С рассветом, когда туман рассеялся, выяснилось, что 14-я дивизия с боем захватила не Сандепу, а находившуюся в 400 метрах севернее от неё деревню Баотайцзы, которая в течение двух дней подвергалась артиллерийскому обстрелу. А самое большое селение на высотах, то есть Сандепу, огонь батарей русской полевой артиллерии так и не затронул.
Дальнейшие попытки захватить Сандепу оказались бесплодными и успеха не имели. 14-я дивизия генерала Русанова, потеряв 1122 человека убитыми и замерзшими ночью в поле, отошла по приказу на исходные позиции. Туда, откуда она начинала ночную атаку.
Проигранная битва за Сандепу "призвала" Михаила Васильевича к безрадостным, но неизбежным раздумьям. В письме родным он говорил откровенно:
"Хуже то, что развитие дел наших медленное, тягучее, нерешительное, предоставляющее нашему противнику время выжидать подхода подкреплений и бесконечно укреплять свою позицию. Укрепления свои японцы устраивают мастерски, а мы, не производя достаточных разведок, бьём свои лбы. Что в нашем высшем командовании не всё обстоит благополучно, указывает уход из армии Гриппенберга (генерала от инфантерии Оскара-Фердинанда Гриппенберга, члена Государственного совета, командующего 2-й Маньчжурской армией. - А Ш.).
Пока ещё не состоялось повеление о сдаче им должности, но отданный им приказ войскам армии звучит безвозвратным прощанием с ними. После боев под Сандепу он подал рапорт о болезни. В разговоре с нашим Командующим Куропаткин высказался в том смысле, что он не думал, чтобы человек в 67 лет успел так разрушиться, что он удивляется, зачем же Гриппенберг брался за должность, если здоровье его так расстроено.
Едва ли, однако, можно видеть в факте ухода "болезнь" главной причиной. Мой офицер, находящийся при штабе 2-й армии, даже в отрывочных телефонных и телеграфных сообщениях намекает на причины резкой разницы во взглядах на ведение войны Гриппенберга и Куропаткина.
Недостаточные средства, предоставляемые отдельным командующим армиями, и нагромождение резервов в собственных своих руках ("мой стратегический резерв") - всё это ведёт к тому, что мы нигде не можем нанести удар широким, смелым размахом.
Стукаемся частями, теряем много, а успехи наши или скромны, или граничат с неуспехами, но зато в утешение - наши стратегические резервы велики и нетронуты, конечно, до той минуты, пока и им не придёт пора точно так же тыкаться в двери, за которыми прячется победа.
Очевидно, коренная разница во взглядах, малая самостоятельность, стремление к опеке заставили Гриппенберга сначала подать рапорт о болезни, а затем послать телеграмму Государю об отозвании.
Я не могу согласиться с этим решением Гриппенберга вполне оставить армию в критические минуты, но не могу не преклониться перед его шведской настойчивостью, перед ним самим, не остановившимся перед уходом, не пожелавшим стать игрушкой в чужих руках. У нашего (генерала Каульбарса. - А. Ш.) этого не будет, и он будет плясать под дудку, в которую ему будут дуть.
Всё это, в общем, неладно. Всё это затрудняет и отдаляет от нас желанную и нужную победу, вместе с тем и выход из того тяжёлого положения, в котором находится Россия...".
...Русские войска медленно отступали на север, держась вдоль линии железной дороги, которая вела на Ляодун из Мукдена. Армейские контрразведчики из числа полевой жандармерии тревожили штаб армии своими донесениями о том, что в полках идёт "ропот". Прямо называлась и причина: неудачная атака укреплённого японцами Сандепу и последующее отступление.
Вскоре командующий армией Каульбарс вызвал своего генерал-квартирмейстера и поставил перед ним задачу следующего характера:
- Михаил Васильевич. Получен приказ главнокомандующего об организации разведки сил противника. Вы ознакомились уже с ним?
- Да. Хочу заметить, что для истории Русской армии он весьма необычен.
- Чем же?
- В приказе главнокомандующего за каждого пленного японского солдата обещается платить взявшему в плен сто рублей. А за каждого пленённого офицера - триста рублей.
- Но ведь до этого приказа число пленных японцев у нас было ничтожно. Всё больше из числа случайных людей.
- Беда, Александр Васильевич, не в их числе. Мы и при большем числе пленных не выиграем.
- Почему не выиграем, если пленных японцев у нас станет больше? Особенно офицерского состава.
- Причина в том, что у нас в армии нет ни одного переводчика. А как без них вести допросы пленных?
- Но ведь было же приказание начальника полевого штаба главнокомандующего генерала Сахарова об использовании для этих целей переводчиков из числа местных торговцев-китайцев. Знающих русский и японский языки.
- У нас в штабе армии есть уже такие переводчики. Приказчики хабаровских и мукденских купцов. Согласились служить нам при одном условии.
