* * *
Однажды мимо пасторской усадьбы проезжал Йёста Берлинг. Он увидел сидящего у дороги пастора. Состарившийся и одряхлевший, пастор раскладывал сухие ветки, играл ими, будто впал в детство. Его жалкий вид глубоко поразил Йёсту.
- Чем это вы заняты, господин пастор? - спросил он, спрыгнув с повозки.
- Да так, ничем особенным, сижу себе и собираю щепки.
- Шли бы вы лучше домой, чем сидеть здесь в пыли.
- Да нет, мне надобно сидеть здесь.
Йёста Берлинг сел рядом с ним.
- Видно, нелегко быть пастором, - сказал он, помолчав.
- Здесь еще ничего, здесь есть люди, - отвечал пастор. - А каково там, на севере!
Йёста хорошо понимал, что хотел сказать пастор.
Ему были знакомы приходы северного Вермланда, где порой даже нет жилья для пастора, где в обширных бедняцких лесных приходах финны живут в курных избах, где на целую милю не встретишь и двух человек, где на весь приход священник - единственный просвещенный человек. Пастор из Брубю прослужил в одном из таких приходов более двадцати лет.
- Да, туда нас засылают в молодые годы, - говорит Йёста. - Жизнь там невыносима. И человек опускается. Многие загубили там свою жизнь.
- Вы правы, - соглашается пастор. - Одиночество губит человека.
- Молодой пастор приезжает порой туда, полный надежд и радужных мыслей, горит желанием все исправить, увещевает людей, уверенный, что сумеет наставить их на путь истинный.
- Да, ваша правда.
- Но вскоре он замечает, что его слова не помогают. Воспринять их мешает бедность. Бедность не дает людям исправиться.
- Бедность, - повторяет пастор, - она-то и погубила мою жизнь.
- Приехавший туда молодой пастор, - продолжает Йёста, - беден, как и его прихожане. Он говорит пьянице: "Перестань пить!"
- А пьяница отвечает, - подхватил старый пастор, - "Тогда дай мне то, что лучше вина! Вино - это шуба зимой и прохлада летом. Вино - это теплый дом и мягкая постель. Дай мне все это, и я перестану пить!"
- А вот, - вставляет Йёста, - пастор говорит вору: "Не укради", злому: "Не бей жену", а суеверному: "Веруй в Бога, а не в дьявола и троллей". Тогда вор отвечает: "Дай мне хлеба!", а злой говорит: "Сделай нас богатыми, мы и перестанем ссориться!", а суеверный: "Так научи меня уму-разуму!" А кто может помочь им без денег?
- Истинная правда! Каждое ваше слово истинная правда! - восклицает старик. - В Бога они верят, но еще больше в дьявола, а больше всего в горных троллей я домового на гумне. Все зерно они переводят на водку, я нужде нет конца. Почти во всех серых домишках царит нищета. Скрытая печаль делает женщин сварливыми. Тяжкая жизнь заставляет мужчин пьянствовать. Поля и скот заброшены. Они боятся господина и насмехаются над пастором. Что можно с ними поделать? Они не понимали того, что я говорил им, стоя на кафедре. Они не верили тому, чему я хотел научить их. И не было никого, кто бы мог дать совет, подбодрить меня!
- Есть такие, кто выдержал, - говорит Йёста. - Бог был столь милостив к ним, что они вернулись несломленными. У них хватило сил выдержать одиночество, нищету, безнадежность. Они принесли малую толику добра, как сумели, и не отчаялись. Такие люди были всегда, и теперь они есть. Я почитаю их героями. Я буду преклоняться перед ними, пока живу. Сам я не смог этого выдержать.
- Я тоже не смог, - вторит ему пастор.
- Пастор, живущий там, - задумчиво продолжает Йёста, - решает, что ему нужно стать богатым, безмерно богатым. Бедному человеку зла не одолеть. И он начинает копить.
- Если он не станет копить, то запьет, - объясняет пастор, - слишком много горя он видит вокруг.
- Или опустится, обленится, обессилеет. Да, трудно приходится на севере тому, что там не родился.
- Чтобы копить, он должен стать жестоким. Сначала он прикидывается таким, потом это входит в привычку.
- Он должен быть жестоким к себе и другим, - продолжает Йёста. - Тяжкое дело копить. Он должен терпеть ненависть и презрение, голодать и мерзнуть, ожесточить свое сердце. Порой он даже забывает, для чего начал копить.
Пастор из Брубю смотрит на него с опаской. Быть может, Йёста издевается над ним? Но Йёста говорит горячо и серьезно. Можно подумать, что он говорит о самом себе.
- Так оно и было со мной, - тихо говорит старик.
- Но Господь не даст этому пастору погибнуть. Когда он накопит достаточно, Бог пробудит в нем мысли о юности. Он пошлет ему знамение, когда он будет нужен людям.
- А если пастор не внемлет знамению, что будет тогда, Йёста Берлинг?
