Утром, еще до открытия конгресса, Савич утопал в мягком, обитом черной кожей кресле в кабинете Игнация Табаровича. Розоволицый, возбужденный, он взволнованно рассказывал заранее заученную, хорошо продуманную легенду, в которой достоверное ловко перемешивалось с вымыслом, и чем искренней он говорил истину, тем правдивей казалась выдумка и глубже пряталась ложь. Обрадованный тем, что его слушает не кто-нибудь, а Табарович, партизанский однополчанин, человек, хорошо знающий его прошлое, безупречное даже с точки зрения ортодоксов, Савич говорил подробно, непринужденно, с преувеличенной откровенностью и доверчивостью. Его лишь немножко смущало то, что Табарович не перебивал его вопросами, не интересовался деталями, касающимися Штейнмана и его шпионского задания, а слушал молча, казалось, даже с упоением, не сводя с собеседника внимательного, проникающего в самую душу и совсем не враждебного, даже не подозрительного, а скорее доброжелательного взгляда. В то же время от его проникновенного взгляда, спокойного, но совсем не бесстрастного, Савич испытывал чувство неловкости.
- После того, что нам пришлось испытать в концлагере, - кому-кому, а вам, пан Табарович, это хорошо известно, - я решил всю свою жизнь, всю без остатка, посвятить борьбе с нацизмом. Я дал себе клятву: не успокоюсь до тех пор, пока будет жив хоть один палач. Я должен, обязан найти его, где б он ни скрывался, - на краю света, в джунглях Амазонки или в пещерах Гималаев.
Это было сказано слишком риторично, Савич сам понял, что немножко переборщил, понял это по глазам Табаровича, решил смягчить, уточняя:
- А их много, очень много еще гестаповцев, скрывающихся от возмездия. Живут преспокойно под другими именами. Мы их находим, срываем маски, мы многих разоблачили.
- Простите, "вы" - это кто? Кого вы имеете в виду? - вежливо полюбопытствовал Табарович.
- "Еврейский центр документации", которым руководит герой-антифашист Симонталь. Вы, наверное, слышали о нем?
Табаровичу было известно имя Симонталя, но он отрицательно покачал головой и спросил равнодушным тоном так, ради приличия:
- И какой же документацией занимается этот центр?
- Мы ведем учет всех преступлений нацистов, собираем материалы о гитлеровских преступниках и их жертвах. По всему миру.
- Да, нелегкая у вас служба, - проговорил Табарович после некоторой паузы. Затем нажал кнопку звонка и сказал вошедшему помощнику: - Организуйте нам, пожалуйста, кофе. Или вы предпочитаете чай?
Вопрос относился к Савичу. Тот поспешно ответил:
- Что вы, благодарю вас: я только что позавтракал.
Он сказал неправду: со вчерашнего дня он ничего не ел. Поданный кофе пил осторожно, с подозрительностью. К сушкам даже не притронулся.
- Ну, а вообще как вы живете? - мягко и дружелюбно поинтересовался Табарович. Он пил свой кофе маленькими глотками, не спеша, словно те сведения, которые сообщил ему Савич, ничего не значили. - Не скучаете по родине?
- Скучаю, очень скучаю. Я давно искал случая побывать в Польше, в новой Польше. И когда редактор предложил мне поехать на конгресс, я так обрадовался…
- А вы давно занимаетесь журналистикой? - перебил его Табарович.
- Начал я сотрудничать в печати еще в Южной Африке.
- Насколько я помню, вы готовили себя к медицинской карьере. В партизанском отряде вы были правой рукой доктора Глезера. Помните его?
- А как же? - оживился Савич. - Изумительный человек! Героический. Где он, жив ли? - Савичу понравилось, что разговор уходит в "нейтральное русло", и Табарович это понял.
- Доктор Глезер - уважаемый у нас человек. Депутат, известный профессор. Руководит клиникой, заведует кафедрой. Он делегат конгресса. Вы с ним сможете там повидаться. - И затем неожиданно вернулся к прежнему вопросу: - И что ж вас привело в журналистику? Призвание?
- Видите ли, я считаю, что журналистика - это тот вид профессии, который меньше всего требует призвания. Каждый грамотный человек может стать журналистом.
В действительности Савич так не думал. Он сказал это лишь ради того, чтоб вызвать у Табаровича возражение и опять увести разговор от рискованной темы.
- Да что вы, я с вами не согласен. По-моему, настоящий журналист - это талант, Богом данный.
- Это так кажется со стороны. Я думал так же, как и вы. А на деле оказалось все просто: сел и написал репортаж. И его напечатали.
- В солидной газете?
- Это было в Иоганнесбурге, сразу после моего приезда из Польши.
- И о чем же вы писали?
- О том, как мы партизанили в Езерских лесах. О нашем отряде, о своих товарищах. То есть я писал о том, что хорошо знал, что сам пережил.
- И вы были постоянным сотрудником в газете?
