VI
Зима настала ранняя и суровая. Уже в последние дни ноября мороз сковал землю, а снег присыпал затвердевшие борозды белой пылью. Вечернее небо было усеяно множеством звезд, когда на дороге, ведущей из ближнего местечка в Сухую Долину, показались два мужика. Оба они были невысокого роста, особенно один, совсем низенький; в овчинных тулупах, шапках и скрипевших сапогах они то еле плелись, пошатываясь из стороны в сторону, то шли быстрым, размашистым шагом, громко переговариваясь и яростно размахивая руками. Были они оба не совсем трезвы. Грубые голоса их далеко разносились, и им вторил такой же громкий и неровный топот шагов. Из слов, отчетливо и гулко звучавших в тихом морозном воздухе, можно было понять, что они возвращались из местечка, где оба являлись к мировому судье.
- Мировой и говорит: "Штраф будешь платить за это дерево", - жаловался один, а другой, не слушая его, одновременно рассказывал:
- "Долг, говорит, святое дело, нужно платить..."
- "Ты, говорит, в господском лесу деревья рубил, шесть штук срубил, так по рублю, говорит, заплатишь штраф за каждое дерево..."
- "А ежели, говорит, не заплатишь, опишут землю и продадут..." - "Не продадут, говорю, она еще и не выкуплена, - стало быть, у казны не выкуплена..."
Опять перебил другой:
- А я в мировой съезд... Пошел я к Хацкелю и велел ему написать прошение в мировой съезд... "Пиши, говорю, апелляцию, чтоб мне этот штраф не платить..."
Первый продолжал свое:
- Я к старшине! А что толку? Еврею задолжал и другим задолжал, а теперь они подают на меня в суд, а суд велит платить, а земля-то не выкуплена, стало быть, у казны не выкуплена, и продать ее нельзя... Еврей-то, нехристь, подлая его душа, сейчас и спрашивает: "А сколько ты мне дашь за то, что я напишу?" - "Пятиалтынный дам, говорю, пиши!" А он смотрит мне в глаза и смеется... "Рубль дашь!" говорит. "Не дам, говорю, ей-богу, не дам... тридцать копеек дам..." А он: "Рубль дашь"... Ну, я и посулил, ей-богу, посулил ему рубль... Чтоб его черти...
Тот, которого заботили долги, слегка пошатываясь, рассказывал:
- Ну, и узнал я у старшины, ох, и узнал... Чтоб ему... "Землю не опишу, говорит, это не позволяется, раз она еще не выкуплена, а хозяйство за долги опишу и продам публично, стало быть, продам, в одной рубахе останешься... Зачем наделал долгов?"
Они вдруг оба встали лицом к лицу и посмотрели друг на друга.
- Якуб! - сказал один.
- Шимон! - ответил другой.
И у обоих одновременно сорвался с губ вопросительный возглас:
- А?
- Будь я богатый человек!
- Ну, как же!
- Так я и не наделал бы долгов!
- Ну, как же!
- Девять душ в хате...
- У меня тринадцать... да еще двое в зыбках...
- А земля до того тощая, что хоть плач...
- Амбар-то совсем развалился... Я и думаю, где бы мне дерева достать... Вот и поехал ночью в лес... Ну и что? Не для одного ведь господь бог лес насадил, для всех насадил...
- Землю придется в аренду сдать за долги... Конечно, тайком, а самому куда-нибудь в имение наняться, в батраки... Он, горькая доля досталась и мне и деткам моим...
- Ой, горькая доля досталась мне на старости лет...
Оба утерли глаза рукавами тулупов и, громко вздохнув, рядом зашагали дальше. В эту минуту они подходили к кресту, стоявшему на распутье. Напротив желтым огнем горели два окна корчмы, дальше чернели стены овинов и хлевов, а неподалеку, в поле, среди сухих скелетов деревьев одинокий хуторок кузнеца. При свете звезд можно было разглядеть запертую, безмолвную сегодня кузницу, белую от снега крышу хаты и бледнозолотистые отсветы огня, сочившиеся сквозь заиндевевшие окошки.
Проходя мимо креста, один из мужиков показал рукой на хутор.
- Шимон! - сказал он.
- Ну?
- Вон где денег-то много.
- У кого это?
- Да у кузнечихи.
- Ага! - подтвердил Шимон. - Видать, богатые люди, по-барски живут...
- Им ли не жить, коли черт помогает ведьме...
- Помогает ли, нет ли, а им-то хорошо, когда денег много, - заметил Шимон, задумался на минуту и, махнув рукой, пробормотал: - А что толку? Пес космат - ему ж тепло, а мужик богат - ему ж добро... Кузнецу и жене его хорошо, да мне от этого не легче...