- Он не станет ему противиться, - отвечает Йёста с радостной улыбкой, - слишком заманчивой будет для него мысль о теплых хижинах, которые он поможет построить беднякам.
Пастор глядит на маленькие строения, которые он соорудил из щепок срамной кучи. Чем дальше он говорит с Йёстой, тем сильнее убеждается в том, что тот прав. Он всегда лелеял мысль о том, что сделает людям добро, когда накопит достаточно денег. И сейчас он цепляется за эту мысль. Ну конечно, он всегда намеревался это сделать.
- Но почему же тогда пастор не строит хижин? - робко спрашивает он.
- Из ложной скромности. Он боится, что люди подумают, будто он поступает так из-за страха перед ними, а не от чистого сердца.
- Именно так, он не терпит принуждения.
- Но ведь он может помочь тайно. В этом году людям так нужна помощь. Он может тайно найти кого-нибудь, кто раздаст его воспомоществование. О, это прекрасный замысел! - восклицает Йёста, и глаза его сияют. - В этом году тысячи людей получат хлеб от того, кого они осыпали проклятиями.
- Да будет так, Йёста.
И этих двух людей, столь мало преуспевших на поприще, которое они избрали, охватило чувство пьянящего восторга. Страстное желание юношеских лет служить Богу и людям вновь овладело ими. Они упивались, говоря о благодеяниях, которые им предстоит совершить. Йёста собирался стать помощником пастору в этом святом деле.
- Первым делом нужно раздобыть хлеб, - сказал пастор.
- Пригласим учителей. Научим людей обрабатывать поле и ухаживать за скотом.
- Проложим дорогу и построим новое селение.
- Построим шлюзы на водопадах Берга и откроем прямой путь между Лёвеном и Венерном.
- Когда будет открыт путь к морю, лесные богатства станут поистине бесценными.
- Люди станут денно и нощно благословлять вас! - воскликнул Йёста.
Пастор поднял голову. В глазах друг у друга они прочли пламенное вдохновение.
Но тут же их взгляд остановился на позорной куче.
- Йёста, - сказал пастор, - для всего этого нужны молодые силы, а мои дни сочтены. Ты видишь сам, что убивает меня.
- Так уберите ее прочь!
- Как я могу сделать это, Йёста Берлинг?
Йёста подошел к нему вплотную и пристально посмотрел ему в глаза:
- Молите Господа о дожде! - воскликнул он. - В следующее воскресенье во время проповеди. Молите Бога о дожде!
Старый пастор весь сжался от ужаса.
- Если это правда, что не пастор навлек на нас проклятье засухи, если вы в самом деле своей жестокостью и скупостью желали служить Всевышнему, молите Его о дожде! Пусть дождь будет знамением. Тогда мы узнаем его святую волю.
Пустившись снова в путь по холмам Брубю, Йёста не переставал удивляться охватившему его вдохновению. О, сколь прекрасной могла бы быть жизнь! Да, но только не для него. Его служение небесам не угодно.
В церкви Брубю окончилось богослужение, пастор прочел воскресные молитвы. Он хотел уже было сойти с кафедры, но вдруг в нерешительности остановился. Под конец он упал на колени и стал молиться о дожде.
Он молился горячо и отчаянно, слова его были скупы и бессвязны.
- Если это мой грех навлек на нас гнев Твой, накажи меня одного! Если Ты в самом деле милосердный, Боже правый, смилуйся над нами, пошли нам дождь! Сними с меня клеймо позора. Услышь мою молитву и пошли нам дождь! Ороси дождем поля бедняков! Дай хлеб детям твоим!
День стоял нестерпимо жаркий и душный. Прихожане сидели в каком-то оцепенении, словно в полудреме, но исступление и отчаяние, зазвучавшие в охрипшем голосе пастора, заставили всех очнуться.
- Если есть еще надежда для меня на искупление грехов, пошли нам дождь…
Пастор умолк. Внезапно поднялся сильный ветер, завихряясь, он пронесся по земле, подняв в воздух облако пыли и сора, влетел в открытые двери церкви. Пастор не мог больше молиться. Шатаясь, он спустился с кафедры.
Прихожан охватил благоговейный ужас. Неужто это ответ на мольбу пастора?
Но порыв ветра был лишь предвестником грозы. Она налетела с необычной стремительностью. Как только был пропет псалом, засверкали молнии, загрохотал гром, заглушая голос пастора. Когда же каноник заиграл заключительный псалом, первые капли дождя уже барабанили по зеленым оконным стеклам, и люди ринулись поглядеть на дождь. Но они не просто любовались дождем. Одни плакали, другие смеялись, подставляя лицо мощным струям воды. Ах, как они настрадались! Сколько мучений выпало на их долю! Но Господь милостив. Господь послал им дождь. О, какая радость, какая радость!
Один лишь пастор не вышел полюбоваться дождем. Он лежал коленопреклоненный пред алтарем и не мог подняться. Радость была слишком велика для него. Она убила его.