- Постойте, куда же вы? - остановил Андрей девушку. - Скажите, где вы живете, чтобы я мог прийти и отдать вам.
- Ради Бога, не надо. Сделайте как-нибудь так, чтобы было не надо…
- Как же так?
- Не надо, пожалуйста. Отдайте кому-нибудь…
- Позвольте мне сделать одно. Эти деньги я должен отдать извозчику, дальше я пойду пешком. Позвольте мне с вами пойти.
- Зачем?
- Вы узнаете, я вам расскажу.
- Только у меня ни о чем не спрашивайте, - с тоскою вырвалось у нее.
- Ни о чем?
Она испуганно поглядела на него и замахала руками.
- Нет, нет, ни о чем. Спасибо вам, что взяли те деньги.
- Я вам их отдам.
Укоризненно посмотрела на него девушка.
- Не будьте злым. Не отдавайте их мне. Вы не злой, - и она пошла.
Андрей передал деньги извозчику и все же пошел за ней.
- Нам не по дороге, наверное.
- Нет, по дороге.
- Мне сюда, - она повернула направо.
- Мне тоже, - сказал Андрей.
- Я налево пойду, - возразила она, настойчиво глядя ему в глаза.
- Не прогоняйте меня. Я ничего худого не замышляю против вас..
- Я знаю, - перебила она.
- Я хочу одного, - продолжал Андрей. - Хочу вам что-то сказать.
- Не спрашивайте меня ни о чем.
- Нет, я вам сам что-то скажу. Куда бы вы ни пошли, мне всюду с вами по дороге, потому что мне есть что вам сказать, потому что вас-то я и искал целый день. Те три рубля, что вы мне дали, я отдал извозчику, которого нанял, чтобы найти вас.
Она опустила голову и тихо сказала:
- Если так, то пойдемте.
XVI
Пока боялся Андрей потерять ее снова и во что бы то ни стало хотел пойти с ней и узнать, она ли то самое дитя, которое претерпело такую тяжелую и полную приключений одиссею, которой хватило бы и на долгую жизнь, он настойчиво стремился к одному - быть вместе с ней, иметь возможность видеть ее, говорить. Но когда, наконец, эта девушка шла уже с ним и молчаливо ждала, что же он скажет ей, он не сразу нашел в себе силы заговорить о самом главном. Но, с другой стороны, сознавал, что ни о чем другом нельзя говорить. Да и зачем говорить о другом, когда важно именно это, и он обещал ей внутренне именно это сказать? Но пока молчал, набирая сил. И девушка тоже молчала.
Не глядя на нее, чувствовал Андрей ее походку, видел лицо ее, глаза с тем выражением, с каким смотрят люди очень издалека на других людей. Так смотрела она на него с протянутой в руке трехрублевой бумажкой откуда-то из далекой души своей, совершая что-то свое, единственно нужное для нее в этот момент.
Не знал одного, все ли еще около губ, в самом углу их таится насмешливая, чуть шаловливая, быть может, своей особенной жизнью живущая черточка. Но боялся взглянуть на нее. Опустив глаза, видел только кончики ног, один за другим мелькавшие из-под серой коротенькой юбки. Девушка не удивлялась его молчанию, и так шли они довольно долго, как будто так и следует - идти и молчать. Потом Андрей начал.
- Не удивляйтесь тому, что, не зная вас, я именно вас сегодня искал. Непонятный мне случай свел нас вместе. Может быть, и этому удивляться не надо. Может быть, в этом, напротив, совершается какая-то особая правда.
- Откуда вы знаете, кто я? - вдруг спросила она.
- Я не знаю, откуда я знаю вас, но вы сами сказали так, будто уверены, что я вас уже знаю.
- Может быть, - как-то неопределенно ответила девушка. - Мне так показалось.
- Вы когда-нибудь видели меня?
- Вы обещали не спрашивать.
- Даже этого?
- Даже этого. Говорите то, что вы хотели сказать. Андрей остановился и сказал ей:
- Ну, слушайте…
- Пойдемте, ради Бога, пойдемте… - заволновалась она.
- Нельзя стоять. Надо идти. Ах, куда-нибудь надо идти!..
"Куда-нибудь надо идти… - болью отозвалось в сердце Андрея. - Зачем я начал все это?"
Одно мгновение подумал оставить ее.
"Что я могу сделать ей? И откуда я знаю, что это в самом деле она?"
Но тотчас с новою силой охватила его уверенность в этом, и он решил рассказать ей все, не отступая ни перед чем.
- Я хотел рассказать вам историю девочки, которую украли цыгане у ее отца. Она была маленькая, а он у соседей был на работе.
Что-то дрогнуло возле губ ее - Андрей пытливо смотрел - но тотчас, к его удивлению, она равнодушно заметила:
- Цыгане? У цыган, верно, было ей хорошо. Костры ночью, небо звездное. Степь. Андрей немного смутился.
- Простор у цыган. Что ж, продолжайте вашу историю. Андрей продолжал:
- Потом у цыган ее отняли монахи и поселили в монастыре у себя.
- Послушайте, - вдруг прервала его девушка. - К чему это все? Кто вы такой? Что вы мне говорите? Монастырь, цыгане, какая-то девочка… Что мне до всего этого?
