавочку также. Ну, а что мне будет стоить вся эта затея, как вы думаете, Федор Петрович?
– Да что она будет стоить? Вы полагаете одноэтажный домик выстроить?
– Мне хотелось бы двухэтажный; понимаете ли, наверху будет чистая гостиница для порядочных людей, а внизу лавочка.
– Да не дорого вам будет это стоить: лесок у вас благодаря бога свой; соломка, хворостик – тоже… работа одна да товар… товар дешевенький… Я полагаю, на триста с небольшим управитесь…
– Только?
– Да я еще, сударь, дорого кладу… по расчету меньше обойдется; а она, эта самая материя, в год окупится.
– Я вам, Федор Петрович, право, очень благодарен.
– За что же? Не стоит… Желаю вам всякого благополучия.
– Вы нас проведывайте.
– А что же книги-то? – сказала барыня.
– Уж книжечку позвольте… для меня это будет подлинно удовольствием, – проговорил Федор Петрович.
Хозяин и хозяйка хлопотали вокруг целого вороха книг.
– Гоголя положила?
– Но вот что: не дать ли им "Обломова"?
– Пожалуй! в самом деле, "Обломова"? вещь капитальная; пусть они там выберут себе по вкусу… Человек! завяжи книги… Что ты, друг мой, ищешь? Авдеева! Авдеева я положил… Вот вам, Федор Петрович! Читайте себе сколько душе угодно. Мне всегда нравятся люди, в которых есть какая-нибудь любознательность: в жизни, природе, науках, искусствах – все интересно! Поэтому именно – чтение, чтение… И вы читайте себе! Я вам буду доставлять книги.
– Вы прочтите "Подводный камень" или "Обломова", – сказала барыня, – после скажите мне ваше мнение…
– Очень хорошо-с.
– Где же ваша лошадь? – спросил хозяин.
– Она там у конюшни привязана.
– Вам сейчас подадут.
К балкону подъехала высокая серая лошадь, запряженная в купеческую тележку.
– Прощайте, Захар Ильич!
– Заезжайте же к нам.
Серый жеребец, загнув шею дугой, понесся мимо каменной ограды.
– Вот этакая беседа, – говорил Захар Ильич своей жене во время ужина, – с простым, умным человеком гораздо приятнее, нежели, например, с каким-нибудь помещиком, который потерял всякую энергию к жизни, обленился и ни о чем не в состоянии думать… В нашем так называемом образованном обществе чувствуешь какую-то нравственную тягость: какие-то предвзятые у каждого мысли! То ли дело простой русский человек! Все это просто, открыто, а между тем и умно! Говорит пословица: "Хоть шуба овечья, но душа человечья!"
– Однако какая скука! Нет! без гостей в деревне невозможно, – сказала Анна Григорьевна.
– Послезавтра, ma chere, день моего рождения; я думаю, вечеринку надо сделать.
– Да уж обед… к чему же вечеринку! Ну, конечно!
Анна Григорьевна села за фортепьяно, и в отворенные окна полились аккорды… Барыня запела: "Ты не пой, соловей". Захар Ильич начал подтягивать – и вдруг сказал:
– Давай пропоем дуэт! Я себя чувствую сегодня очень хорошо!
– Ты, кажется, всегда чувствуешь себя хорошо. Но у тебя, Захар Ильич, совсем нет уха… ведь это бог знает что выйдет.
– "В полдневный жар"? Или "Скажите ей"? У нас с тобой выходило недурно.
Супруги запели. Захар Ильич забрал совсем не в тон.
– Нет, я не могу! – И Анна Григорьевна закрыла фортепьяно.
– Ну, я вас прошу! к чему эта строгость?
– Оставьте меня… право, я не люблю ваших нежностей, – сказала Анна Григорьевна и отправилась в спальню. Супруг поплелся в кабинет.
На небе занималась заря; на селе пели петухи; по безлюдной улице к полю шли двое дворовых людей с сетьми – ловить для господ перепелов.