- При каком же?
- Чтобы им платили жалованье серебром, а не ассигнациями.
- Вы ими довольны?
- Что вы, Александр Васильевич. Они и русский, и японский знают только разговорный, и то скверно. Но это ещё полбеды. Беда с такими переводчиками в другом. Эти китайцы из купеческих приказчиков не умеют читать по-японски печатное. Поэтому мы ничего не можем почерпнуть из захваченных документов.
- И по этой причине вы все их отправляете в штаб главнокомандующего. Обидно за наше неустройство в разведке.
- Что делать. Отправляем не только солдатские и офицерские удостоверения, письма, какие-то свидетельства, но даже и топографические карты. А они же настоящий кладезь информации. Только умей прочитать такую карту.
- Контрразведчики опекают ваших переводчиков?
- Опекают. С японской агентурой шутить не приходится. Где её только нет. Что ни день, так наши патрули и боевые дозоры, особенно казаки, ловят всяких подозрительных лиц.
- Как из их числа вычисляют шпионов? Ведь здешние дороги полны торговцев, носильщиков и просто бродяг.
- Обыск даёт порой удивительные находки. Наши позиции рисуются тушью на клочках шелка. На шёлк наносится цифирь. Всё это прячется китайцами в косах, бамбуковых палках, в швах халатов, в обуви. Только сумей найти.
- Что делаем с выявленными шпионами?
- Допросы мало дают. Пойманные почти все связники из числа нищих местных китайцев. За несколько серебряных монет они готовы на любую работу. Многие даже не понимают смысла шпионского дела. После допроса их передают в военно-полевой суд.
- Знаю. Читал уже не один приговор. Наши японских шпионов вешают, японцы нашим разведчикам из числа китайцев рубят головы самурайскими мечами.
- Что делать. Это проза войны.
- Давайте вернёмся к приказу главнокомандующего о разведке. Надо его сегодня и завтра зачитать в ротах, казачьих сотнях и в батареях. Об исполнении доложить. Надеюсь, что пленных японцев станет больше.
- Слушаюсь, Александр Васильевич. Сейчас же прикажу приказ размножить и разослать в штабы...
В Маньчжурии генерал-квартирмейстеру Алексееву довелось стать причастным к деятельности русского партизанского, а вернее - диверсионного отряда "Пинтуй", что в переводе с китайского означало "Всё сбивающий перед собой". История этого "ответа" на создание японским командованием диверсионных отрядов из местных разбойников-хунхузов такова.
Хабаровский купец 1-й гильдии Тифонтай, китаец по национальности, решил из патриотических соображений помочь России в войне с нелюбимой им Японией. К своему "партизанскому делу" он привлёк полковника войск одного из маньчжурских губернаторов Чжана Чжэнюаня. Купец желал "послужить на пользу русских" и воинский отряд создал на собственные деньги. А энергичный и опытный в военном деле "безработный" полковник, тоже не любивший японцев, безвозмездно руководил действиями "Пинтуя", наведя в его рядах железную дисциплину.
Целью созданного на деньги китайского купца с берегов Амура отряда было ведение разведки и партизанских действий в японском тылу. В состав "Пинтуя" вошли 500 человек, навербованных из бывших китайских солдат, полицейских и хунхузов. Командирами стали бывшие офицеры и унтер-офицеры регулярной императорской армии Китая. Вооружение состояло из русских 3-линейных винтовок кавалерийского образца.
При отряде находился русский офицер с десятью конными казаками и два фельдшера. "Пинтуй" действовал преимущественно на левом фланге позиции русской армии. Прочие партизанские отряды из китайцев и созданная российской военной администрацией полиция из местных жителей себя не оправдали. Грабежами и насилиями, творимыми в деревнях и базарах, "союзники" вынудили главнокомандующего Куропаткина и царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева принять меры к их разоружению и роспуску.
С отрядом "Пинтуй" генерал-квартирмейстер Алексеев познакомился так. Из штаба главнокомандующего прислали шифрованную телефонограмму. В ней говорилось, что японцы, по данным засланной им в тыл агентуры, собираются отправить в рейд по тылам 3-й Маньчжурской армии большой отряд хунхузов предводителя Хандэнгю. Бывший "боксёр" был серьёзным противником. Под его знамёнами ходило по центральной части Маньчжурии 10-тысячное войско хунхузов, почти беспрепятственно со стороны местных губернаторов занимавшееся поборами с населения.
Той же телефонограммой генерал-майор Алексеев вызывался в штаб главнокомандующего. Прибыв туда, он имел беседу с начальником куропаткинского полевого штаба В.В. Сахаровым, с которым был знаком ещё по Санкт-Петербургу и по войне в Болгарии, когда тот служил в 12-м гусарском Ахтырском полку:
- Рад вас видеть, Михаил Васильевич.
- Я тоже, Владимир Викторович. Прибыл по шифровке.