Теперь Кентон видел, что завеса тьмы протянулась точно посередине корабля и что он находится едва ли в десяти футах от того места, где та разрезала корабль надвое. Палуба, на которой он лежал, была белой, и снова попытавшееся пробудиться воспоминание отпрянуло прочь. Свет розового шара столкнулся с тьмой, обернувшись диском более широким, чем сам корабль, паутиной лучей расходящимся от розовой луны. Тьма давила на эту светящуюся паутину, пытаясь прорваться.
Грохот змеиного барабана стал громче, завизжали медные трубы-раковины. Барабанный бой и завывание труб слились воедино в биение сердца Абаддона, ритм логова проклятых. Три женщины со стороны Шарейн ответили арпеджио арф, обрушившимся на врага бурей крошечных стрел, и копьями взмыли в воздух переливы двойной флейты. Эти стрелы и копья пронизывали гром барабана и завывания труб, обескровливая, отгоняя их. Во тьме что-то зашевелилось. Она вскипела и выбросила наружу свое отродье. Черные тени рухнули на диск из света – безликие, похожие на ужасных личинок или слизней. Они вгрызались в паутину, стараясь прорвать ее.
И паутина поддалась!
Края ее оставались неподвижными, но центр медленно продавливался назад, пока диск не превратился в огромную полую полусферу. Внутри сплетались, копошились, бились отвратительные твари. С черной палубы триумфально загрохотал змеиный барабан и зазвучали медные трубы.
Вновь звук золотых труб ответил с палубы слоновой кости. Шар раскалился добела, светя невыносимо ярко. Края паутины двинулись вперед и сомкнулись вокруг черных порождений тьмы, заставляя их биться, подобно рыбе, пойманной в сеть. И, словно сеть, поднятая могучей рукой, паутина взмыла вверх, поднимаясь выше корабля, светясь так же ярко, как и шар. Пойманные черные твари издавали слабый отвратительный вой. Они уменьшались, растворялись и наконец исчезли.
Сеть развернулась, рассыпая небольшое облачко эбеновой пыли.
Паутина втянулась в шар, породивший ее.
А затем в мгновение ока шар исчез! Исчезла и тень, окутывавшая черную палубу. Высоко над кораблем кружили белоснежные голуби, торжествующе крича.
На плечо Кентону легла чья-то рука. Он поднял голову и взглянул в подернутые поволокой глаза женщины по имени Шарейн – не богини более, теперь обычной женщины. В этих глазах было удивление, неверие.
Кентон вскочил. Голова отозвалась вспышкой ослепительной боли. Палуба рванулась навстречу. Он попытался совладать с головокружением, но не смог. Корабль шатался под ногами, а вокруг вращалось бирюзовое море и серебряный горизонт.
Будто вихрь, водоворот, крутящийся все быстрее и быстрее, сливаясь в бесформенное пятно… Снова он услышал бурю, свист космических ветров.
Ветра затихли. Раздались три удара колокола…
Кентон стоял в своей комнате!
Это его часы отбивали шесть. Шесть? Но ведь последним звуком, который он услышал, прежде чем его затянуло мистическое море, был третий удар этих часов, оборвавшийся на середине.
Господи! Ну и сон! И лишь на протяжении половины удара часов!
Кентон поднял руку, коснувшись синяка на правом виске, вздрогнул – по крайней мере, этот удар не был сном – и подошел к драгоценному кораблю, уставившись на него с недоверием.
Фигурки на палубе передвинулись – и появились новые!
На черной палубе было уже не четыре человечка.
Теперь их оказалось два. Один стоял, указывая на платформу рядом с мачтой у правого борта, вторая его рука лежала на плече рыжебородого солдатика с агатовыми глазами, одетого в блестящую кольчугу.
И женщины, которая находилась у двери розовой каюты, когда Кентон освободил корабль из камня, там тоже уже не было. На пороге каюты он увидел пять стройных девушек с копьями в руках.
Женщина стояла у правого борта, перегнувшись через него!
И весла корабля больше не погружались в лазуритовые волны.
Они были подняты, готовые вновь опуститься вниз!
Глава 3
Корабль возвращается
Одну за другой Кентон попытался взять каждую фигурку. Их нельзя было сдвинуть – казалось, они являлись частью палубы, никакая сила на свете не могла переместить их.
Но что-то же изменило их положение. И куда делись отсутствующие? Откуда взялись новые?
Фигурки больше не казались размытыми, их можно было разглядеть в деталях. У той, которая указывала пальцем на платформу, были короткие кривые ноги, огромное тело, бритая голова, а в ушах блестели большие золотые диски. Кентон узнал его – тот, что бил в барабан из змеиной кожи.