- Не то что легче, а еще тяжелей на чужое добро смотреть, когда самому худо...
- Ну, как же!
Вдруг Якуб Шишка встал как вкопанный и, вытянув руку к хутору кузнеца, тихо, сдавленным голосом произнес:
- Видал, Шимон? Видал?
Шимон тоже остановился, но не мог ни слова вымолвить и только широко разинул рог. Видением, поразившим обоих, была падающая звезда. Она словно сорвалась с темного небосвода и, пролетев в воздухе золотой змейкой, исчезла над самой хатой кузнеца. Среди прозрачной ночи она сверкнула мгновенным, но ослепительным сияньем. Якуб повторил вопрос:
- Видал ты?
- Как не видеть? Видал, - прошептал Шимон, - про них толковали, и на их же хату упала звезда...
Якуб замотал головой, и из его узкой старческой груди вырвался громкий, злобный смех.
- Ой, дурень ты, дурень! - проговорил он. - Так ты думаешь, что это звезда упала...
- А как же!
- Да это черт был, что ведьме деньги через трубу носит!
- Не может быть! - выкрикнул Шимон и, подняв руку ко лбу, перекрестился.
- А ты никогда про это не слыхал?
- Слыхать-то я слыхал, будто так бывает на свете, по видеть - не видел...
- Ну, так теперь поглядел... Во имя отца, и сына, и святого духа...
- Аминь, - в. один голос вымолвили оба, а Шимон снова издал протяжный удивленный возглас. После этого он зашагал тверже и ровнее, как будто хмель от выпитой в местечке водки улетучился из его головы. Он глубоко задумался о чем-то, потом окликнул старика:
- Якуб!
- А?
- Знаешь что? Уж я бы не побрезговал и бесовскими деньгами, только бы вылезти из беды. Чтоб хозяйство не описали да не продали...
- Тебе видней... Как знаешь... - равнодушно ответил Якуб.
- Может, кузнечиха одолжит... - колеблясь, проговорил Шимон.
- Тебе видней... Как знаешь... Только худо будет...
- Почему худо?..
- Да так! Грешно продавать христианскую душу.
- И то верно...
- Ты, смотри, не делай этого, - подняв палец, поучал Якуб, - грешно... Ксендзу на исповеди скажи, что был у тебя такой соблазн...
Шимон снова задумался, но через минуту с внезапной решимостью поднял голову.
- А ты ходил в господский лес дерево воровать, когда понадобилось чинить амбар, а?
- Ох ты, дурень! - крикнул Якуб. - Что ты равняешь? Лес - божий, и господь бог для всех насадил, а у ведьмы деньги бесовские, и сама она богоотступница и лиходейка...
- А ты что! - не сдавался Шимон. - Тебе мировой велел штраф заплатить, так ты меня дурнем не обзывай... Слышишь? Не имеешь права! Сам ты дурень, да еще и вор!
У них уже разгоралась ссора, когда их залило светом, падавшим из окон корчмы, мимо которой они проходили. Изнутри доносился гул голосов и пиликанье скрипки. Оба встали как вкопанные.
- Зайдем, - предложил Шимон.
- Зайдем, - согласился Якуб.
- На минутку.
- На минутку, с горя...
Корчму, просторную горницу с глинобитным полом и низким, почерневшим от сажи потолком, ярко освещали пучки смоляной лучины, воткнутые в щели над печкой, сверху донизу увешанной сохнувшим после стирки бельем корчмаря и его семейства. На длинном узком столе в кое-как выдолбленной брюкве криво горела сальная свеча, вокруг нее стояло несколько оловянных чарок, из каких в корчме обычно пьют водку. Только что из них пили вот эти степенные, важные мужики, что, сидя на лавках по обе стороны стола, вели сейчас громкий, но степенный и важный разговор. По их добротным тулупам с широкими черными или серыми бараньими воротниками, по тяжелым, но крепким и высоким сапогам, по спокойным или улыбающимся лицам видно было, что это самые богатые и уважаемые жители Сухой Долины. Пришли они сюда не для гульбы и не из беспутства, а прежде всего - чтобы скоротать в компании долгий зимний вечер, а также чтоб сообща подумать и потолковать о всяких деревенских делах. Они сразу велели подать себе водку и пили ее из оловянных чарок, радушно обращаясь к соседям: "Ваше здоровье! Ваше счастье!" После этого сдвинули чарки на середину стола и больше до них не дотрагивались. Выпили по одной - и хватит! Будь это на радостях, по случаю крестин, свадьбы, заключения сделки или чего-нибудь еще вроде этого, они бы выпили куда больше. Но без всякого повода они не привыкли напиваться и держали себя с достоинством, подобающим почтенным отцам семейства, богатым хозяевам и бывшим или теперешним должностным лицам.