Эрвину не приходилось бывать. И хотя это слово обладало определенной притягательностью неизведанной опасности, он отбросил свои чувства и рассудил трезво: ну, раз надо, сделаем. То же самое произнес и вслух. Миша даже метнул на него несколько оскорбленный взгляд, видимо, посчитал непрошибаемым служакой.
Батарея располагалась на придорожном холмике. Командир, которому докладывал Эрвин, оказался старшим лейтенантом Нийтмаа, с которым он два года назад встречался в лагере Вярска на артиллерийских учениях.
- Товар с доставкой! - весело воскликнул командир батареи. - Сегодня будет заварушка!
Пушки были рассредоточены по пригорку и тщательно укрыты, как на войсковых учениях. Только на учениях никогда не разрешалось портить окопами картофельное поле. На полигоне залежные земли можно было перекапывать сколько угодно, никому от этого вреда не было. Тут совсем другое дело. На обнесенной плетнем позиции никто не считался с бороздами и грядками. На бруствере лежала увядшая картофельная ботва, а та, что еще оставалась невыдернутой, была затоптана солдатскими сапогами, бесцеремонно примята и раздавлена. От этого возникало какое-то странное ощущение. Теперь им явно придется встать лицом к лицу с чем-то совершенно необычным, перед чем теряют силу все прежние жизненные правила.
Картина батареи на изрытом картофельном поле вдруг обернулась в сознании Эрвина символом войны. Вся прежняя жизнь - это то же картофельное поле, извилистые увалки между вытоптанными прогалами, под ногами подернутая чернотой картофельная ботва, которая при нынешней засухе не успела еще войти в полный рост, как уже была растоптана солдатскими сапогами: жалкие белесые клубни в песке и суглинке - будто голые слепые мышата в разворошенном гнезде. Всего несколько дней назад люди, заботливо ступая между бороздами, окучивали и мотыжили здесь картофель. Все это оказалось бессмысленным - урожая не будет. Поле, неизбежно обреченное на уничтожение, своим видом уязвило сердце, пробудив чувство болезненного сожаления - что-то было безнадежно утрачено.
Широкая лощина завершалась вдали абсолютно ровным и низким горизонтом, только местами он был в зазубринах от перелесков. Над ними простиралось бледно-голубое небо с редкими знойными облачками, которое не громыхало сейчас ревом моторов. Воздух над лощиной уже рябил.
Эрвин отметил про себя, что ребята неплохо устроились. Через лощину немцам придется долго идти под прямым огнем батареи. Чуть впереди и ниже виднелись пехотные окопы, изломанные линии песочно-желтых щелей, будто это жухлый травостой полосами выгорел от засухи.
Все было образцово увязано на местности.
По приказу командира батареи артиллеристы принялись разгружать ящики со снарядами. Они не поработали и десяти минут, как Эрвин уловил незнакомый звук. Откуда-то издалека донеслось нечто вроде воркования гигантских голубей, или это было чье-то приглушенное, прерывистое урчание, источник которого он никак не мог отыскать глазами. Едва он успел задуматься о причине возникновения неведомого звука, как над позицией батареи разнесся вибрирующий от сдерживаемого возбуждения возглас:
- Товарищ старший лейтенант! Танки!
- Батарея, по местам! - раздался мгновение спустя приказ старшего лейтенанта Нийтмаа.
Солдаты со снарядными ящиками второпях бросились от машины вверх по склону к пушкам.
Вдали, на противоположном склоне лощины, к батарее ползли две маленькие серые коробки. Затем из-за гребня выскочила еще одна и еще. Эрвин почувствовал, как грудную клетку будто сдавило кольчугой. Он побежал к машине. В кузове оставалось еще несколько ящиков со снарядами. Со стороны батареи доносились команды, ни один солдат уже не мог уйти со своего места.
- Миша! - крикнул Эрвин и забрался в кузов.
Шофер и сам уже спешил к нему. Все было ясно без слов, они принялись торопливо сгружать ящики. Пока прямо сюда же, на обочину дороги: главное - разгрузить машину, убраться с открытой дороги. Когда Эрвин оторвался на секунду от ящиков и глянул вниз, то увидел, что танки гораздо ближе. Первый из них как раз вышел из-за поворота на прямую и двигался к мосту на дне лощины. Оттуда, наверное, видны и они, даже сквозь смотровую щель танка. Им не успеть уехать отсюда, ни за что не успеть!
На бугре ухнула пушка. Эрвин посмотрел в сторону противника. Снаряд разорвался возле самой кромки дороги, чуть позади танка. На батарее поправили прицел. И тут же грохнули еще два выстрела. От резкого гула заложило уши. И все же Эрвин услышал, как звякнула вылетевшая из казенника гильза. Он ощутил почти с секундной точностью, когда зарядили пушку, знал, когда раздастся новый выстрел. Вслед за ним донесся победный возглас:
- Попал!