На большой дороге у кабака стояла лошадь: кто-то неугомонно стучался в дверь. А в воздухе уже пели жаворонки.
– Ступай отпрягай лошадь, – говорил целовальник работнику.
– Где это ты пропадал? – спрашивала целовальничиха.
– К куму ездил… насчет лошадей барину… да еще – одно дельце задержало.
Работник отпрягал лошадь и спросонья клевал носом. Жаворонки пели громке и громче…
III
Наступил день рождения Захара Ильича. Солнце только всходило; толпы баб отправлялись в поле с серпами, кувшинчиками и люльками, на барском дворе стучали топоры плотников, сидевших на стропилах; кровельщики гремели железными листами, вокруг сада каменщики клали стену, громко распевая песни; в кухне стучал поварской нож, горничные бегали по двору с накрахмаленными юбками в руках.
Захар Ильич уже пил чай в своем кабинете. У двери стояли повар, конторщик и староста со связкой ключей.
– Староста! Нынче опять поезжай в лес… остальные липы срубите и везите туда же к церкви… Мне хочется, чтобы гостиница была готова в две недели. Да найми сегодня же плотников – человек десять.
– Пора-то таперь рабочая… дорого возьмут.
– Хорошо-с! Я это знаю; ну, заплатите вдвое, только делайте, как вам приказывают.
– Слушаю-с.
– Повар! сегодня обед на десять персон… сделайте мороженое… да приготовьте шампанского. Что у вас будет к обеду?
– Суп… индейка, перепела… мороженое…
– Вот что: к завтраку пирог! я приглашу причт… Конторщик! сбегайте к священнику, скажите, что я сейчас приду в церковь слушать молебен. Повар! спросите у садовника дынь, а если не поспели, то арбузов нет ли… Я, право, по этой части ничего не понимаю, это дело барыни.
– Оне почивают.
– Ну, мне пора одеваться.
На пути к церкви Захар Ильич завернул в хлебный магазин, в котором стучали топоры плотников.
– Ну, что, – спросил барин, глядя вверх, – как ваши дела?
– К обеду, Захар Ильич, кончим, надо полагать, – только прикажите отпустить небольшой дубок – на закрома.
– Вы как же хотите тут сделать?
– В этом месте будет забираться досками, а тут мы оставим место для проходу; сохи упрут в матицу.
– Как кончите, ступайте начинайте гостиницу.
– Позвольте узнать: что же это, Захар Ильич, будет – трактир?
– Трактир, – усмехаясь, сказал барин.
– Тогда город-то, стало быть, к нам поближает, – заметил один плотник.
Прнчт ожидал барина в церкви. Барин принял благословение от священника и сказал:
– Батюшка! прошу отслужить молебен.
Причт облачился в ризы и запел: "Преподобие отче Заха-арие!.."
Барин пригласил духовных к себе в дом на закуску.
– Трактир строить хотите, Захар Ильич? – спрашивали гости, идя с барином по селу.
– Гостиницу. Это меня надоумил целовальник, Федор Петрович: открою здесь лавочку также.
– И кабачок, позвольте полюбопытствовать, будет?
– Не думаю. Мне этого не хотелось бы… Скажите: кажется, Федор Петрович хороший человек?
– Человек умный-с! человек угостительный.
– Именно умный! ваша правда. А ничего про него не слыхать дурного?
– Дурного ничего не слыхал… хлебосол! Навстречу барину бежал кучер.
– Пожалуйте, лошадей привели!
– Каких лошадей?
– Вы приказывали… рабочих…
У конюшни стояло стадо лошадей. Мещанин, пригнавший их, стоял без шапки.
– Здравствуй, почтенный! Дак ты пригнал?
– Пригнал, ваше высокоблагородие. Вы наказывали Федору Петровичу.
– Ну что же? как их выбирать?
– Да выбирать их почесть нечего! лошади все сносные, будьте покойны; я вам самых лучших представил…
– Ну-ка, покажи нам одну хоть.