– Знаете, несколько лет назад у меня возникла блестящая идея, перемещающая всю эту проблему в иную плоскость, – с вызовом заявил я. – Эта идея основывалась на том факте, что из всех чувств последним отмирает слух. После остановки сердца мозг еще некоторое время функционирует, пока ему хватает кислорода, и, пока мозг работает, хотя все органы чувств уже отключились, он может вызывать в угасающем сознании видения. Для умирающего эти видения длятся днями, неделями, хотя в реальном мире проходит лишь доля секунды. И я придумал корпорацию "Ад и рай". Вот моя идея: "Обеспечьте себе вечное блаженство бессмертия!", "Отомстите врагу муками бессмертия!" Представьте себе: мастера внушения, эксперты в вопросах гипноза сидят у кровати умирающего и нашептывают ему на ухо то, что его погибающий мозг превратит в яркое видение, когда все органы чувств уже отключатся…
Мадемуазель Дахут резко вздохнула. Де Керадель одарил меня странным пристальным взглядом.
– В общем, как-то так, – продолжил я. – За крупную сумму можно было пообещать – и действительно предоставить – клиенту желанное бессмертие. Любую загробную жизнь: гурий для мусульман, ангельские песнопения для христиан. А если средства позволяют и есть такая возможность, то можно внушить врагу адские муки. И я готов поспорить, что у нас нашлось бы немало клиентов. Да, корпорация "Ад и рай" принесла бы огромную прибыль.
– Какая забавная идея, дорогой, – пробормотала Хелена.
– Да, забавная идея, – горько сказал я. – Но мне она не пошла на пользу. Ее можно было бы воплотить жизнь, но представьте, что стало бы со мной, изобретателем этой идеи? Если после смерти нас ждет райское блаженство, то разве смогу я насладиться им? Ни в коем случае. Я подумаю, что это лишь видение, возникшее в умирающих клетках моего мозга. Нет никакого рая в объективной реальности. И что бы ни случилось со мной в загробной жизни – если мы предположим, что загробная жизнь все-таки существует, – мне она не покажется реальной. Я подумаю: "О, какое у меня богатое воображение, но, в конце концов, все это существует только в моем умирающем сознании, не более того". Безусловно, – мрачно добавил я, – тут есть и светлая сторона. Очутись я в одной из традиционных преисподних, то не отнесусь к происходящему серьезно. Как бы то ни было, все чудеса магии и колдовства, с которыми я сталкивался, были не более реальны, чем те образы в сознании умирающего.
И тогда мадемуазель Дахут прошептала – тихо-тихо, так что услышать ее мог только я:
– Я сделала бы их реальными для вас, Ален де Карнак. Рай или ад.
– Ни при жизни, ни в посмертии, если оно есть, вы не смогли бы доказать свои теории, доктор де Керадель. По крайней мере мне, – продолжал я.
Он не ответил, барабаня пальцами по столу.
– Предположим, вы хотели бы выяснить, какому божеству поклонялись в мегалитических сооружениях Карнака. Возможно, вы сумели бы воспроизвести каждый элемент ритуала. Могли бы найти кого-то, чей род восходит к одной из карнакских жриц. Пробудить древнее знание. Но как бы вы узнали, что тот, кто являлся своим служителям в пирамиде в центре круга, Собиратель, Гость Алькараза, реален?
– Что вам известно об Алькаразе? Или о Собирателе? – спросил потрясенный де Керадель. В его голосе звучало любопытство, которое он отчаянно пытался сдержать.
Мне тоже был интересен ответ на этот вопрос. Я не помнил, чтобы когда-либо слышал о Собирателе из Карнакской пирамиды или об Алькаразе. Тем не менее эти слова сами слетели с моих губ. Я взглянул на мадемуазель Дахут. Она потупила взгляд, но я увидел на ее лице триумф, как и в тот миг, когда после прикосновения ее руки я узрел древний Карнак.
– Спросите свою дочь, – ответил я де Кераделю.
Мне почудилось, что голубизна ушла из его глаз и радужка превратилась в бледное пламя. Он молчал – но его глаза требовали ответа. Мадемуазель Дахут равнодушно повела белым плечиком.
– Я не говорила ему. Может быть, отец… он вспомнил. – В ее голосе звучало злорадство.
Я чокнулся о ее бокал, чувствуя себя просто превосходно.
– Я помню… помню… – пробормотал я.
– Если ты выпьешь еще вина, то будешь помнить лишь о мучительном похмелье, дорогой, – съязвила Хелена.
– Что же вы помните, Ален де Карнак? – проворковала мадемуазель Дахут.
И я спел им старую бретонскую песню.
На жеребце темнее ночи
Несется Белая Дахут.
Прекрасны мертвенные очи,
И тени душ за ней бегут
Быстрее ветра штормового
За веком век сквозь мглу и мрак,
За все расплачиваясь снова…
Ты видел ли ее, рыбак?
Повисла неловкая тишина. И тут я заметил, как оцепенел де Керадель. На его лице промелькнуло то же выражение, что и при упоминании о Собирателе из Карнакской пирамиды и об Алькаразе. Билл побледнел. Я взглянул на мадемуазель Дахут и увидел, как лиловые искорки пляшут в ее глазах. Не знаю, почему старая песня произвела на них такое впечатление.