Эрвин пододвинул предпоследний снарядный ящик на край кузова и глянул вперед. Головной танк, сильно уменьшенный расстоянием, стоял наискось на дороге и горел. Впервые на глазах у Эрвина горел танк. Бронированная машина густо и тяжело чадила, словно металл изо всех сил сопротивлялся, но все же огонь, высеченный адским жаром взрыва, уже метался где-то в стальной коробке, во внутренностях железного жука. Второй танк сполз с дороги и обошел горящую машину. Пушки стреляли уже беспрерывно, то одна, то другая. Под углом к дороге стоял старый овин. Оттуда доносились более звонкие хлопки, по звуку Эрвин узнал противотанковые пушки.
За всю свою армейскую службу Эрвин не ахти сколько видел танков. Это была роскошь, которую могли себе позволить великие государства. Ему удалось их увидеть всего раза два - в Таллине на параде и позднее, когда войска Красной Армии проходили на арендованные ими базы. Это были всего лишь беглые встречи, и поэтому бронированные машины оставались для него, по сути, незнакомыми, у него не было представления об их характере. Теперь они с устрашающей тупой последовательностью подползали ближе и ближе, задавшись целью раздавить все, что встретится на их пути. И в том, что их, как насекомых, не пугала агония собратьев по виду, было что-то бессмысленное, мерзостное. Казалось, что если останется невредимым один лишь танк, то и он упрямо поползет дальше, пока его не уничтожат. У человека не было шансов спастись от них.
Последний ящик со снарядами был снят на обочину. Эрвин тут же спрыгнул с машины. Наверху, в кузове, у него появилось жуткое ощущение, будто танки с хищной жадностью протягивают к нему свои щупальца. Но картина была столь необычная, что снова приковывала к себе взгляд.
Из-за гребня лощины танки все прибывали. Они вели ответный огонь. Один снаряд разорвался на косогоре и взметнул на воздух плетень, рассыпавшийся на прутья. Несколько небольших осколков ударились о кузов. Разрывов было больше, но грохот своих пушек заглушал их. Эрвин напряженно следил за приближающимися танками. Уже горел второй танк, вокруг остальных тут и там поднимались черные столбы пыли, танки маневрировали, шли зигзагом. Дым и пыль заволакивали лощину, грохот выстрелов и разрывов забивал гул моторов, казалось, что танки двигались беззвучно, как во сне.
Внимание Эрвина привлек громкий металлический хлопок. Лишь немного погодя, когда завелся мотор, он догадался, что это Миша вскочил в кабину. Эрвин бросился к машине, вскинул руку, чтобы остановить парня, он вовсе не был уверен, что Миша пришел к тому же решению, что и он всего мгновением раньше: быстро подать машину назад метров на пятьдесят до развилки и там развернуться. Здесь им пришлось бы долго маневрировать взад-вперед, подставив бой немцу. Их по-мирному темно-синяя, с кокетливыми красными колесами машина стала бы точно пестро раскрашенная мишень в тире. И если раньше немцы не обратили на нее внимания, то теперь они сделают это обязательно. И тогда достаточно будет одного снаряда или даже пулеметной очереди. Назад, только назад до перекрестка - в этом спасение.
Но Эрвин не успел осуществить свое намерение. Коробка передач лязгнула, задние колеса взметнули щебень в днище кузова, и пустая машина прямо-таки рванулась с места. Миша резко повернул руль вправо, чтобы поставить машину поперек дороги. Но скорость была слишком велика, и шофер, как ни старался нажимать на педаль, так и не смог затормозить - правое переднее колесо ухнуло в кювет. После этого машина по инерции проползла еще с метр и, накренившись, уперлась боковиной рамы в край канавы. Миша дергался за рулем, включая задний ход, но это была совершенно безнадежная попытка. Колеса прокручивались в клубах пыли, разбрасывали гравий, но машина, лихорадочно трясясь, так и не тронулась с места, мотор заглох.
Эрвин подбежал к правой дверце и рванул ее. Миша устремил на него взгляд, полный ярости и отчаяния.
- Вот ведь, гад, как засел! - крикнул он дрожащими губами.
И тут возле машины раздался страшный взрыв, в грохоте которого потонул жалобный металлический звон. Угол кабины позади Миши превратился в решето, сквозь дырки виднелось ясное небо. Сам Миша медленно боком повалился в сторону Эрвина, затылок его окрасился кровью, пилотка съехала на сиденье.
Эрвин обхватил его и вытащил из кабины. Миша стонал, он казался совсем легким. Эрвин успел подумать, что, если бы Миша в тот момент не глянул в его сторону, осколки угодили бы ему в лицо.
Выстрелы пушек и разрывы снарядов сливались воедино, пыль вскипала, за шиворот летели комья земли, остро пахло взрывчаткой. Эрвин потащил Мишу к батарее, надеясь найти там санитара. Когда они оказались поблизости от передков, Эрвин оглянулся и увидел прямое попадание в машину. Кузов разлетелся в щепки, сила взрыва подкинула автомобиль. Было невыносимо жарко, и перехватывало дыхание. Вдруг со звонким свистом пролетел более тяжелый снаряд, он разорвался совсем рядом, заставив Эрвина броситься ничком на землю. Он отметил про себя, что немцы пустили в ход крупный калибр. Чуть подальше, на огневой позиции батареи, с неослабной силой бушевал огненный смерч.