- Вот тут две дивизии есть у нас посильнее и покрепче: левофланговая - полковника Чебрецова, где наш майор Анатолий Корнилыч Бурнин был начальником штаба, и крайняя с правого фланга - полковника Мушегянца. Они численно тоже ослаблены, но сохранили командный состав, четкое управление, дисциплину, сберегли свою артиллерию. Из восьми сохранившихся наших дивизий эти две - самые сильные. Одну дивизию мы потеряли в боях под Смоленском: полегла до последнего, вместе со штабом, прикрывая отход нашей армии. Пополнений мы просим у штаба фронта…
- Командующий сказал мне сегодня - дадут. Им обещали передать из Резервного фронта, - сказал Балашов.
- Что до меня, я бы пополнил в первую очередь самые обезлюдевшие дивизии - Лопатина, Дубравы и Старюка. Вот они, в центре армии, - указал Острогоров по карте. - Кстати, должен сказать, тут, на правом крыле, особенно у Мушегянца, Лопатина и Дубравы, коммуникации слабы. В ходе последних боев они форсировали речку Топь. Мосты сожжены. Навели мы две переправы. По ним и идет подвоз боепитания и продовольствия, а дороги болотисты, слабы.
Бурнин попросил разрешения доложить о только что полученном донесении как раз в эту ночь в район, о котором шла речь, не успели перебросить все грузы до налетов вражеской авиации. Мясо и хлеб на тот берег теперь будут доставлены только к вечеру.
- Значит, надо еще навести переправу, - строго сказал Балашов. - Заметьте себе, товарищ майор. Как же так - не кормить бойцов?! Надо немедля такие непорядки устранять.
- Да там ведь дорог нет, Петр Николаевич! А что без дорог переправы! Понтонов-то хватит. А там на три дивизии две дороги, - пояснил Острогоров, сердито взглянув на вмешавшегося Бурнина.
Он вдруг снова застыл и ушел в себя.
- Прикажешь сейчас представить тебе начальников отделов и служб? Кстати, можно спросить у начинжа, что он с дорогами тут посоветует, - сказал Острогоров, по-прежнему спрятав свои глаза.
- Вызывайте начальников, - согласился с ним Балашов.
К вечеру Балашов в сопровождении Бурнина и командиров инженерных войск выехал в дивизии для ознакомления с обстановкой на местах.
Новый наштарм подкупал своей простотой. Он совсем не стеснялся расспрашивать о войне, как фронтовой новичок, но вместе с тем проявлял широкие знания и оперативную распорядительность, однако же в иных случаях, не смущаясь, просил совета у младших. Один из командиров дивизии, полковник Дуров, узнав Балашова, был и обрадовав и почему-то как-то смущен. Бурнин заметил, что Балашов именно с этим старым знакомым держался более натянуто, тогда как с другими - совсем просто. Бурнин успел понять лишь одно - что Балашов читал какие-то лекции, когда Дуров учился в академии…
Когда они три дня спустя возвратились в штаб армии, как раз туда прибыли представители фронта вручать награды за последнее наступление, проведенное в поддержку боев по ликвидации Ельнинского выступа. Новый орден - Красного Знамени - появился и на груди Острогорова.
- Поздравляю, Логин Евграфович! - тепло сказал ему Балашов.
Но Острогоров, принимая поздравление Балашова, подал руку, опять не глядя в лицо начальнику штаба.
- Поздравь и майора, - сказал Острогоров, слишком поспешно отняв свою руку у Балашова. - Поздравляю тебя, Анатолий Корнилыч, с орденом Красной Звезды! - обратился он к Бурнину и подчеркнуто долго и крепко тряс его руку.
"Не компенсировал орден его обиды! - понял Бурнин. - Трудно им будет вдвоем. И мне с ними будет не так-то легко!"
Настроение складывалось явно не очень здоровое. Работать в такой обстановке было нехорошо. Она угнетала… В эти дни разразилась гроза над Киевом и над всей Украиной, а здесь, на Смоленском направлении, соединения и части их армии перешли к нудным оборонительным действиям, не продвигаясь серьезно, только стремясь сгладить выступы и углы, обезопасить фланги и стыки частей. И все же именно их армия в эти дни оставалась почти единственным соединением, с участка которого во фронтовые сводки Верховного командования проникало несколько слов об освобожденных селах и деревнях, чем вся их армия, конечно, гордилась. Но настоящего дела не было.
Оторвавшись от карты фронтового участка, Бурнин поднял трубку телефонного аппарата:
- Бурнин. Слушаю.
- Тебя вызывают в Генштаб. Вот счастливчик! Я составляю сейчас предписание, - сказал знакомый голос. - Заходи - объясню.
- Через полчаса буду готов.
- Постой, погоди! Генерал приказал перед отъездом к нему заглянуть.
- Слушаюсь. Через пятнадцать минут, - сократил Бурнин время сборов.
Анатолий был рад встряхнуться и побывать в Москве, хотя, разумеется, не имел представления, для чего его могут туда послать.
