- Да. Но ведь идти в атаку еще опаснее!.. К тому же мы были уверены в надежности наших средств десантирования.
Тут мне хочется сказать доброе слово и о работе тыловиков Западного фронта. Несмотря на крайне короткий срок и исключительно сложную обстановку, мы вовремя и полностью получили все необходимое: вооружение, боеприпасы, новую минноподрывную технику, рации, добротную зимнюю одежду, продовольствие.
Запомнилась такая деталь. Посылая заявку на обмундирование, мы допустили оплошность - указали в ней лишь общее количество комплектов, а каких размеров и сколько, написать забыли.
Среди ночи к нам приехал представитель службы тыла и заставил экстренно опросить бойцов, кому на какой рост подбирать одежду.
Нам оставалось только поблагодарить интенданта за исправление нашей ошибки.
Когда подготовка к вылету в основном была завершена, в подразделениях состоялись партийные и комсомольские собрания. На них обсуждалось, как лучше выполнить боевую задачу. Члены и кандидаты партии, комсомольцы клялись беспощадно бить врага, служить для всех примером.
Командиры, политработники, агитаторы выступили перед десантниками с короткими беседами о значении проводимой войсками фронта операции, о роли, которую должны в ней сыграть парашютисты.
Ветераны отряда Иван Бедрин, Руф Демин, Александр Буров, Анатолий Авдеенков, Валентин Васильев и другие в последний раз инструктировали еще не обстрелянных воинов, как вести себя в неприятельском тылу, советовали и показывали, как лучше поставить и замаскировать мину, нарушить линию связи, разжечь на ветру костер, предохранить от сырости спички...
За несколько часов до выезда на аэродром Николай Харитонович Щербина провел митинг. Открывая его, он сказал:
- Настало время, которого все мы с таким нетерпением ждали. Начинается очищение советской земли от фашистских захватчиков. Долг каждого из нас - сделать все возможное, чтобы ускорить разгром противника.
Короткими были выступления ораторов. Все они заверяли партию, правительство, товарищей по оружию, что не подведут в бою, будут драться с гитлеровцами, не щадя жизни.
Самую лаконичную речь произнес Саша Буров. От имени своих товарищей он заявил:
- Говорить я, сами знаете, не мастер. Одно скажу: надо лететь в тыл - мы всегда готовы!..
В это время доставили тюки с газетами. Было решено, что каждый коммунист и комсомолец возьмет с собой по пять - десять экземпляров "Правды", чтобы распространить их среди оккупированного населения.
Когда мы несколько дней спустя появились в районе Лотошино и встретились с крестьянами, они спросили:
- Скажите, ребята, по совести: освобождена Москва от немцев или нет?
- А они ее и не занимали, - весело ответил кто-то из парашютистов.
Лотошинцы недоверчиво уставились на сказавшего это.
Оказалось, немцы говорили им совсем другое. Подобрав сброшенные нашими самолетами номера "Правды", печатавшиеся в Куйбышеве, они показывали их местным жителям:
- Вот видите, где теперь выходит "Правда"? Это потому, что Москва уже в наших руках.
Нужно было видеть лица лотошинцев, когда им вручили "Правду", на этот раз вышедшую в Москве. Они с волнением рассматривали страницы родной газеты, жадно слушали рассказ десантников о том, что врагу не удалось покорить советскую столицу, что под Москвой он разбит и отступает.
Но это я уже забежал немножко вперед. Пока же, доложив командующему ВВС фронта о готовности к десантированию, мы ждали команды. Бойцы расположились в крестьянских избах. Село утонуло в густом мраке. Вокруг царила глубокая тишина. Лишь изредка поскрипывал снег под мерной поступью патрульных.
Мы с Щербиной обошли несколько домов. Ребята отдыхали: кто на соломе, расстеленной на полу, кто на топчане или придвинутой к стене скамье. Некоторые, примостившись у стола, подгоняли обмундирование, поудобнее укладывали в вещевом мешке еду, белье, патроны, предметы туалета. А кое-кто просто сидел и курил.
Примерно во втором часу ночи я, вернувшись в отведенный мне угол, собрался было прилечь. В это время в помещение вошел Василий Мальшин и доложил:
- Прибыли представители фронта...
Быстро одеваюсь, спешу в штаб. Там узнаю, что вылет откладывается на сутки и я включен в состав десанта.
На следующий день, когда было еще светло, за нами пришли автомашины. Мы попрощались с гостеприимными жителями села Добрынского и отправились на аэродром.
Стоял лютый мороз, леденящий кровь. Он выдавливал слезы из глаз, гнал сок из сосен, обступивших летное поле, и они трещали, будто лопались или ломались. Но люди не смотрели на термометр: к вечеру самолеты должны быть готовы к старту. Авиаспециалисты прогревали моторы бензиновыми горелками, похожими на огромные примусы, проверяли работу агрегатов и приборов, заправляли баки горючим. Их руки прикипали к заиндевелому металлу: есть работы, которые не сделаешь в перчатках. Почти у всех на пальцах сорвана кожа, припухли суставы. И мне казалось, что многим из ребят стоит больших усилий сдерживать себя, не сорваться, не зашвырнуть инструмент в снег, чтобы не найти до весны...
