Мальчик потянулся вперед, насколько позволяла раненая нога, и широко раскрыл глаза.
- На твоем лице все написано, - добродушно пробурчал солдат. - Ну скажи честно, когда ты ел в последний раз?
- Довольно давно, - нерешительно ответил мальчик.
- Как ты вообще попал в такую неприятную историю?
- Я ехал, - объяснил мальчик, - ехал по железной дороге. И позавчера отстал от поезда. Это было так: мы сели в поезд в Шёнайхе. Это большая деревня недалеко от Одера. Туда была эвакуирована почти вся наша школа. Но занятий у нас уже давно не было, все больше военная подготовка да уборка картофелехранилищ…
- На них похоже, - прервал его солдат. - Русские сидят на Одере с начала февраля. Дураку ясно, что они рвутся на другой берег. А они посылают туда вас, малышей.
Мальчик хотел было возразить, сказать, что его друзья давно уже не малыши. Ведь он уже помогал рыть окопы и устанавливать противотанковые заграждения! Это будет непреодолимый рубеж, на котором большевики захлебнутся собственной кровью, как им не раз говорил учитель и один из руководителей юнгфолька. Но зачем же затевать спор с человеком, который так о тебе заботится?
- Я надеюсь, русские там не забросали вас чемоданами?
- Что-что?
- Чемоданами, ну, тяжелыми гранатами.
- Нет, - ответил мальчик, - там все время было тихо. Но потом надо было срочно уехать. Это было несколько дней назад. Сначала мы ехали пассажирским, но недолго; у Франкфурта все с поезда сошли. Несколько километров шли пешком до другой линии, где стоял товарный состав. Там еще было много людей кроме нас. Большинство беженцы. И несколько солдат. Трое… Один ефрейтор. Но они не смогли поехать с нами. Потому что полевые жандармы, ну те, которые ходят с бляхами на шее, им не разрешили.
- Цепные псы, - пробормотал сквозь зубы солдат.
- Они хотели предать Германию, сказал наш учитель, и мы должны были закидать их камнями и грязью, - горячо рассказывал мальчик. Потом, внезапно успокоившись, задумчиво продолжал: - Но ефрейтор сопротивлялся; тогда они просто столкнули его, толкали автоматами в спину, пока он не упал из вагона…
- Толкали все?
- Не все, только некоторые.
- А ты? - допытывался солдат.
Мальчик покачал головой.
- Почему?
Мальчик молчал. Ему было неприятно, что солдат его так расспрашивает. Не кидал, и баста! И он продолжал рассказывать, словно не слышал вопроса.
- Ефрейтор, которого жандармы столкнули с поезда, захромал и заплакал; взрослый, но он заплакал.
Лицо солдата было задумчивым. Прошло некоторое время, прежде чем он спросил:
- А дальше что было?
- Состав стоял еще несколько минут. Мы все очень устали. А поесть нам дали один раз: каждый получил кусочек хлеба и маленький кусочек колбасы. Потом наконец поезд тронулся. Он шел очень медленно, потому что часто делал остановки. То локомотив ломался, то пути были разворочены бомбами. Иногда появлялись штурмовики, и мы сломя голову бежали прятаться в лес. Позавчера вечером они тоже прилетели. В лесу я прилег на землю и сразу же уснул, потому что очень устал. Локомотив всегда перед отправлением давал три свистка, но в этот раз я не слышал ни одного. Когда я проснулся, то увидел, что остался совсем один.
- И ты хотел добраться домой по шпалам?
- Да.
- До самого Берлина?
Мальчик кивнул.
- Ты мужественный парень, - сказал солдат.
Мальчик почувствовал себя польщенным. Такой похвалы он давно, уже много недель, ни от кого не слышал. Он выпрямился.
- До самого Берлина, - произнес он небрежно, - что же в этом такого?
- Ты живешь в Берлине? - спросил солдат.
- Я берлинец.
- Так-так, - пробурчал солдат. Он о чем-то ненадолго задумался, потом спросил: - Когда ты шел по шпалам, ты, наверное, видел ответвление железной дороги, а?
- Кажется, а что?
- Эта дорога ведет не в Берлин, - заметил солдат. - Она ведет южнее, к Котбусу.
Мальчик дочесал в затылке, как это порой делают взрослые, когда они чем-то озабочены.
- Как же это могло случиться!
- Успокойся, - проворчал мирно солдат. - Есть люди, которые затевали большие авантюры - и гораздо худшие. К тому же благодаря этому разрушенному мосту ты не так далеко успел уйти. Ты сейчас находишься на дальних подступах к столице. Только скажи мне, неужели по пути ты не встретил никого, кто бы мог помочь тебе?
- Сначала я встречал много людей: вермахтовцев, фольксштурмовцев, эсэсовцев. Но у них не было времени заниматься мной: они должны были идти вперед. Однажды недалеко от путей я наткнулся на артиллерийскую позицию. Там все было вверх дном. Какой-то офицер сказал мне, чтобы я поживей убирался оттуда.
- А потом?
- А потом я уже больше никого не встречал.
- Ни одного человека?
