Правда, все здесь выглядело внушительно. Кирпичное здание станции походило на большой городской дом. Веером разбегались подъездные пути, горели светофоры, раздавались гудки, свистки и переклички составителей поездов. Очень скоро их паровоз отцепили, и он покатил в депо. Разбежались и ребята: кто на "толчок", кто на станцию за кипятком, уголовники, как всегда, направились в зал ожидания в надежде, что удастся чем-нибудь поживиться у зазевавшихся пассажиров.
Бориска опять остался в вагоне один. Облокотясь на деревянную перекладину вдоль дверей, задумчиво стоял и смотрел по сторонам. И не заметил, когда к вагону подошли двое мужчин. Один показался ему совсем молодым, в руке держал санитарную сумку с красным крестом, второй был постарше, в нагольном полушубке, заношенной папахе, лихо, по-чапаевски заломленной на затылок. Он тоже держал в руках сумку. Бориска рассеяно скользнул по людям глазами: идут, и пусть себе идут, ему-то какое дело?.
- Привет, герой! - неожиданно приостановился у вагона "Чапаев".
- Здравствуйте.
- Ты, наверное, и есть Банатурский?
- А зачем я вам нужен? - У Бориски упало сердце. Сомнений не оставалось. Теперь-то обязательно упекут в больницу. Вон и фельдшер заявился, не запылился.
- Тогда принимай гостей, - сказал "Чапаев", и оба тут же поднялись в вагон. "Чапаев" скромно встал в стороне, а санитар попросил Бориску раздеться до пояса, принялся выслушивать легкие, сердце, щупал суставы, осторожно трогал многочисленные синяки и шишки, прикладывая к ним свинцовые примочки. Закончив обследование, не удержался, сокрушенно покачал головой. - Да, братишка, плохи твои делишки, не позавидуешь, однако снять с поезда, ну, никак не могу, мест в больнице нет. Тебе, брат, Банатурский, обязательно надобно добраться до места назначения. Только в стационаре, при крупном заводе можно поставить тебя на ноги. А я… могу только посоветовать: ты - ленинградец, держись! - Сунул в ладонь несколько круглых таблеток. - Сие, Банатурский, есть новейшее лекарство, называется красный стрептоцид, от всех воспалительных и прочих болезней здорово помогает, принимай три раза в день, хорошо бы еще еловый настой пить, настоящее спасение от цинги, но… все на новом месте. Будь здоров! Санитар осторожно пожал Бориске руку и спрыгнул на землю с необыкновенной легкостью, Бориске даже завидно стало. И тут вперед выступил "Чапаев", до этого молча ожидавший конца осмотра.
- Ну, Банатурский, здравствуй! - Как равному протянул Бориске сильную руку. Присел на нары, пригласил присесть Бориску. Его глаза излучали такую неподдельную радость, что, казалось, он сейчас заплачет от счастья.
- Здравствуйте, - еще раз повторил Бориска, не понимая, откуда "санитар" и "Чапаев" могли узнать про него, про фамилию. И чему этот седоусый так обрадовался?
- Позволь представиться: моя фамилия Фомичев Иван Алексеевич. Начальник здешнего эвакопункта, тоже, брат, эвакуирован из-под Кременчуга. С соседней станции нам сообщили, что в этом эшелоне следует ленинградец, которому нужна помощь. Вот я и пришел.
- Большое спасибо, только я не просил никакой помощи. - Бориска снова испугался: "Чапаев"-то, наверное, имеет право снять его с поезда. Выглянул из вагона: не возвращаются ли ребята? Вот хохоту будет, застань они здесь сочувствующих "выковырянному".
- Специальным постановлением правительства, тебе, как и твоим землякам, блокадникам, по всей восточно-сибирской трассе, вплоть до города Владивостока, положен дополнительный паек для подкрепления сил. - К неподдельному изумлению Бориски, "Чапаев" поднял с пола сумку и начал выкладывать на газету необыкновенные яства: каравай хлеба, две пачки галет, американскую свиную тушенку в блестящей банке, кружок копченой колбасы. - Белозубо улыбнулся. - Рубай на здоровье, тебе положено, быстрей поправляйся.
Бориска, даже не поблагодарив "Чапаева", стал дрожащими руками прятать продукты под нары, в тряпье, не заметил, когда к вагону подошли деревенские, не решаясь подняться, видя чужого человека. "Чапаев" тоже спрыгнул на землю, сказал ребятам:
- Мужики! Вы, пожалуйста, поддержите этого парня. Он столько горя перенес, вам и не снилось. И слава Богу, что не снилось. Счастливого пути!
"Чапаев" одарил Бориску улыбкой и направился к вокзалу.
- Иван Алексеевич! - забеспокоился Бориска. - Подождите! Вы забыли: наверное, нужно где-то расписаться! - Привык, что всюду за любую услугу нужно обязательно расписываться, удостоверять что ты не присвоил чужое. Поэтому не мог себе представить, что продукты, эдакую ценность, можно просто передать без свидетелей из рук в руки, ведь они стоили "на толчке" уйму денег. Однако ангел-хранитель в образе легендарного "Чапая" даже не обернулся: то ли не услышал слабого голоса, то ли посчитал свою миссию законченной.