Авиаторы встретили нас, как всегда, радушно, поместили в свои землянки, накормили горячим обедом.
Вместе с командиром части полковником Филипповым мы согласовали все вопросы, связанные с десантированием.
Синоптики передали сводку. Низкая облачность, метель, мороз тридцать пять градусов. Что и говорить, погода не очень-то благоприятная.
Через некоторое время я по телефону запросил метеослужбу ВВС:
- Может быть, есть какие новые данные?
В ответ услышал:
- При всем желании, ничего другого сказать не можем. Разве только то, что в районе выброски вместо метели может быть слабая поземка.
В общем, надеяться на что-то лучшее не приходилось.
Когда отряд начал посадку, ночные бомбардировщики нанесли удар по дорогам, выходящим из Теряевой Слободы, и по железнодорожной станции Волоколамск. Всего планировалось совершить три налета, причем последний - за десять минут до нашего появления над местом приземления.
Зимой смеркается рано. Было уже совсем темно, когда мы с Николаем Щербиной в половине пятого поднялись на борт ТБ-3. Провожал нас Андрей Кабачевский, назначенный командиром воздушнодесантного батальона. Он остается со вторым эшелоном.
Подается команда на взлет. Один за другим, вздымая снежную пыль, уходят со старта покрытые инеем тяжелые корабли. Я и Щербина находимся на самолете капитана Константина Ильинского. Пилот он замечательный. В этом полку вообще выросло много отличных летчиков, которых знают далеко за пределами части. Это здесь долгое время служил Николай Гастелло.
Мягко отрываемся от земли, набираем высоту. Из-за низкой облачности и плохой видимости на сбор всей группы потребовалось немало времени. Наконец ложимся на курс. Пролетаем севернее Москвы, меняем направление и через некоторое время видим отсветы артиллерийской перестрелки, пожары. Под нами линия фронта. Бойцы, впервые направлявшиеся в тыл противника, приникли к иллюминаторам и с любопытством наблюдали картину ночного боя.
Погода менялась на глазах: почти совсем прекратился снегопад, в облаках чаще стали попадаться разрывы, только мороз не сдавал. Это ощущалось даже внутри самолета.
Вскоре командир замыкающей эскадрильи капитан Филин радировал на флагманскую машину: "Приступаю к выполнению поставленной задачи".
Подразделение Филина выбросило группу подрывников. Они должны были заминировать дороги, ведущие к району высадки основных наших сил, не допустить подхода к этому месту гитлеровцев.
По мере приближения к Теряевой Слободе экипаж самолета становился все собраннее, внимательнее. Штурман покинул свое обычное место в кресле и улегся на стеклянный пол кабины. Он напряженно всматривался в землю, сличал карту и фотоплан с местностью. Наконец поднялся и прокричал мне на ухо:
- Через пятнадцать минут!.. - Немного помолчал и добавил: - Учти, ветер на земле не менее восьми, а то и десяти метров в секунду...
Такое сообщение не могло меня обрадовать. В отряде были бойцы, еще ни разу не прыгавшие с парашютом. Пошел к десантникам, еще раз напомнил, как лучше приземляться в сильный ветер. Вижу, многие волнуются. Стараюсь хоть как-то их подбодрить.
Раздается рев сирены, над дверью зажигается красная лампочка. Ребята встают, выстраиваются вдоль стен.
Ко мне подходит Щербина. Лицо у него какое-то синее.
- Замерз, что ли? - спрашиваю его.
Он пожимает плечами, пытается улыбнуться:
- Скоро согреемся!
Вновь звучит сирена. Вместо красной лампочки над дверью зажигается зеленая, мигающая. Я направляюсь к черному проему и в числе первых ныряю в ледяную бездну. Через несколько секунд ощущаю резкий толчок. Поднимаю глаза вверх: купол наполнен. Осматриваюсь. Несколько выше и в стороне угадываю радиста. Совсем рядом со свистом пролетает мешок с продовольствием. Над собой слышу гул моторов. Это подошла новая волна наших машин. Пока все в порядке - выброска проходит нормально...
* * *
Тишина. Глубокие колючие снега. Мороз, пронизывающий до костей. Но думается не об этом. Прислушиваюсь: где остальные?
Первыми, кого я разыскал, были комиссар отряда Щербина, старшина Гришин и радист Суханов. Четверо - уже немало. Это ядро, вокруг которого вскоре соберутся все парашютисты.
Щербина шутливо заметил:
- А зимой-то воевать лучше, чем летом: мягче падать.
Не прошло и десяти минут после нашего приземления, как послышалась стрельба. Темное небо рассекли светящиеся строчки сигнальных ракет: белая, красная, зеленая. Они обозначали, где какое подразделение находится.