* * *
От штаба фронта Яков взял курс на Ярцево. Летел на большой скорости, торопился в часть. За Рославлём Колосков перевел взгляд от приборов на землю и нахмурился. Впереди, недалеко от моста горели разбитые вагоны, а дальше под откосом чернел паровоз, окутанный длинным пламенем. Возле уцелевших вагонов виднелась группа людей.
- Снижайся, сядем левее моста, есть площадка, - послышался вдруг в наушниках взволнованный голос Пряхина.
- Куда садиться, зачем? - Колосков явно недоумевал.
- Планируй, я отвечаю.
Какой напряженный у Пряхина голос. Вообще-то парторг парень спокойный, если он так волнуется, значит, есть серьезная причина. Да, причина была серьезная, и Пряхин тотчас же сказал об этом:
- Видишь, железнодорожный состав разбитый. Вчера комиссар наши семьи отправлял, может, они?
Да, действительно, вдруг они? Летчик наметанным взглядом быстро определил расстояние до земли, убрал газ. Приземлившись, на больших оборотах подрулил самолет к деревьям, выключил зажигание.
Летчик и штурман торопливо поднялись на железнодорожную насыпь и застыли, увидев огромное, страшное месиво из мертвых тел, услышав многоголосый стон тех, кто остался в живых. У Пряхина как-то сразу отяжелели ноги, он, с трудом переставляя их, пошел вперед, словно слепец. Яков так же тяжело шагал за ним. Резко запахло гарью и паленым мясом. Вот старик большими, словно выгоревшими глазами неотрывно и молча смотрит на мертвое тело молодой женщины. К ногам старика жмется девочка лет пяти. Чуть в стороне под окровавленной простыней угадывались неподвижные детские тела.
С окаменевшими лицами смотрели летчики на эту страшную картину. Ненависть круто закипала в сердцах.
- Петр Степанович! Пряхин! - донесся до них вдруг громкий взволнованный голос, и тотчас же к ним кинулась женщина в ситцевом халате с чемоданом в руке.
- Жена комиссара! - штурман бросился к женщине. - Нина Павловна! Наших много погибло? Где моя жена?
- Сама еще не знаю, детей в село отправляла. Вот хожу, ищу своих, - она растерянно смотрела на офицеров. - Что мы пережили, вовек не забуду. До Смоленска доехали быстро, ночью выехали на Брянск, - глотая слова, говорила Чугунова. - И вдруг страшный толчок, взрыв, все перемешалось… Твоя жена, Петя, и другие с ней ночью уехали из Смоленска на Москву. Вот все, что я могу тебе сказать. - И после паузы дрогнувшим голосом: - Только вражеские самолеты в небе, И ни одного нашего. И зениток нет. Как же это, Петя?
Пряхин отвел глаза. Что он мог ответить Чугуновой, чем успокоить?
- Говорят, Гитлер вероломно, без объявления войны, напал на нас, все это верно. Но разве вор, когда думает украсть, говорит - держи карманы, а то залезу. Кто же виноват?
Как ответить на этот вопрос? Пряхин взглянул на Якова, словно просил поддержки, и вдруг от неожиданности всем телом подался вперед. По тропинке, прямо на них, шла молодая женщина. Обеими руками прижимала она к груди обезглавленного ребенка. Склонив к нему голову, женщина что-то шептала.
- Зоя Банникова, - прошептал Пряхин, невольно пятясь назад.
Яков как-то странно, судорожно всхлипнув, шагнул навстречу Зое. Увидел, что позади идет Зоина мать. Выражение исступленного горя застыло на ее лице. Колосков осторожно коснулся плеч Зои.
- Зоя, это я, Яша.
Но Зоя, не отрывая глаз от мальчика, тихим голосом забормотала:
- Спи, Валюта, спи, сыночек, баюшки баю, - и, не взглянув на летчика, прошла мимо.
- Сидоровна, что с Зоей?
- Умом тронулась, Яша, не выдержала доченька. Зоя остановилась и оглянулась назад, застывшими глазами посмотрела на летчиков. На секунду глаза эти стали осмысленными, она рванулась назад.
- Боря!
Но тут же лицо ее вновь застыло, она склонилась к ребенку.
- Помоги, Яша, отобрать у Зои Валюту, - с трудом заговорила Сидоровна. - Надо похоронить. Я одна бессильна что-нибудь сделать, а людям не до нас, у каждого свое горе.
Колосков подошел к Зое, взял ее за локти, помог Сидоровне отобрать ребенка. Зоя судорожно схватила Якова за руку и жалобно заплакала.
- Зою надо срочно в больницу, врачи помогут, - проговорил Пряхин.
- Знаю, родной, но куда, как? - ответила Сидоровна. - Думаю возвращаться в Смоленск. Там у меня брат с семьей остался, помогут. Куда теперь я с ней поеду, разве до Харькова доберусь?
- Хорошо, Сидоровна, постойте здесь, я сейчас выйду на шоссе, может, остановлю машину, - и Колосков побежал к серому полотну.
Сидоровна аккуратно завернула в простыню труп ребенка и, бережно прижимая его к себе, пошла к березовой роще, где жители окрестных сел уже копали общую могилу для погибших. Пряхин и Чугунова, склонив головы, молча последовали за Сидоровной. А Зоя, оставшись одна, поднялась на железнодорожную насыпь и, глядя вслед матери, что-то шептала.