Мальчик покачал головой.
- Только однажды я проходил мимо сгоревшей будки путевого обходчика.
Солдат потер сильной рукой крепкий подбородок. Потом весело обернулся к мальчику:
- Ну, а теперь ты здесь, - и раскрыл рюкзак.
- Да здесь у тебя чего только нет! - воскликнул радостно мальчик.
- Все что угодно изголодавшемуся человеку: хлеб, масло, сыр, колбаса. У меня даже шоколад есть.
- Слушай, да это просто волшебный мешок! Настоящий шоколад?
- Это шоколад, который выдают летчикам. Я его забрал из сбитого американского самолета. - Он вытащил буханку хлеба и длинным широким лезвием ножа стал нарезать толстые ломти. Потом открыл жестяную банку с колбасой. - Ну вот, этого нам вполне хватит, теперь закрой банку.
Тем временем в шалаше стало сумрачно, только через входное отверстие еще проникал скупой свет. Снаружи виднелось несколько деревьев, далеко за ними непроницаемой стеной стоял сосновый бор.
Мальчик наконец поел и теперь пил из миски маленькими глотками сгущенное молоко.
- У тебя здесь хорошо, - сказал он, оглядываясь, - а этот шалаш стоял здесь и раньше?
Солдат покачал головой.
- Я построил его сам, - объяснил он, - сначала притащил тебя, потом построил шалаш.
- Как это у тебя получилось…
- Это не так трудно, особенно для специалиста: я ведь плотник. До сих пор я строил только бункеры и оборудовал огневые позиции. Это мое первое настоящее жилище. Тебе нравится?
- Да.
- А как тебя зовут?
- Джонни, - ответил мальчик.
- Как только в наше время разрешают носить такое имя.
- А что?
- Звучит по-английски, почти как Томми.
- На самом деле я Иоганнес, - разъяснил мальчик. - Иоганнес Бахман. Но мама всегда звала меня Джонни. Меня все называли Джонни: и бабушка, и дедушка, которые уже умерли, и дядя Альфонс, и тетя Клерхен.
- Ладно, последую их примеру, идет? - сказал солдат.
- Идет, - согласился мальчик.
- Сколько тебе лет?
- Скоро тринадцать.
Солдат оценивающе посмотрел на него:
- Глядя на тебя, этого не скажешь.
- Все так говорят, даже мои друзья по школе.
- Дразнят?
"Иногда они доходят даже до грубости", - подумал Джонни.
- Не обращай на них внимания, - утешил его солдат. - Двенадцать лет - прекрасный возраст. Радуйся, что тебе еще не шестнадцать. Кстати, можешь звать меня просто Густавом.
- А сколько тебе лет?
- Мой возраст стал ныне редкостью. Мне исполнился двадцать один. Хочешь еще молока?
Мальчик покачал головой.
- Я наелся, спасибо.
- Как себя чувствуешь?
- Отлично. Если бы еще только мама знала, где сейчас я.
- Зачем она вообще отпустила тебя из дома?
Мальчик молча смотрел на стенку шалаша, черную на фоне темного неба.
- Из-за воздушных налетов, - ответил он наконец. - Воздушные тревоги были почти каждую ночь, а иногда даже днем. Мама сказала, что, если папа вернется, он обязательно должен застать в живых хотя бы одного из нас. Бабушка с дедушкой погибли от бомбежки, дядя Альфонс и тетя Клерхен тоже. Поэтому она меня и отправила в лагерь. Она сказала, что там не бомбят…
Густав, с кряхтением стягивавший сапоги, заметил:
- Сейчас такого места нигде не найти.
- А здесь, - возразил Джонни, - где стоит наш шалаш?
- Спроси лучше, надолго ли.
Потом они лежали рядом на подстилке из мха и травы, покрытой брезентом. Мальчик, положив руки под голову, смотрел вверх. Кое-где в щелях между ветвями проглядывали звезды.
"Только одни звезды нас и видят, - думал он, - а больше никто не знает, где мы…"
Вдруг солдат выпрямился. Под его постелью затрещали ветки.
- Чуть было не забыл, - услышал мальчик голос Густава.
- Что еще?
- Протяни руку!
Джонни вытянул руку. На ладонь ему лег небольшой предмет. На ощупь он был похож на кубик из детского конструктора.
- Шоколад, - сказал солдат, - чтобы ты хоть знал, какой он на вкус.
- Спасибо.
- Не за что.
- Густав, что будет с нами завтра?
- Поживем-увидим.
- Мы останемся здесь еще?
- Зачем?
- Я просто спрашиваю.
- Спи же ты наконец, - буркнул солдат, - утро вечера мудренее.
Джонни потянулся. От сладкой истомы ломило все тело. Он глубже забрался под одеяло, выставив наружу только рот и копчик носа. "Здесь почти как дома", - подумал он. На языке у него медленно таял кусочек шоколада. Он давно уже не чувствовал себя так спокойно и в полной безопасности.
Он уже засыпал, когда ему послышался приближающийся к их убежищу шум и грохот, похожий на тот, который он слышал накануне,