Спрыгнув во двор, он огляделся. Город горел, в небе мелькали хищные силуэты чужих самолетов; большей части здания, в котором размещалась тюрьма, не было - его словно разрезало взрывом на две половины: неровно, чуть наискось, жутко обкромсав края. С другой, противоположной от них стороны тюрьмы вырывались вверх красно-желтые языки пламени и валил черный дым.
Заключенные жалкой кучкой сгрудились во дворе, не решаясь идти дальше, хотя ворота превратились в кучу искореженных железных прутьев.
- Может, там кто из ментов убитый? - несмело предположил лысый уголовник. - Шпалером бы разжиться.
- Дуй к улице, - приказал ему Щур, - погляди, как там.
Лысый, боязливо ежась, трусцой побежал к воротам, далеко стороной обходя свежую воронку; выглянул из-за обломка стены.
- Никого! - обернувшись, он призывно помахал рукой.
- Пошли! - скомандовал Щур.
Все это Гнату не нравилось - взрывы, пожары, побег из камеры через пролом под потолком. За свою жизнь он видел здесь и царских жандармов, и немцы уже приходили, и красные конники, и поляки, и опять немцы, и вновь красные. Смены властей приучили к осторожности, скрытности и осмотрительности в словах и поступках - надейся только на себя, от других помощи ждать нечего.
Опять же совсем неизвестно, что на уме у треклятой уголовной братии - Цыбух помнил их угрозы и потому не собирался оставаться рядом с ними надолго. Ну их к бесу! В свою сторону подастся, ежели отсюда выберутся, а с этими ему не по пути. Поэтому, проходя мимо кучи железа, разорванного силой взрыва в спирали, он нагнулся и подобрал кривой обломок прута, незаметно запихнув его в рукав телогрейки, - так надежднее.
Ивась, шагавший впереди, ничего не заметил. Он вертел головой, опасаясь, что кто-то из охраны мог уцелеть и теперь, прищуря глаз, нацелиться им в спины.
Гремела близкая канонада, со стороны солнца на городок заходили новые волны самолетов, в воздухе висела пыль и кислый запах взрывчатки, смешанный с гарью. Улица была пуста, небольшая площадь в конце ее тоже. Там догорало какое-то здание - при поляках в нем размещалась управа, вспомнил Гнат; посредине проезжей части лежала убитая лошадь и разбитая телега. И ни души, словно все разом вымерло.
- Так, братцы арестанты, - длинно сплюнув, начал Щур. - Давайте решать, кто куда.
"Братцы арестанты" понуро молчали, переминаясь с ноги на ногу, настороженно поглядывая по сторонам, - им не нравилось решать такие вопросы прямо здесь, недалеко от проклятой тюрьмы, где они провели кто день, кто месяц, а кто и больше. Хотелось разбежаться и, как тараканы, забиться по щелям.
- Туда, - махнул рукой на восток Щур, - я не иду. Кто остается со мной?
Помедлив немного, рядом с ним встал лысый, потом еще несколько человек. Особняком остались стоять Цыбух, Ивась да два "додика", как презрительно звал их в камере Щур. Один - близорукий мужчина, вроде бы проворовавшийся председатель артели, - недоуменно спросил:
- Но тут же бомбят! Война, наверное?
- Желаете к своим? - недобро сузил глаза Щур. - Нам они на Колыме пайку выделят, а мы вам здесь отмерим!
Шагнув вперед, он ловко ударил близорукого бухгалтера в зубы. Тот упал.
"Все, началось! - похолодел Гнат. - Сейчас и нам каюк. Этот гад подмять под себя всех хочет, сразу показать, кто теперь хозяин".
Неожиданно за близорукого вступился Ивась. Его крепкий кулак угодил Щуру прямо в переносицу, и тот, отлетев на несколько шагов, завалился в придорожную канаву. Не долго думая, Гнат вытянул из рукава прут и рубанул им по плечу лысого уголовника, отмахнулся еще от кого-то, потом дернул за рукав Ивася и побежал мимо разбитой телеги через маленькую площадь, на которой догорало здание бывшей управы. Слышал, как бежит следом Ивась и еще кто-то…
Свернув в тихий проулок, Гнат остановился, привалился плечом к забору и перевел дыхание. Обернувшись, увидел Ивася и того, близорукого председателя артели, с припухшими разбитыми губами и носом. Больше никого не было.
- Закурить бы, - сипло прокашлялся Цыбух. Его собственный кисет с самосадом остался в камере под рухнувшими нарами.
- Вот, пожалуйста, - близорукий вытащил из кармана пиджачка мятую пачку папирос. Закурили.
- Ну, теперь чего? - глотая табачный дым, мрачно спросил Гнат. Он действительно не знал, что дальше делать, куда податься, разве до дому?
- Вам спасибо, - слегка поклонился близорукий, - ваша любезность…
- А-а, - отмахнулся Ивась. - Ты куда сейчас? Не бойся, говори, мы драться не станем.
- Домой, - просто сказал бывший председатель. - Куда же еще? Надо узнать, как там, а потом уже решать.
- Верно, - одобрил Цыбух. - Но зря шастать по улицам не стоит: в такое время ни за понюх табаку пристрелить могут. Особливо, ежели немцы в город придут. Когда войска в город входят, самое милое дело от них первое время подале держаться.