Перед отъездом, явившись по вызову Балашова, он застал Балашова и Острогорова в жарком споре.
"Как только сойдутся, так снова сцепятся!" - с досадой подумал Бурнин, еще не услышав, о чем идет речь.
Он хотел было ретироваться, но Балашов заметил его и молча, кивком головы, пригласил войти, в то же время не прерывая своего собеседника.
- Ты, Петр Николаевич, готов представить это событие так, как рисует Геббельс: чуть ли не как победу немецкой армии! - заключил вгорячах Острогоров.
Анатолий тотчас же понял, что спор идет о ельнинской операции и о последнем наступлении на участке их армии, на направлении Духовщины.
- Я, Логин Евграфович, не покушаюсь на моральный престиж. Для всей нашей родины это огромное дело, что мы заставили немцев отдать нам город. Но я всегда представляю себе победу как уничтожение живой силы и техники противника, - возражал Балашов. - Если противник сумел спасти живую силу и технику, то это его успех. Отогнать противника - это еще не значит его победить. Верно, и под Ельней уложено много фашистов, порядочно их положили и здесь, под Духовщиной и Ярцевом. А наших бойцов сколько тут убито! Как же мы смеем себя-то обманывать?! Если бы по Ельне был нанесен удар хоть сутками раньше, фашисты попали бы в крысоловку. Вот это была бы победа, которая, может быть, повлияла бы и на события юга. А то ведь невесело там - к Донбассу фашисты рвутся!
Лицо Острогорова потемнело.
- Проще всего, Петр Николаевич, не признавать чужих успехов! Лично я считаю, что здесь достигнуто главное: красноармеец, наш русский боец, увидел немецкую задницу. Все жители говорят, что немцы удирали из Ельни в одних подштанниках!
- К сожалению, даже и генеральские брюки плохой боевой трофей. Мне больше нравится брошенный танк, чем портки! - возразил Балашов. - Все в порядке: проведено наступление, ликвидирован выступ, город взят, реляции опубликованы, ордена даны… Я с тобой говорю, как армейский штабной командир с таким же старым штабным работником, без кокетства, по-фронтовому… По-чиновничьи рассуждать мы с тобой не имеем права. Ты Фрунзе любишь напомнить. Так Михаил Васильевич не позволил бы себе таких фокусов… Нет!
Бурнин с удивлением увидал, что на лбу Балашова надулись гневные жилки, а Острогоров вдруг стих и умолк.
- Я, Логин Евграфович, погорячился. Ты извини, - вдруг сказал Балашов, смягчаясь. - Но для меня разбор проведенной операции - это основа успешности будущих операций. А нам ведь вон сколько еще воевать до полной победы!.. Если меня и тебя не станет на свете, так правда нужна нашей смене.
При этих словах Балашов кивнул в сторону Бурнина.
- Только, пожалуйста, не рисуй меня, Петр Николаевич, человеком, который уходит от правды. Я ухожу потому, что должен спешить! - с мрачной шутливостью откозырял Острогоров. - Меня ждет рация, - добавил он, указав на стрелки часов.
Острогоров вышел. Балашов пригласил Бурнина садиться.
- Когда Генштаб присылает персональный вызов командиру, то обычно уже командир не возвращается к прежнему месту службы, - сказал Балашов. - За редким исключением, вызов такого рода означает новое назначение, чаще всего - повышение, Анатолий Корнилыч. Значит, этот наш разговор я считаю как бы прощальным.
- Все мы в руках начальства, товарищ генерал, - возразил Анатолий. - Но если мне предоставят возможность выбора, то я возвращусь. Меня в ту поездку уже соблазняли службой в Генштабе. Я пока отказался…
- Могут и приказать, - продолжал генерал. - Так вот, я хочу пожелать вам успехов и счастья. Очень жалею о вашем отъезде. Мне кажется, что вам неплохо служилось бы здесь… Словом, я за эти дни начал уж как-то к вам привыкать, и мне кажется, мы нашли бы взаимное понимание. Лично мне вас будет недоставать как работника штаба армии.
- Спасибо, - сказал Бурнин, смущенный такой неожиданной откровенностью генерала. - Если будет возможность вернуться, то я не хотел бы менять свою армию, - повторил он, поднявшись с места. - Я уверен, что в вашем лице, товарищ генерал, я нашел бы руководителя…
- И боевого товарища в первую очередь, - перебил Балашов. - Впрочем, уверен, что вас оценят везде… А теперь разрешите мне, Анатолий Корнилыч, обратиться к вам с личной просьбой, - сказал генерал и вдруг, словно в каком-то смущении, как бы боясь затруднить Бурнина, неловко потянул к себе ремешок полевой сумки, - Я понимаю, что время в Москве у вас может быть сжато. Вероятно, есть личные связи, свои дела и намерения…
- Я одинокий, товарищ генерал. Пожалуйста, к вашим услугам! У вас письмо? - догадался Бурнин. - Буду рад, если мне повезет. Непременно доставлю, - готовно сказал он. - Адрес тот самый, куда мы тогда заезжали? Значит, у вас до сих пор нет известий?