– Какая странная мелодия, Алан, – сказала Хелена. – И кем была эта Белая Дахут?
– Ведьмой, ангел мой, – сказал я. – Злой, но прекрасной ведьмой. Не златовласой, как ты, милая моя ведьмочка, а белокурой. Она жила около двадцати столетий назад в городе под названием Ис. Никто не знает, где он находился, но, вероятно, его башни возвышались там, где сейчас царят морские воды, между мысом Киберон и островом Бель-Иль. Когда-то там лежала суша. По преданию, Ис был городом злодеев, полным ведьм и колдунов, но злейшей из всех была Дахут Белая, дочь короля. Она выбирала мужчин себе в любовники – и те ублажали ее одну ночь, две, иногда – три. А после она предавала их морю – в одном варианте легенды. В другом же она скармливала этих мужчин теням.
– Что ты имеешь в виду? – перебил меня Билл.
Его лицо стало белым как снег. Де Керадель пристально посмотрел на него.
– Теням. Дахут была владычицей теней. Она была ведьмой и умела управлять тенями. Любыми – тенью своего любовника, тенью демона, тенями инкубов и суккубов. По легенде, она была лучшей повелительницей теней. В конце концов боги решили вмешаться. И не спрашивай меня, что то были за боги. Языческие – если описанные в легенде события произошли еще до возникновения христианства. Или же то был Бог христиан – если на самом деле речь идет о более поздних временах. Как бы то ни было, те боги верили в воздаяние: кто чем живет, от того и падет. Они отправили в Ис юного героя, и Дахут полюбила его с первого взгляда – безумно, всей душой. Он был первым мужчиной, в которого она влюбилась, невзирая на все ее связи. Но он не принял ее страсть, чурался ее. Он смог бы простить Дахут все ее похождения, если бы она доказала ему свою любовь, и тогда он принял бы ее. Как же она могла его убедить? Очень просто. По легенде, Ис был построен ниже уровня моря и высокие стены защищали этот город от приливов. В стене со стороны моря были ворота. Зачем их там построили? Не знаю. Возможно, на случай вторжения, восстания, захвата города чужаками. Как бы то ни было, такие ворота – по преданию – существовали. И ключ от них всегда носил на шее король Иса, отец Дахут. "Принеси мне ключ, и я поверю, что ты любишь меня", – сказал герой. Дахут украла ключ у спящего отца, пробравшись в его покои. И отдала ключ своему возлюбленному. Тот открыл ворота – и в город хлынуло море. Так погибла злобная ведьма Дахут Белая.
– Она утонула?
– О, это самая занятная деталь легенды. Привязанность к отцу вернулась в сердце Дахут, и девушка разбудила преданного ею короля, вскочила вместе с отцом в седло своего черного коня и поскакала прочь, пытаясь выбраться на сушу. Вероятно, было в ведьме и что-то хорошее. Но – еще одна прелюбопытнейшая деталь – ее тени взбунтовались, вселились в волны, и Дахут с отцом захлестнула вода. Так она погибла. Однако, согласно легенде, Дахут и ее отец все еще скачут в море неподалеку от мыса Киберон, а за ними – свора теней… – Я осекся.
Говоря, я поднял левую руку, в которой держал бокал вина. Ярко горели свечи, и на белоснежной скатерти четко проступала тень моего запястья, ложась на стол прямо перед мадемуазель Дахут. И девушка что-то делала с этой тенью, будто измеряла ее.
Я перехватил ее руку. Она попыталась отстраниться, но я вырвал из ее тонких белых пальцев… длинный волос. Ее волос.
Я поднес волос к пламени свечи, и он сгорел.
Девушка рассмеялась – она смеялась надо мной. Засмеялся и доктор де Керадель. Больше всего меня потрясло то, что смеялись они беззлобно. По-дружески.
– Вначале он сравнивает меня с морем – опасным морем. Затем говорит о злой ведьме Дахут, королеве теней. Намекает на то, что я ведьма, – и сжигает мой волос. И все же он утверждает, что не верит во все это!
И вновь она захохотала – как и доктор де Керадель.
Я почувствовал себя глупо. Очень глупо. Без сомнения, победа осталась за мадемуазель Дахут. Я возмущенно посмотрел на Билла. Какого черта он меня так подставил?! Но Билл не смеялся. С окаменевшим лицом он смотрел на девушку. Не улыбалась и Хелена. Она тоже не сводила глаз с дочери де Кераделя. Судя по выражению лица Хелены, ей очень хотелось использовать одно из старых-престарых словечек, которые в словарях обычно помечают условным обозначением (бран.) – бранное.
– Похоже, другая дама усадила меня на гнездо шершней, – ухмыльнувшись, сказал я.
Хелена сочувственно посмотрела на меня.
– Второй раз я стерплю, но да поможет Господь той девушке, которая поступит так вновь.
Повисло неловкое молчание.
– Не знаю почему, но я вспомнил один вопрос, который собирался задать вам, доктор Беннетт, – нарушил тишину де Керадель. – Меня заинтересовало самоубийство мистера Ральстона. Как я понял из вашего интервью в газете, он был не только вашим пациентом, но и близким другом.