- Это так, - согласился близорукий, - но немцы - культурная нация, не наши босяки. Однако предосторожность тоже не лишняя. Всего доброго! - попрощался он. - Мне пора.
- Нам тоже пора в деревню. Ты как? - Гнат поднялся и поглядел на Ивася. Куда он наладится? Теперь про старую вражду лучше пока забыть - односельчане как-никак, друг дружки держаться надо.
- Пошли, - согласился тот.
Больше не сказав друг другу ни слова, трое мужчин разошлись в разные стороны. Один, прижимаясь к заборам, побрел по направлению к центру городка, а двое других, переждав, пока проедет мимо и скроется в дыму запыленная зеленая полуторка с двумя пограничниками в кабине, начали пробираться к шоссе, ведущему на запад…
* * *
Военврач Сорокин - бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами - как привязанный ходил по коридорам за секретарем райкома Ярошем. Ничего не говорил, не просил, не убеждал, только ходил, и все. Ярош в кабинет, к дребезжащему телефону, - и военврач за ним. Ярош туда, где жгли документы, не подлежавшие эвакуации, - и Сорокин за ним, как тень, как немой укор. Ходил и ходил, второй час подряд. Наконец Ярош не выдержал:
- Слушай, - он взял Сорокина за портупею. - Нет у меня машин! Понимаешь? Нет! Видишь, что творится? - он повернул военврача лицом к окну.
Стекла мелко дрожали от близкой канонады. В стороне, над лесом, вертели смертельную карусель самолеты.
- И подвод нету, - горестно вздохнул Ярош, - и времени нету!
- А у меня много раненых, - высвободился Сорокин. - И вы обязаны помочь вновь поставить их в строй!
- Слушай, сынок, - Ярош потянул его за собой через приемную к дверям кабинета. Привел к столу и предложил стул. - Сядь! Я сейчас столько всего должен, - он взял лист бумаги и ручку, - что голова кругом идет. Архивы обкома застряли здесь, а их надо вывезти, семьи партработников надо вывезти, ценности надо вывезти. Оборудование надо вывезти…
Не переставая говорить, он набросал несколько торопливых строк и промакнул записку большим деревянным пресс-папье. Достал из кармана френча баночку с завинчивающейся крышкой, отвинтил ее, бережно вынул печать и приложил к своей подписи.
- На, - протянул он Сорокину бумагу, - даю тебе право мобилизовать для доставки раненых машины, подводы, любой транспорт. Пойди по дворам, поговори с людьми, они тебе помогут, не откажут Красной Армии… Доставишь раненых на станцию, транспорт направь сюда.
- А как же?..
- Мне он тоже вот так нужен, - провел ребром ладони по своим густо поседевшим усам Ярош, - понимаешь ты это? Что? - повернулся он к вошедшему в кабинет военкому.
Тот, не отвечая, взял со стола графин с водой, приник пересохшими, потрескавшимися губами к горлышку. Пил жадно, делая большие глотки и обливаясь. Капли воды катились по его пыльной гимнастерке с рубиновыми шпалами на петлицах, сворачивались в шарики и скатывались на пол, покрытый слоем черного ломкого пепла сожженных бумаг.
- Станцию разбомбили. Всю, - оторвавшись наконец от горлышка графина, хрипло сказал он. - Танками прет, гад! Части генерала Русиянова еще держат фронт. Связь с Минском есть?
- Нет, - тихо ответил Ярош и, помолчав, грустно добавил: - Еще несколько дней назад мне казалось, что до него очень далеко, до Минска-то. А теперь… Людей собрал?
Военком молча кивнул, опять запрокидывая графин. Напившись, поставил его на край стола и устало опустился на свободный стул. Щелкнул портсигаром, доставая папиросу.
- Станция Вязники цела. Она восточнее и немного в стороне от нас. Там эшелон под парами. Может, туда повезем?
- Слыхал? - обратился к Сорокину секретарь райкома. - Давай, сынок, добывай транспорт, проси у людей помощи и гоните на Вязники. Иди, доктор, время дорого.
Юрий Алексеевич кивнул и пошел к выходу. Он не успел сделать и двух шагов, как двери распахнулись и в кабинете появился бледный капитан в зеленой пограничной фуражке.
- Нет у меня машин, - опережая его, быстро сказал Ярош.
- Что? - переспросил пограничник, напряженно глядя на губы секретаря райкома. - Ах, машины… У меня есть, даже две. Это кто? - он посмотрел на военкома.
- Военком, - удивился Ярош. Что за странный капитан, почему спрашивает? До границы отсюда далековато, как здесь очутился, зачем?
- У меня особо ценный груз, я - капитан Денисов. Нужна охрана, охраны для груза нет. И… дайте воды, пожалуйста!
Сорокин предупредительно подал ему графин и смотрел, как пограничник жадно припал к его горлышку, совсем как несколько минут назад военком. Напившись, Денисов вынул из кармана несвежий носовой платок и вытер губы. Расстегнув пуговицу на кармане гимнастерки, подал секретарю райкома удостоверение:
- Вот документы!
Ярош взял, повертел и недоверчиво покачал седой головой.