– Я знал одного шамана из народа зулусов, который использовал тот же прием, мадемуазель де Керадель. Он называл это "выпустить душу из тела". Но он не был так красив, как вы, поэтому ему требовалось больше времени для этого. – Мне хотелось добавить, что прикосновение ее руки было столь же молниеносным, как укус ядовитой змеи, но я сдержался.
Дахут ничего не отрицала.
– И это все, о чем вы подумали, Ален де Карнак?
– Нет. Еще я подумал, что ваш голос напоминает мне о море. – Я рассмеялся.
Так оно и было. Нежнейшее, сладчайшее контральто, бархатное, завораживающее, как шепот волн на пологом берегу.
– Едва ли я могу принять ваши слова как комплимент. Сегодня вы много раз сравнивали меня с водами морскими. Но разве море не таит в себе опасности?
– Именно так.
Мне было все равно, как она воспримет мои слова. Но девушка, казалось, не обиделась.
За ужином мы болтали о том о сем. Еда была вкусной, вино – изысканным. Дворецкий следил, чтобы мой бокал оставался полон, и мне даже подумалось, что это Билл его надоумил.
Мадемуазель оказалась девушкой широких взглядов, умной и, несомненно, очаровательной – если можно воспользоваться столь затертым словом. У нее был дар поддерживать разговор именно так, как от нее ожидали. Теперь я не замечал в ней ничего экзотического, ничего загадочного. Современная, хорошо образованная и воспитанная девушка потрясающей красоты, вот и все.
Хелена тоже была прекрасна. И весь ужин мне ни о чем не хотелось спорить, не было ни единого повода повести себя нелюбезно или вызывающе. Мне показалось, что Билл немного озадачен. Он был смущен, как пророк, предсказавший какое-то событие, в то время как его пророчество и не собиралось сбываться. Если де Кераделя и интересовала смерть Дика, он никак это не проявлял.
Некоторое время Лоуэлл и де Керадель негромко обсуждали что-то, а остальные в их разговоре не участвовали. И вдруг доктор Лоуэлл повысил голос:
– Но вы ведь, несомненно, не верите в существование такого в объективной реальности?
Этот вопрос привлек мое внимание. Я вспомнил порванное письмо Дика: "…ты отнесешься к делу объективно, а не субъективно, сколь бы невероятными ни показались тебе факты". Билл тоже прислушался. Даже мадемуазель Дахут повернулась к доктору Лоуэллу, в ее глазах читалось любопытство.
– Я уверен, что это и есть объективная реальность, – ответил де Керадель.
– Значит, вы считаете, что эти создания, эти демоны… действительно существовали? – потрясенно переспросил доктор Лоуэлл.
– И существуют до сих пор. Если воспроизвести те условия, при которых обладатели древней мудрости пробуждали этих существ – эти силы или сущности, называйте их как хотите, – то дверь распахнется и они придут. Блистательная богиня, которую египтяне именовали Исидой, предстанет пред нами, как в древности, и предложит сорвать с нее вуаль. Темный бог, чьи силы превосходили мощь Блистательной, – проявится и он. Египтяне именовали его Сетом, а греки – Тифоном, но иное его имя было высечено на алтарях более древней и мудрой расы. Да, доктор Лоуэлл, и другие войдут в эту распахнутую дверь – чтобы обучать нас, наставлять нас, помогать нам, подчиняться нам.
– Или чтобы властвовать над нами, отец, – нежно проворковала Дахут.
– Или чтобы властвовать над нами, – эхом откликнулся де Керадель.
Он побледнел, и мне почудилось, что страх промелькнул в его взгляде, брошенном на дочь.
Я пнул Билла ногой под столом, и он ответил мне тем же, побуждая к действиям.
– Доктор де Керадель рисуется, – отвратительным менторским тоном произнес я. – Нужны подходящие подмостки, подходящие декорации, подходящие актеры, подходящая музыка и сценарий, хорошая работа суфлера – и демоны, или что вы там имеете в виду, выпорхнут на сцену, став звездами сего представления. Что ж, я видел, как при подходящих условиях создавались удивительно правдоподобные иллюзии. Достаточно правдоподобные, чтобы ввести в заблуждение большинство профанов…
Глаза де Кераделя сузились, он подался вперед на стуле.
– "Профанов"?! Вы намекаете на то, что я профан?
– Вовсе нет, – учтиво ответил я, глядя на свой бокал. – Я лишь сказал, что вы рисуетесь.
Ему едва удавалось сдерживать свой гнев.
– Это не иллюзии, доктор Лоуэлл, – заявил де Керадель. – Есть определенная формула призыва, определенная схема действий. Есть ли что-либо более незыблемое, чем ритуал, при помощи которого католики устанавливают связь со своим Богом? Песнопения, молитвы, жесты, даже интонации – все это должно строго соблюдаться. Как и в других религиях – мусульманстве, буддизме, синтоизме, – любой ритуал поклонения четко прописан. В любой религии мира. Люди понимают, что только точным выполнением предписаний можно достучаться до нечеловеческого разума. В них говорит память о древней мудрости – но об этом больше ни слова, доктор Каранак. Говорю вам, это не иллюзия.