- Нет. В Иоганнесбурге я напечатался всего два или три раза. Потом у меня произошел конфликт с шефом. Я написал о геноциде, о резервациях для негров, сравнивая их с еврейскими гетто. Разумеется, это не напечатали, а меня обвинили в страшном грехе. Словом, это долгая история. Произошел конфликт с отцом, который не разделял моих политических убеждений. Он у меня вообще далек от политики. Мы не понимали друг друга, мы, как чужие, разговаривали на разных языках. Не в прямом, разумеется, смысле. Конфликт созрел быстро. Я понял, что здесь мне делать нечего. Мне все было противно, весь этот рай, земной рай для белого меньшинства напоминал мне гитлеровские концлагеря и гетто. И я решил вернуться на родину и уехал в Европу. Но вернуться в Польшу оказалось делом непростым, в Австрии я встретился с Симонталем - для него я был жертвой нацизма. Мы с ним долго беседовали. В его лице я увидел фанатика, человека, который зоологически ненавидит нацизм, апостола священной мести. Им невозможно не восхищаться. Я полюбил его, он в свою очередь предложил мне сотрудничать в его Центре документации. И я согласился. Здесь я нашел свое призвание, нашел то, ради чего стоит жить…
Последнюю фразу он произнес эффектно, звенящим голосом и с решительным выражением на возбужденном лице. И замолчал, как человек, сказавший все, что мог сказать. Теперь очередь была за Табаровичем, его слов с нетерпением и хорошо прикрытой тревогой ждал Савич. Игнаций не спешил. Внимательно выслушав краткую исповедь агента трех разведок, он взял лежавшие на письменном столе какие-то бумаги, вскользь взглянул на них, встал из-за стола и запер эти бумаги в сейф. Все это он делал неторопливо, как-то привычно и обыденно, словно перед ним сидел его сотрудник, зашедший просто поболтать.
Затем вернулся в свое кресло и, посмотрев на Савича спокойным взглядом, спросил;
- И много вам удалось разоблачить фашистов?
- Дело это сложное: волки нарядились в овечьи шкуры, - начал Савич, выдерживая взгляд Табаровича. - Некоторые перебрались в Латинскую Америку, другие к Франко, третьи преспокойно живут в Западной Германии, иногда под чужими именами. Но мы их находим, узнаем, срываем маски.
- И лично вам тоже удалось?
- Представьте себе - я напал на след Хасселя. Помните замок Кочубинского под Беловиром? Да, да, того самого доктора Хасселя, если можно называть людоеда доктором.
- Вот даже как! - искренне удивился Табарович. Это было важное сообщение. И главное - это была правда, и сорвалась она с языка Савича случайно, в пылу деланной откровенности. Савич уже пожалел об этом, а Табарович спрашивал: - И где же он, так называемый доктор Хассель?
Савич увлекся, переиграл и проговорился. Ему не следовало упоминать о Хасселе. Да, Артура Хасселя "открыл" он, Савич, и этим заслужил похвалу самого Симонталя, который затем перепродал Хасселя американцам. И уже не Артур Хассель, а Отто Дикс уплыл за океан, чтоб продолжать свои "научные эксперименты" под сенью Пентагона. Сказав "а", Савич все же решил не говорить "б" и на прямой вопрос Табаровича ответил неопределенно:
- Где-то в Латинской Америке. В последний раз его видели в Гватемале.
- Он живет под своим именем?
- Нет… Вернее - да, но, возможно, у него несколько паспортов, - поспешно ответил Савич, и Табарович понял, что его вопрос был неожиданным и вынудил Савича лгать. Но он не стал заострять на нем внимание, сделав вид, что Хассель его не интересует, и сразу перевел разговор на другое:
~ Ну, что ж, вернемся теперь к главному, к тому, что привело вас к нам. Ваше решение похвально, слов нет, в высшей степени похвально. Мы высоко ценим ваш поистине благородный поступок, достойный патриота, и с благодарностью воспользуемся вашей услугой. Итак, пожалуйста, расскажите поподробнее о задании, полученном от ведомства генерала Гелена?
Савич почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере, то внутреннее напряжение, в котором он пребывал в последние сутки, если не совсем отступило, то во всяком случае, значительно ослабло. Угроза ареста как будто отпала, хотя он и не вполне доверял дружеским любезностям, которыми одарил его Табарович. Савич подробно рассказал о задании Штейнмана. Табарович слушал его с живым интересом, уточнил некоторые малозначащие детали и в заключение сказал:
- Выполняйте задание господина Гелена. У нас вы не были. Для нас вы журналист из Австрии и сотрудник бюро Симонталя. В дальнейшем к нам не приходите. Вас не должны здесь видеть. При надобности мы сами вас найдем, - Табарович дружески улыбнулся своей тихой, сдержанной улыбкой, потом взял листок бумаги, написал на нем несколько цифр и подал Савичу: - На всякий случай вот вам телефон. По этому номеру вы можете позвонить нам.
- Кого спросить? - поинтересовался Савич.
- Не нужно никого спрашивать. Назовите свою фамилию, - прежнюю: Мариан Савинский - и скажите, что вам нужно. Товарищи будут предупреждены.
От Табаровича Савич пошел на конгресс.