Искреннее удивление и уже недовольство зазвучали в ее голосе, и Андрей смутился окончательно. Он не знал, что подумать, и вся история, которая только что разыгралась с ним, вдруг показалась в таком комическом свете, что если бы кто-нибудь такую ему рассказал, он не поверил бы или смеялся ей без конца. Езда на извозчике, часы, этот их разговор.
- Ну, что же еще? Молчал Андрей.
- Шли бы вы домой к себе… - тихо сказала девушка, но медлила чего-то сама и дальше не шла.
- А в монастыре… - начал вдруг Андрей совсем неожиданно для себя и глядя ей прямо в глаза.
И мгновенно, прорвав какую-то пелену, кутавшую их, глаза эти вспыхнули, и, загоревшись, девушка топнула ногой в равнодушно-плоскую плиту тротуара и почти закричала:
- Неправда! Неправда! Все это ложь! Ничего этого не было… Я знала, я ждала, когда скажете! Это неправда!
- Так это все-таки вы! - только и мог прошептать Андрей. Он взял ее под руку - смело, как уже знакомую, как ту, что искал, и повел вперед, тихо шепча:
- Ради Бога!.. Успокойтесь вы… ради Бога! Я вам верю во всем. Я не хотел вас обидеть.
- Неправда… Все это неправда… - шептали ее побледневшие губы.
Девушка дрожала вся. Андрей слышал эту дрожь, она передавалась от ее рук и части близкого, едва отделенного платьем тела ее. Он ощущал худобу трепещущей девушки. Чуткое осязание улавливало отдельность тонких и таких, казалось, редких ребер ее. Это ощущение хрупкости тела, одетого в короткое, потертое платье, рождало в нем неудержимое желание заплакать от острой, святой, необидной для того, кто вызвал ее, безграничной, всезахватывающей жалости.
Но он боролся и с зарождавшейся дрожью, и со слезами, готовыми брызнуть вот-вот, и говорил ей, наклонясь, возможно спокойно и ровно:
- Я ничему не верю, кроме того, что скажете вы. Я хотел только узнать, вы ли…
- Вы разве не знали, кто я? - продолжая дрожать, тихонько спросила она.
- Нет, мне только казалось, что это вы…
- Почему?
- Сам не знаю.
- Я видела вас.
- Когда?
- Сегодня и еще раз… в тот день, когда отец приезжал. Я думала, вы его знаете…
- Так вы…
- Я вас встретила в городе раз и заметила ваше лицо. И еще в тот же день, когда вы пришли на вокзал кого-то встречать, но вы уже не видали меня.
- Так вы знаете, что ваш отец здесь?
- Знаю. Я пряталась, но мне хотелось видеть его.
- Вот что… А я вас затем и искал, чтобы сказать про отца.
- Я следила за ним. Я видела, как он на площади снял картуз и поклонился вам. Вы шли с каким-то еще господином.
- Он ему поклонился.
- Не знаю. А я все пряталась. Все пряталась. Долго следила за ним.
- Послушайте, что же… Вы не хотите видеть его?
- Его? - губы ее задрожали. - Я уже видела!
- Издали…
- Да, и не хочу видеть близко. Не хочу, не хочу!
- Отчего? Он давно уже ищет вас. Он мучается, не зная, что с вами.
- Не зная? Нет, я знаю, он верит этим рассказам про то, что будто бы было со мной…
- Разуверьте его, если он верит. Как же так можно не открыть ему правды? Подумайте, какая радость в ваших руках!
- Он не должен был веритьВсе равно не должен был верить. Мне написали… Я давно знаю, что с ним и где он. Я слежу за ним. Я его отыскала сама. Я так рвалась к нему, так привыкла к своей любви и тоске. И вот мне пишут теперь, что он едет сюда, чтобы взять к себе… по этапу… как последнюю…
- Вам писали неправду! - горячо воскликнул Андрей. - Ваш отец такой чистый, такой необыкновенный человек. Вы не знаете вашего отца. Вам написали неправду.
- А вы знаете хорошо отца моего? - спросила вдруг девушка, взглянув в упор Андрею в глаза.
Но он выдержал этот строгий пристальный взгляд.
- Я совсем не знаю его, но знаю от Глеба о нем и о вас - от того господина, которому он поклонился на площади.
- Так он рассказал господину на площади, а господин этот вам, а вы кому еще, кроме меня?
- Никому, кроме вас, и если бы вы только знали Глеба! Ему нельзя не сказать. И это так хорошо, что я отыскал вас и что мы так говорим.
- Как - так? - пытливо спросила она.
- Только одну чистую правду… - Правду?
- Конечно…
- А может быть, я все это вам налгала. Как вы узнаете? Может быть, я со стыда отцу не хочу показаться. Может быть, мне не шестнадцать лет, а, по моим хорошим делам, по житию моему - может быть, мне шестьдесят уже стукнуло? И эта самая кофта… желтая кофта. Не понимаете вы ничего! - почти крикнула она. - Я в ней, может быть, к новому дружку собиралась. Уйдите вы, верящий вы, противный вы человек! Уйдите! Ненавижу вас! Уйдите сейчас!
И перестала дрожать, закаменела вся и бросила, негодуя, слова с такой внутренней силой, что Андрей покорно отступил от нее.