– Откуда вы знаете? – осведомился я.
– Знаю, – тихо ответил он.
– Действительно, определенная комбинация звуков, запахов, движений и цветов может порождать очень странные и весьма реалистичные видения, – примирительно взмахнул рукой доктор Лоуэлл. – Представляется возможным также, что подобная комбинация может вызывать одни и те же видения у разных людей, если они пребывают в одинаковом эмоциональном состоянии. Но я ни разу не сталкивался с доказательством того, что такие видения – не только результат субъективного восприятия реальности. – Он помолчал.
Я увидел, как судорожно сжались его пальцы, как побелели костяшки.
– Разве что… однажды, – пробормотал старик.
Доктор Керадель внимательно наблюдал за ним, и от него не укрылся невольный жест Лоуэлла.
– Однажды? Что же тогда случилось?
– Нет, и тогда доказательств я не нашел, – резко ответил Лоуэлл.
– Как бы то ни было, – продолжил де Керадель, – есть еще один элемент призыва – заметьте, доктор Каранак, мы не говорим об иллюзиях или театральных постановках. Этот элемент, если мне позволено будет воспользоваться термином из химии, можно назвать катализатором. Вещество, необходимое для протекания химической реакции, но не вступающее в нее, остающееся неизменным, нетронутым. Такой катализатор – человек. Мужчина, женщина, ребенок. Тот, кто поддерживает связь с призываемой сущностью. Таким элементом выступали дельфийские пифии, поднимавшиеся на алтарь, чтобы открыться божеству и говорить от его имени. Такими были жрицы Исиды в Древнем Египте и жрицы Иштар в Вавилоне, служительницы Гекаты, богини преисподней. Знания об их тайных ритуалах были утрачены, пока я не восстановил их. Таким был воин-жрец уйгуров, служивший Великому Калкру, осьминогоподобному божеству с множеством щупалец. Такими были жрецы скифов, призывавшие Черного бога, и тот являлся им в образе исполинской лягушки. Такими…
– Но все подобные ритуалы проходили в глубокой древности, – прервал его Билл. – Безусловно, никто уже много столетий не поклоняется этим божествам. Значит, обряды древних жрецов и жриц утрачены, ведь та традиция оборвалась. Все жрецы давно умерли. Как же восстановить эти знания?
Мне показалось, что Дахут выразительно посмотрела на отца, пытаясь остановить его. Но де Керадель не обратил на нее внимания. Сейчас он был полностью поглощен своей теорией, старался прояснить ее, убедить нас в своей правоте.
– Но вы ошибаетесь. Те жрецы живут. Они живут в сознании своих потомков. Спят в сознании тех, в чьих жилах течет их кровь. Спят, пока кто-то не пробудит их! И сколь велика будет награда того, кто сумеет это сделать! Он увидит не золотую мишуру из гробницы Тутанхамона, не сокровищницу Чингисхана или Аттилы, не блестящие побрякушки и бренный металл… не все эти бирюльки. Наградой ему станет хранилище воспоминаний, сокровищница знаний – знаний, которые возвысят его обладателя над другими людьми, уподобив богу.
– Да, я не отказался бы уподобиться богу. Где же мне найти такую сокровищницу? Там, должно быть, пыльно, но можно и запачкаться, чтобы стать богом, – сказал я.
Вены на шее де Кераделя вздулись.
– Вы насмехаетесь надо мной! Но я расскажу вам кое-что. Однажды доктор Шарко погрузил в гипнотический транс одну девушку – она давно уже выступала в роли подопытной в его экспериментах. Он вверг ее в транс глубже, чем когда-либо позволял себе с другими. И вдруг он услышал голос – слова слетали с губ девушки, но то был не ее голос. Доктор говорил с французским крестьянином. И крестьянин поведал ему многое – то, чего эта девушка знать не могла. Крестьянин рассказал ему о Жакерии, восстании во Франции в четырнадцатом веке. Доктор Шарко все записал, а потом провел тщательное исследование. Слова его подопытной подтвердились, все эти события действительно имели место. Тогда он отследил происхождение девушки. Оказалось, что одним из ее предков был лидер того крестьянского восстания. Доктор Шарко продолжил эксперименты. Он зашел еще дальше и услышал уже другой голос, на этот раз женский. Голос поведал ему о событиях тысячелетней давности в таких подробностях, которые могли быть известны лишь их непосредственному участнику. И вновь доктор проверил услышанное. Голос сказал ему правду.
– Так значит, вы говорите о переселении душ? – любезно осведомился я.
– Как вы смеете ерничать?! – возмутился де Керадель. – Шарко удалось проникнуть в глубины памяти на тысячи лет назад в прошлое, срывая покров за покровом. Я зашел еще дальше. Не на тысячу, но на десять тысяч лет. Я, де Керадель, уверяю вас в этом.