- Да простят господа слуге своему эту дерзость, - отвечал я, - но осмелюсь заметить, что я тоже устал и измазался, как и вы оба; к тому же у меня две жены, о которых я должен заботиться, и наложница, которую я должен удовлетворять. Тем не менее я не знаю ни устали, ни уныния, служа мудрейшему из царей Соломону, и посему с вашего милостивого разрешения приду сюда еще раз, причем в сопровождении двух рабов, сведущих в грамоте и расшифровке различных письмен.
На что Ахия заметил:
- Тот, кого щекочет черт, срывает с себя кожу.
А Элихореф добавил:
- Не слишком затягивай со своими поисками, ибо, возможно, придется тебе продолжать их под открытым небом, где царские архивы станут добычей птиц, мышей и злых красных муравьев.
Я возвратился в дом № 54 по переулку Царицы Савской, где Лилит искупала меня и сделала мне массаж, а Эсфирь поднесла ломоть хлеба с оливками и луком.
- Ты снова собираешься уехать? - спросила она.
- К сожалению, я должен разыскать Иоава, сына Саруи, который во времена Давида стоял над войском, и расспросить его о кончине царя Саула: правда ли, что Давид велел убить также и Ионафана, с которым заключил союз.
Эсфирь прижала руку к сердцу.
- Существует соблазн, перед которым ты никогда не мог устоять, - имя ему Истина, дочь Судьбы.
- Боль в груди очень сильна? - подавленно спросил я. - И я ничем не могу помочь тебе?
Она покачала головой.
И я вышел, и прошел через Южные ворота, через сады по ту сторону ворот, пока не добрался до дома, сложенного из разноцветных кирпичей. У дверей этого дома стоял фелефей. Опустив копье, он спросил:
- Ты не похож на уличных торговцев, предлагающих свой товар, ибо у тебя нет лотка на брюхе; не похож и на крестьянина, разносящего по домам овощи, яйца или сладкий виноград. Так что отвечай правдиво, кто таков, ибо Ванея, сын Иодая, военачальник, приказал не спускать с этого дома глаз.
- Да благословит тебя БОг, юноша, - отвечал я, - острый ум твой сообразил, что я не уличный торговец, не крестьянин; однако ставлю пять шекелей против одного - ты не сможешь угадать, кто я.
- Принято, - усмехнулся фелефей. - Ты Эфан, сын Гошайи, редактор Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Достоверных - или что-то в этом роде - Хроник об Удивительном Возвышении и так далее, и господин мой Ванея приказал впустить тебя, если ты будешь настаивать, но обратно не выпускать.
Я отсчитал фелефею пять шекелей и хотел было убраться восвояси, но тут во мне зазвучал внутренний голос: "Ты уже сунул свою шею в петлю, Эфан, так пусть тебя хоть повесят не напрасно".
Поэтому я вошел в дом и обнаружил там дряхлого старика с гноящимися глазами; он сидел на корточках в темном углу, руки у него тряслись, борода свалялась, а голый череп покрывали струпья.
- Ты и есть Иоав, - громко произнес я, - тот, что стоял над войском?
Старик едва заметно пошевелился и ответил:
- Да, это я.
Я уставился на него. Немыслимо, чтобы это был тот самый герой, который взял штурмом Иерусалим, столь неприступный, что, считалось, его могли защищать даже хромые и слепые; который покорил Сирию, Моав, Аммон и Амалик, царей филистимлян и сервского царя; который убил Авенира, командовавшего войсками при царе Сауле, и Авессалома, сына Давидова.
Иоав жалобно пробормотал:
- Ты явился от Ванеи, чтобы продолжить мои мучения?
Он совсем сжался в комок и захныкал, как ребенок.
- Я Эфан, сын Гошайи, - отвечал я, - писатель и историк; и пришел я по собственной воле, дабы задать тебе несколько вопросов о некоторых вещах, которые для меня неясны.
- Как могу я знать, - сказал Иоав, - что ты не подослан Ванеей и что мои слова не обратятся против меня же, за что голову мою насадят на копье, а тело распнут на стене Иерусалима, который я отвоевал и отдал в руки царя Давида?
- Ты сам когда-то был одним из власть имущих этого царства, - отвечал я, - причем из тех, кто принимал решения, умереть ли человеку насильственной смертью или мирно окончить свои дни. Я же решаю, каким будет жить человек после своей смерти в глазах грядущих поколений, каким его будут видеть через тысячу лет - впадшим в детство стариком, который пускает слюни и мочится в штаны, или же солдатом, с достоинством и мужеством глядящим в лицо судьбе.
Руки Иоава перестали дрожать. Он поднялся и подошел ко мне, источая смрад, и сказал:
- Я всегда был солдатом и делал то, что мне приказывали. Но затем я узнал, что царь Давид проклял меня на своем смертном одре и велел Соломону: "Поступи с Иоавом так, как подсказывает тебе твоя мудрость, дабы седая его голова не упокоилась мирно в могиле". Представь себе: он проклял меня за убийства своего сына Авессалома и Авенира, сына Нира, а ведь я убил их ради него! О, сам он никогда не поднимал руку на других людей; на пояс, что носил он на бедрах, не пролилось ни капли крови, как и на его сандалии. Он предпочитал убивать чужими руками.
