Но четкий, выверенный строй самолетов проплывал в небе столь независимо, направляясь своей дорогой, что налицо было полнейшее пренебрежение тем, что происходит здесь, на земле. Будто после вчерашнего и позавчерашнего сражения дивизию оттолкнули в сторону с главного направления и как объект атаки она уже не представляла никакого интереса - ваша забота, как вы там будете дальше. Яан вдруг с удивлением обнаружил, что такое скидывание со счетов не приносит ему облегчения, а, наоборот, огорчает. Будто их дивизию одним ударом настолько выбили из строя, что теперь уже нет причины принимать ее в расчет.
В то же время он превосходно понимал, что это всего лишь его собственная эмоциональная оценка положения. Немцы - люди деловые, просто так, ради эмоций, они и пальцем не пошевельнут. Им нужно было через Порхов выйти на шоссе, ведущее из Пскова в Новгород. Дивизия попыталась воспрепятствовать этому. Выбив соединение из Порхова, они достигли своей цели, открыли себе путь и не стали растрачивать силы на преследование отступающих, а бросили все свои соединения развивать наступление. Найдутся ли у дивизии силы, чтобы им помешать?
- О чем вы думаете, лейтенант? - спросил Прейман.
- Думаю, сможем ли мы каким-то образом остановить продвижение немцев на Ленинград.
- Подождите, все только начинается, - сказал начальник политотдела. - Петр Первый тоже под Нарвой получил взбучку, чтобы затем под Полтавой разбить шведов.
- Нет, я сейчас думаю именно о нашей дивизии.
- А у нас разве по-другому? - спросил Прейман и улыбнулся собственным мыслям. - Первый страх прошел, теперь можно и воевать.
Яан смотрел на начальника политотдела и вспоминал ту настороженность, с которой прошлой осенью принимали прибывающих в дивизию кадровых политработников. Никто не знал, собственно, чем эти присланные из России люди будут в войсках заниматься. Одни решили, что урежут власть офицеров, другие просто божились, что не иначе как станут следить за сослуживцами.
Вскоре все эти пугающие пересуды сошли на нет. И все же нотки отчужденности окончательно исчезли только в переходах и сражениях последних дней, где комиссары зачастую проявляли куда большую твердость и уравновешенность, чем некоторые годами служившие кадровые офицеры.
- Товарищ старший батальонный комиссар, - спросил Яан, - как там, ничего не слышно о том, как далеко продвинулись за это время немцы? Как дела в Эстонии? Все спрашивают.
А у тебя там кто-нибудь остался? - в свою очередь спросил Прейман.
- Ну конечно. Сестра, братья и отец. Только письмо и успел послать, что ухожу на фронт.
Лицо начальника политотдела потемнело.
- Это очень плохо, что мы ничего не знаем, - сказал он после паузы. - Ну и дела! У нас ведь у каждого остался кто-то в Эстонии. Известно лишь, что примерно первого июля оставили Ригу Но на какой рубеж с того времени вышли немцы или где их остановили - этого тебе никто не скажет! В штабе армии, может, и знают, нам они этого не говорят. Не считаются с тем что мы терри-тори-альный корпус.
Так и осталось неясно, то ли Прейман разделил длинное слово на части, чтобы подчеркнуть его особое значение, или это произошло из-за ухабистой дороги. Некоторое время ехали молча, затем Прейман сказал:
- Ничего, лейтенант, будем надеяться, что с вашими братьями и сестрами все в порядке. Информбюро пока ничего не сообщает о боях в Эстонии.
- Брат у меня - парторг волости, - сказал Яан и даже сам поразился, что сделал такое доверительное заявление.
- Вот как, - благодарно произнес Прейман. - Ну, тогда он вовремя сделает все, что необходимо.
- Да, у нас там всякий народ есть, - неопределенно заметил Яан.
- Он - везде всякий, - подчеркнуто сказал Прейман. - И в гражданскую так было. Как сейчас помню. Одни, белые эстонцы, шли с Юденичем под Петроград, другие, красные стрелки, били на юге Деникина и на Перекопе Врангеля. И вообще, если уж как следует поглядеть, так против Красной Армии больше всего сражалось русских белых. Где уж там один народ, чтобы он весь был белый либо красный? Вот что, лейтенант, если меня жизнь чему научила, так это тому, что при определении убеждений национальность ровным счетом ничего не значит. А то бы куда как просто: знай раскладывай национальности по ящикам, и сразу все ясно, кто свой, кто чужой! Поэтому меня и злит, когда кто-то утверждает по нескольким предателям: эстонцы, мол, такие-сякие, эстонцы Красную Армию не любят! Просто повсюду находятся люди, которые при малейшей опасности бегут со всех ног спасать собственную шкуру, мать-отца продадут, чтобы себе поживу выторговать, и есть другие, которые скорее костьми лягут, чем не исполнят свой долг. Но одно заметь, лейтенант: те, кто шкуру спасают, всегда больше всех кричат, чтобы оправдать себя, и, бывает, по ним-то и решают. Это же так просто и никаких забот. Не нужно самому выяснять и разбираться, что там тот или другой человек на самом деле думает. Я могу побиться об заклад, что те, кто перебежал от нас к немцам, клянутся там с пеной у рта, мол, любой эстонец в корпусе готов бежать под свастику, и если все же не бегут, то лишь потому, что возле каждого бойца стоит комиссар с наганом!