На голове фигурки согнувшейся женщины он разглядел крошечный серебряный полумесяц, с его краев ниспадал водопад золотисто-рыжих волос. Это Шарейн!
А то место, куда она смотрела, – разве не там он лежал на том, другом корабле, в своем сне?
Другом корабле? Он вспомнил палубы, черную и белую, розовую каюту и изумрудную мачту. Это ведь тот же самый корабль! Был ли это сон?
Но что сдвинуло фигурки?
Удивление Кентона росло. А с ним росло и беспокойство, но еще сильнее было любопытство. Он не мог думать ни о чем, кроме этого корабля, – казалось, тот поглощал все его внимание, притягивал его, заставляя замереть в напряженном ожидании. Кентон снял со стены занавеску и набросил ее на сверкающую тайну, затем вышел из комнаты, на каждом шагу подавляя желание обернуться. Когда он подошел к двери, чьи-то незримые руки словно норовили вцепиться в его щиколотки, чтобы остановить беглеца. Стараясь не оглядываться, Кентон налег плечом на дверь. Закрыл ее. Запер.
В ванной он осмотрел синяк на виске. Больно, но ничего серьезного. После холодного компресса через полчаса от кровоподтека и следа не останется. Кентон сказал себе, что, наверное, упал на пол, потеряв сознание из-за странного запаха, хотя и знал, что это было не так.
Кентон обедал в одиночестве, раздумывая над тем, что произошло, и не обращая внимания на еду. Что за история связана с камнем из Вавилона? Кто поместил внутрь него корабль и зачем? В письме Форсита говорилось, что он нашел камень на холме под названием Амран, к югу от Ксера, разрушенного дворца Набопаласара. Кентон знал о существовании доказательств того, что на Амране находилась Эсагила, зиккурат или храм, бывший в древнем Вавилоне Домом Богов. Форсит предположил, что к камню относились с особым почтением, потому как он был спасен из города, разрушенного Синаххерибом, и впоследствии возвращен в заново отстроенный храм.
Но почему он был столь ценен? Почему такое чудо, как этот корабль, спрятали в камне? Надпись могла бы дать ответ на этот вопрос, не будь она такой поврежденной. В письме Форсит упоминал, что имя Иштар, вавилонской Богини-Матери (а также богини возмездия и разрушения), повторялось в ней снова и снова, и также часты были упоминания Нергала, бога вавилонской преисподней, Повелителя Мертвых, и что символ Набу, бога мудрости, тоже встречался неоднократно. Только эти три имени и можно было разобрать – время безжалостно стерло все остальное.
Кентон мог читать клинопись так же легко, как родной английский. Он вспомнил, что в надписи упоминался гневный аспект Иштар, а не более милосердный, с символами же Набу обычно связывали предупреждение об опасности.
Форсит, видимо, этого не заметил или же не посчитал достойным упоминания. Также он, по всей видимости, не знал о таившемся в камне аромате.
Как бы то ни было, думать о надписи не было смысла. Ее больше нет, как и пыли, в которую она обратилась.
Кентон нетерпеливо откинулся на спинку стула. Он понимал, что провел последний час в сомнениях, разрываясь между желанием вернуться в комнату с кораблем и ужасом оттого, что все его приключение окажется иллюзией, сном, что маленькие фигурки на самом деле не двигались и остались там же, где и были, когда он посмотрел на корабль впервые, что это была лишь игрушка с игрушечным экипажем и ничего более. Но теперь он колебаться не станет.
– Не беспокойте меня сегодня вечером, Джевинс, – сказал он дворецкому. – У меня важные дела. Если будут звонить, скажите, что меня нет. Я запрусь в кабинете и не хочу, чтобы меня беспокоили, если только не вострубит архангел Гавриил.
Старый слуга, доставшийся Кентону в наследство от отца, улыбнулся.
– Как скажете, мистер Джон, – ответил он. – Я никому не позволю беспокоить вас.
Путь Кентона в кабинет, где остался корабль, лежал через другую комнату, в которой он хранил редчайшие экспонаты, привезенные им из самых отдаленных уголков мира. Проходя через нее, краем глаза он заметил голубоватый отсвет и остановился, будто чья-то рука придержала его. Это был отблеск рукояти меча, удивительного оружия, купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне.
Меч висел поверх древней накидки, в которую был завернут, когда хитрый араб принес его в палатку Кентона. Ее лазурь поблекла под напором бесчисленных веков, а ткань украшали серебристые змеи, переплетенные в каббалистическом танце.