Вскоре приканали и уголовные, притащив кошелку продуктов. Не успели разместиться, разложить "бациллу", как "шестерки" наперебой принялись рассказывать "Топорику" и его дружкам потрясающую новость: "Нашему "выковырянному" жиденку привезли уйму продуктов, вроде бы в городе Татарске у него отыскались богатые родственники. Однако более осведомленные опровергли эти домыслы, сообщив, что отныне Бориска будет получать щедрые пайки на каждой крупной станции. Рассказывая, "шестерки" с любопытством поглядывали в угол, где лежал Бориска, прикрыв от чужих глаз свое сокровище.
"Топорик", "Бура" и "Костыль", отогнав деревенских, стали о чем-то тихо шептаться. Они дождались момента, когда поезд миновал последний стрелочный перевод станции, вся троица разом соскочила с верхних нар. "Костыль" встал посередине вагона с огромной алюминиевой ложкой в руке, "Бура" хихикал, потирая ладони, ждали сигнала вожака. "Топорик" однако не спешил в атаку. Он подошел к дверям, подпер руками бока, кашлянул, прочищая горло, и заговорил:
- Кореша, "черти" и прочая мелкая шушера! - Как ни старался вожак, голос у него так и остался сиплым. - Сегодня у нас большой праздник, святой праздник. Совсем недавно, сидя за решеткой, под дулами вертухайских винторезов, слушая рык немецких овчарок, мы и не подозревали, что скоро станем гужеваться на воле. Прошу любить и жаловать виновника торжества! - Протянул руку в сторону угла, где лежал Бориска. - Выйди сюда, дорогой друг! - Вожак нагнулся, ухватил парня и самолично выволок на свет, картинно обнял его за худые плечи. - Прими мои поздравления и прочее и прочее. Однако почему ты корешей не угощаешь? - Заглянул под нары. Где-то тут схована пользительная американская пища? Страсть как обожаю бациллу, витамин "ц" - маслице, сальце, винце. Ни хрена не вижу под нарами. Эй, черти! Живо зажгите прожектор!
Кто-то из "шестерок" услужливо кинулся в противоположный угол вагона, загремел в темноте железками, чиркнул зажигалкой. Однако прежде чем "Топорик" успел что-либо разглядеть в углу, Бориска изловчился, нырнул в свой угол, лег на тряпье, прикрывая продукты. Призрачный свет облил пол, выщербленные доски, Бориску, прижимающего к груди продукты.
"Топорик" самолично взял в руку свечу, помахал ею в воздухе, как это делают в ночное время составители поездов и, прежде чем самому нырнуть под нары, еще раз, дурачась, обратился к обитателям вагона:
- Теперича я спрошу вас, дорогие кореша, кто из нас троих самый наиумнейший? Конечно, это я - "Топорик". Выбросили бы мы из вагона на полном ходу зловредного Бориску, а толку - хрен да маленько. И никогда не вкусили бы мериканской тушенки. Я верно говорю?
- Точняк! - охотно поддакнул "Костыль", продолжая делать странные манипуляции алюминиевой ложкой. - Голова у тебя педрит. Выходит, теперича его королевское величество Седого надо пуще глаза беречь. По его милости каждый день "бациллу" жрать будем. Эй, "выковырянный", вылазь к народу, на заставляй терпеть.
Делать было нечего, отпихнув продукты в самый темный угол, Бориска выбрался из-под нар.
- А где же тушенка? - сделал удивленные глаза вожак. - Кушать хоца! Давай жратву, Седой, колись. Ну!
- Накось, выкуси! - Бориска сунул прямо под нос оторопевшему вожаку фигу. - Мне по закону дали, не из вашего котла.
- Опять грубишь! - миролюбиво проговорил вожак, вплотную подходя к Бориске. - Не шали с нами, дойная корова, не шали. Я назначаю тебя главным интендантом вагона номер семь. Хочешь к нам, на верхние нары? Снизойдем, возьмем в компанию на равных. Ну?
- Мне и под нарами не дует.
- Тогда давай делить "бациллу". Думаю, ты не глупый, не оставишь нас голодными, ну за ради Христа, смилуйся, я уже слюной изошел.
Бориска был бледен и решителен. Встал спиной к стене вагона, готовясь к отпору. Скосил глаза. Уголовники и их пособники уже взяли его в полукольцо, отрезая путь к продуктам. Он прекрасно понимал, что последует за дурашливостью вожака - ежели добровольно не отдаст жратву, отнимут силой, но продолжал сопротивляться, надеялся на чудо, на своего ангела-хранителя. И вроде бы не ошибся. Неожиданно, в этот заранее известный своим грустным финалом спектакль, вмешалось еще одно действующее лицо, которое, правда, лишь на время отдалило свершение вопиющей несправедливости:
- Э, братцы! И ты - "Топорик", погодите-ка! - Довольно решительно выступил из-за спин деревенских белесый Сергуня, загородил Бориску широкой спиной. - Как-то не по-божески, не по-людски отбирать еду, последний кусок у хворого. - Сергуня говорил удивительно спокойно, словно увещевал посягателей на чужое добро, но его взъерошенный задористый вид, выставленные вперед костистые руки, сжатые в кулаки, напряженная фигура говорили о том, что Сергуня сделал свой выбор. Бориске захотелось оттолкнуть парня, зачем подставлять себя под удар? Он- то хорошо знал продолжение этой старой, как мир, истории, но язык его будто прирос к небу. Тягостно и страшно было оставаться одному перед наглыми, полными сил уголовниками.