Только успели засыпать могилу, как где-то высоко послышался воющий звук. Он падал, приближался. На мгновенье все замерло, не стало слышно ни стонов, ни плача детей. С высоты в несколько тысяч метров немецкие самолеты сбросили бомбы и разворачивались на железнодорожный мост. В стороне от лежавшего под откосом паровоза устремилась к небу поднятая взрывом земля и, тотчас же обессилев, с гулом рухнула вниз.
- Господи, добивать прилетели… - с ненавистью проговорила Сидоровна.
Пряхин оглянулся на Зою, которая неподвижно стояла на насыпи.
- Ничего, мать, - сквозь стиснутые зубы процедил он. - За все… в сто крат… гадам отплатим… Ненависть силы удесятеряет.
- Вам, Петя, идти пора, - сказала Чугунова, искоса наблюдая за полетом немецких самолетов. - Грише, увидите, передайте, пусть о нас не беспокоится. К его родным на Урал решила не ехать. Доберусь до своих, все же ближе. Обещали ночью из Брянска несколько платформ подогнать, как-нибудь уедем. Ради победы всё вытерпим, переживем. - Она улыбнулась с трудом. - Счастливого вам пути.
Подбежал запыхавшийся Колосков.
- Скорее давайте на шоссе. Остановил полуторку. Шофер довезет до Смоленска, завтра же будете в городе.
Он достал из кармана золотой портсигар, подарок отца, протянул Сидоровне.
- Возьмите, Зою лечить надо.
- Что ты, Яша, у нас деньги есть, - сказала дрогнувшим голосом Сидоровна.
- Что деньги - немцы уже Оршу обошли. Ну, пока. Живы будем, встретимся. Борису все расскажу. Пошли.
Яков взял у Сидоровны вещи и пошел впереди. Зоя послушно, словно ребенок, последовала за матерью. На шоссе летел порывистый ветер, нес запахи сырости и динамита. Низовые облака, плывущие с запада на восток, казались закопченными. Небо нависло низко, свинцовое, тревожное. Яков посадил Зою с матерью в кабину.
- До свидания, Сидоровна. Ждите, обязательно вернемся…
- Не забывайте нас, а Боре скажи… - женщина не договорила, захлебнулась рыданием.
Шофер дал газ, машина тронулась и побежала по укатанной, ровной дороге. Яков долго смотрел ей вслед. Днями наши оставят Смоленск, что ожидает этих женщин? Колосков повернулся, встретился с внимательным, пристальным взглядом Пряхина и глухо произнес:
- Пойдем… надо лететь…
Когда приземлились, Пряхин сказал:
- Пока Борису ничего не надо говорить. Доложим командиру и комиссару, - потом, помолчав, добавил: - Вечером хотите пойти со мной?
- Куда?
- К моим родным. Отец и мать у меня в Смоленске. К утру вернемся.
- Пойдем. Все равно спать не буду.
Колосков снял парашют, расправил реглан, и они зашагали к командному пункту. Здесь друзья узнали, что завтра личный состав полка сдает оставшиеся самолеты и на автомашинах уезжает на тыловой завод получать новые бомбардировщики.
* * *
В полночь Колосков и Пряхин подошли к Смоленску.
- Вот он, родной город, - проговорил Пряхин, и в голосе его прозвучало затаенное волнение. - Давай постоим на мосту, покурим.
Колосков молча кивнул головой. Старинный русский город лежал перед ними, темный, настороженный. Слышался лязг гусениц, звон мостовой под тяжелыми танками. По мосту проехала большая колонна автомашин. Они ползли, не зажигая фар.
Яков искоса поглядел на Пряхина и вдруг представил, что и он вот так же стоит в своем родном городе, который через несколько дней, может быть, займут враги. Нет, Смоленск должен стать последним рубежом. И станет. Яков убеждал себя в этом и верил, потому что хотел верить.
Маленький домик Пряхиных притулился внизу, около моста. Когда подошли к нему, Яков предложил:
- Я подожду здесь, так будет лучше, а ты иди.
Дверь Пряхину открыла мать. Всхлипнула, припала к его груди.
- Мы-то с отцом ждали, ждали… - шептала она, потом, плача, крикнула в другую комнату:
- Петруша пришел. Радость-то какая! А Лена вчера забегала, уехала, горемышная, в Сибирь…
- Я зашел на минутку. Вы-то все здоровы?
Из второй комнаты вышел отец - невысокого роста, крепкий старик. Расцеловались.
- Значит, отходите? - спросил он немного погодя. - Да, временно… поверь, - виновато ответил Петр.
- Я-то, сынок, верю, а вот уйдете - не все поверят. Да ладно. Ты не беспокойся, все в порядке будет. Я вот берданку привожу в порядок. Пригодится. Сами привыкли хозяйничать, в лакеи не наймемся.
- Правильно, отец, - подтвердил Пряхин.
- Ты там, Петро, смотри, все по совести делай и себя береги. Один ты у нас. Жену не забывай, хорошая она у тебя.
…Мать и отец проводили Пряхина до моста, и, пока сын не скрылся в темноте, они всё смотрели и смотрели ему вслед.