- Давид приказал убить и царя Саула, - спросил я, - а также Ионафана, с которым заключил союз?
Иоав почесал свою грязную бороду.
- Делай выводы сам. Я лишь могу рассказать тебе о том, что сам видел и слышал. На третий день после возвращения Давида в Секелаг туда прибыл и тот юноша-амаликитянин. Одежды его были изорваны, он посыпал себе голову землей и причитал, что войско Израиля бежало с поля битвы и множество народу полегло и погибло; и Саул мертв, и сын его Ионафан. Давид, окруженный свитой, и спрашивает его: "Ты собственными глазами видел, что Саул и Ионафан мертвы?" И тот отвечает: "Господин мой знает, что я верный слуга и всем ему обязан и что говорю я правду. Я дошел примерно до горы Гелвуйской и вижу, там стоит Саул, опершись на свое копье, а вражеские колесницы и всадники мчатся прямо на него. Царь увидел меня и крикнул: "Кто ты?" Я отвечал ему: "Я - амаликитянин". Тогда сказал он мне: "Убей меня, ибо обложен я со всех сторон, а жизнь еще теплится во мне". И я убил его, и снял корону с головы его и браслет с руки его, и принес их тебе, господин; и да вознаградит меня мой господин за службу".
- И что сделал Давид? - спросил я.
- Он взял корону и браслет, - продолжал Иоав, - и причитал некоторое время по Саулу и Ионафану, а затем обернулся к амаликитянину и молвил: "Как же ты не побоялся поднять руку на помазанника БОжьего?" Юноша побледнел и стал лепетать что-то несвязное, а Давид сказал: "Прольется и твоя кровь, ибо уста твои свидетельствовали против тебя". И приказал он одному из своей свиты убить амаликитянина.
Меня охватил ужас: я понял, что дух, явившийся аэндорской колдунье, сказал правду о смерти царя Саула и причастности к ней Давида, и спросил я Иоава:
- Значит, кровь царя Саула лежит и на сандалиях Давида?
Но не успел Иоав ответить, как послышались голоса и звуки тяжелых шагов. Иоав вздрогнул, руки его задрожали, и по бороде опять потекла слюна. В помещение вошел Ванея, сын Иодая, и вопросил с угрозой в голосе:
- Снова оседлал своего конька? - А потом, повернувшись ко мне: - Про амаликитянина рассказывал?
Иоав бросился наземь и стал целовать Ванее ноги. Ванея же так его пнул, что старик отлетел в угол и остался там неподвижно лежать.
- Посмотри, - сказал Ванея, - и эта куча дерьма когда-то держала в своих руках власть над царством. А ты, Эфан, такой хитроумный и проницательный, что узнал ты у этой развалины?
Я склонил голову и промолчал.
- Не упрямься, - продолжал Ванея, - или мне придется выбивать ответ из Иоава?
- Я спрашивал у него относительно кончины царя Саула, - сказал я, - а также Ионафана, с которым Давид заключил союз.
- Иоав, - позвал Ванея. - Поди сюда.
Иоав подполз.
- Ну-ка, расскажи нам о кончине царя Саула, - приказал Ванея, - и о том, кто убил его и Ионафана.
- Ионафана, и Аминадава, и Мельхиуса, сыновей Саула, убили, филистимляне, - устало проговорил Иоав. - Битва с Саулом была жестокой, лучники стреляли в него, и был он ими тяжело ранен. И сказал Саул своему оруженосцу: "Вынь свой меч и порази меня им, чтобы не пришли эти необрезанные, и не закололи меня, и не надругались надо мной". Но оруженосец не решался сделать это, и тогда сам Саул взял меч и бросился на него. Увидел оруженосец, что Саул мертв, и тоже бросился на свой меч, и умер вместе с ним.
- А откуда тебе известно, что все было именно так? - спросил Ванея.
- Начальник филистимских лучников, - ответствовал Иоав, - которого я позднее взял в плен и допросил, клялся всеми богами, что видел это собственными глазами; кроме того, он видел также какого-то юношу, который выскочил из кустов, схватил корону и браслет и исчез, прежде чем филистимские лучники приблизились к мертвому царю.
- Так что получается, - подытожил Ванея, - что ни крови царя Саула, ни крови Ионафана на совести Давида нет.
- Именно так, - подтвердил Иоав.
Ванея занес кулак и ударил Иоава в лицо так, что изо рта у того потекла кровь и он упал наземь. Я поклонился и поблагодарил Ванею за помощь, которую он оказал мне в поисках истины о кончине царя Саула и Ионафана, с которым Давид заключил союз. Ванея посмотрел на меня тяжелым взглядом, и я мысленно воззвал к БОгу, чтобы грозу пронесло стороной. И ГОсподь внял мне, ибо Ванея усмехнулся и так ткнул локтем мне под ребро, что стал я хватать ртом воздух, а затем молвил:
- Если ты, Эфан, и впрямь знаешь так много, как мне сдается, то сдается мне, что знаешь ты слишком уж много.