Тут грузовик вывернул из леса на шоссе и вскоре подъехал к заградотряду, который задерживал шедших со стороны фронта военных, проверял документы и затем направлял задержанных в воинские части. По обе стороны дороги стояли, сидели и объяснялись десятки бойцов и младших командиров. Яан заметил издали двух солдат в светло-желтых сапогах и сказал Прейману:
- Кажется, кое-кто из наших тоже добрался сюда. Может, прихватим с собой?
Прейман остановил машину и направился к командиру заградотряда переговорить. Через некоторое время он вернулся в сопровождении восьми бойцов и одного сержанта.
- Теперь прибудем с боевым пополнением, - сказал он, забираясь снова в кузов.
Ребята с чувством неловкости отводили взгляды и возились со своим снаряжением и обувью. Им явно было стыдно, что их задержали при бегстве. Прейман делал вид, что ничего не замечает.
- Ну, ребята, теперь пойдем и дадим немцу по зубам, так, что дым столбом, - сказал он. - Это они только вид напускают, будто сильнее их никого нет, пусть, мол, никто и не вздумает сопротивляться.
- Танки-то у них все же не картонные, - заявил боец с округлым, чуточку дерзким лицом, сидевший ближе всего к начальнику политотдела.
- Верно, не картонные, но тоже горят, - заметил Прейман. - Позавчера батарея старшего лейтенанта Нийтмаа подожгла кряду целых шесть штук.
- Ну, видать, сколько-нибудь танков у них все же осталось, - заметил из угла кузова сержант-сверхсрочник и потер заросший подбородок.
- Вот и хорошо, что осталось, - тут же отозвался Прейман. - А то бы нам и делать нечего. Возвращайся домой в Эстонию, а сам и пороху не нюхал.
Да уж немец и до Эстонии добрался, - продолжал круглолицый боец. - Не так-то просто туда и вернуться.
А я что говорю? - спросил Прейман. - Поэтому и надо ему как следует по зубам дать, чтобы убрался восвояси. Или у кого найдется способ почище, как вернуться назад в Эстонию, а?
Бойцы молчали. Сидевший поблизости от Яана сержант-сверхсрочник посмотрел на проплывавший мимо лес и про себя заметил:
- Да уж уходить легче было, чем возвращаться…
Взрывы мин все приближались, будто немецкая батарея старалась нащупать их. Вдруг впереди послышалась пулеметная стрельба. Бойцы начали проявлять беспокойство. Они озирались вокруг, пытаясь обнаружить взрывы либо какую иную опасность, от которой следовало уберечься. Круглолицый боец не мог найти места рукам, расстегнул подсумок и перебрал обоймы, затем подтянул ремень, наконец, стащил сапог и принялся перематывать портянку. Начальник политотдела наблюдал за ним с легкой усмешкой.
Сержант-сверхсрочник и тут не упустил возможности съязвить.
- Боишься, что иначе не сможешь как следует деру дать? - насмешливо спросил он.
Боец оторвал взгляд от портянки и глянул вверх, лицо его раскраснелось от напряжения.
- Я боюсь, что трудно будет немца догнать, - ответил он бодро. - Теперь ему такого зададим, что ноги в кровь стереть можно, если сапог не подогнал!
Сержант скептически усмехнулся, но не произнес ни слова, свел рот, будто веревочкой стянул его, и тихо присвистнул.
Они подъехали к первому сводному батальону в самый трудный момент. Чуть поодаль стрельба временами становилась яростной. Исполнявший обязанности комбата капитан Огарков, до этого начальник штаба полка, очень обрадовался.
- Немец полез через Шелонь, боевое охранение ведет бой, но, очевидно, отразить не сможет, - коротко доложил он начальнику политотдела. - У меня каждый человек на счету, сейчас же распределим по ротам!
- Капитан, где у тебя всего труднее? - спросил Прейман.
Капитан потряс головой.
- У меня сейчас всюду труднее всего. Справа от шоссе и слева от шоссе. Или вы разрешите с одной стороны пропустить немца?
- Хорошо, тогда я пойду вправо, - с ходу решил старший батальонный комиссар.
- Возьмите с собой половину людей, - предложил капитан и обратился к Яану: - Лейтенант, будь другом, пойди с остальными во вторую роту и прими командование. Это влево от дороги.
- Какое командование - я офицер связи, мне необходимо немедленно доложить комдиву обстановку, - заявил Яан. - Полковник ждет.
- Какой может быть доклад, пока не отбросим немца обратно за реку! - воскликнул капитан. - Если он прорвется, то раньше тебя доложится в штабе дивизии! Понимаешь, лейтенант, здесь сейчас идет игра не на жизнь, а на смерть! У меня второй ротой командует старший сержант, комроты садануло осколком мины…