- А я нет, Женя. И меня бы понял любой, такой же, как я, отдавший армии не год, не два, а полжизни. Который ждал, когда удача улыбнется ему, а она… Она вместо этого брезгливо кривила рот…
Фоменко покачал головой.
- Меня понял бы такой же, как я, капитан, на которого даже люди в штатском глядят с насмешкой и думают: "Пьянь какая или дурак, если не заслужил большего в свои годы". Мне даже сыну в глаза смотреть стыдно, когда приезжаю к нему в отпуск…
Фоменко рубанул ладонью воздух.
- Ненавижу я эти свои четыре звездочки, Женя! А поэтому… Я поклялся, что получу майора. Хотя бы майора.
- Вот те на, - Рокфеллер грустно заморгал, - я‑то думал, два старых мерина плетутся в одной упряжке. Тянут свою опостылевшую телегу, заботясь только о том, как бы почаще забывать о ее существовании. Я‑то думал, что одному легко делать это, пьянея от водки, а другому - от войны… Значит, все не так. Ты еще хочешь поскакать галопом?
- Я поклялся, Женя.
- На роте ты майора не получишь. А значит, тебе позарез надо стать начальником штаба третьего батальона… Давай выпьем за твою удачу.
Фоменко посмотрел на наручные часы и поднялся.
- Оставь на вечер. А я схожу в роту, посмотрю, что там, как… А ты поспи. Сегодня тебя в штабе никто не хватится.
12
Маленькая комната с железной солдатской кроватью и убогим казенным столом казалась бы безнадежно унылой, если бы на столе не было стеклянной вазы с засохшим букетиком сирени, на окнах - пестрых занавесок с огромными бутонами невиданных цветов, а на кровати - яркого, желтого с голубым, покрывала.
Стояла на столе и раскаленная докрасна электроплитка, над которой склонилась, помешивая что–то в кастрюле, официантка Аннушка.
В дверь постучали.
Аннушка уронила ложку в кастрюлю и замерла.
Постучали еще раз, сильнее.
Официантка робко сделала шаг, другой… Непослушными пальцами она повернула ключ. Открыв, Аннушка отступила назад и, радостно вскрикнув, обессиленно опустила руки.
- Ты!
На пороге стоял Фоменко.
Аннушка прильнула к нему, обняв капитана за плечи.
- Я уже больше не могла ждать, поверишь, - сказала она, положив свою маленькую русую голову ему на грудь. Фоменко погладил ее по теплым золотистым волосам.
- Ты ждала меня с "боевых" первый раз.
- Ты тоже пришел ко мне в ночь перед отъездом впервые…
Фоменко настороженно зашевелил носом:
- Здесь что, железо плавят?
Аннушка охнула и метнулась к плитке. Сорвав кастрюлю, она, обжегшись, не удержала ее и уронила на пол, схватила стоявший поблизости чайник и стала поливать посудину водой. Кастрюля зашипела.
Фоменко подошел к Аннушке, отнял чайник, сел на краешек кровати и усадил ее рядом. Взяв руки Аннушки в свои, он подул на ее обожженные пальцы.
- Больно?
- Не-а, - Аннушка тихонько засмеялась. - Хорошо еще, что в кастрюле ничего не было, кроме воды. Я и не собиралась ничего варить. Просто налила воды и мешала, мешала… Надо было что–то делать, куда- нибудь деть себя. Я даже не заметила, как выкипела вода.
Фоменко крепко сжал ее руки.
- Боялась, что меня не окажется среди тех, кто вернется?
Аннушка помотала головой.
- Если бы с тобой что–то случилось, я бы уже знала. Я боялась другого. Когда ты пришел ко мне ночью, перед отъездом, я еще не понимала, кто тебе нужен - я или просто… Просто любая - как любому мужику. Я боялась, что буду нужна тебе только на ночь, другую…
- Мне не нужна любая.
- Теперь я знаю. А когда ждала… Мешала в кастрюле воду и загадала: если явишься, как в первый раз, ночью, значит придешь, как пришел бы к любой. А если прилетишь сразу - потный, пыльный - но сразу ко мне, значит…
- Но я же прилетел! - капитан взмахнул руками, как большая птица.
Аннушка еще теснее прижалась к нему.
- Как хорошо, когда ты рядом. - Жаль, что ненадолго.
- Почему?
- Завтра снова на войну. В Панджшер. Дней на десять… - начал было Фоменко, но, заметив, как влажно заблестели ее глаза, спохватился и бодро добавил. - Зато вернемся - месяц будем гулять!
Слезы уже катились по ее посеревшим щекам.
- Если с тобой что–нибудь случится…
- Ну что может со мной случиться? Разве я дам хоть одной глупой пуле продырявить себя? - капитан наклонил голову. - Посмотри на мои седые волосы. Я же старый и мудрый. Ну? Посмотри!
Аннушка коснулась его головы рукой.
- Ты сейчас никуда не уйдешь?
- Полчаса у нас есть.
- Всего?
- И целая ночь впереди…
13
Стайка афганских мальчишек играла в футбол прямо на пыльной, ухабистой дороге рядом с проволочными заграждениями советского полка, проходившими вдоль бетонной стены, из–за которой выглядывала вышка с часовым.
Часовой с автоматом в руках - совсем молодой солдат в бронежилете и каске - во все глаза наблюдал, как пацаны, громко и возбужденно крича, перебрасывали ногами старый, латанный–перелатанный мяч. На губах часового играла ностальгическая улыбка…
Один из ребят слишком сильно ударил по мячу, и он полетел за проволоку - прямо к бетонному забору.
Стайка пацанов тут же метнулась к проволоке.
Часовой насторожился.
Двое мальчишек быстро отогнули ряды "колючки" палками в разные стороны, а третий полез в образовавшуюся щель.
Лицо солдата испуганно вытянулось. Он подался всем корпусом вперед, едва не свесившись через бортик вышки.
- Куда ты лезешь?! Буру, бачча, буру!
Но афганский мальчишка словно не слышал его. Оказавшись за ограждением, он бросился к мячу.
Взрыв противопехотной мины подбросил мальчишку в воздух.
Упав на землю, он пронзительно закричал.
Из его разорванной штанины торчал кровавый обрубок…
14
Прапорщик Венславович проснулся, когда в дверь колотили уже ногами.
Откинув одеяло, начальник продовольственного склада сел на кровати и помотал головой. В третьем часу ночи ушел от Эллочки. А сколько выпили, сколько выпили…
- Щас открою, - недовольно буркнул он, натягивая брюки.
- Шевелись, кусяра! - раздался за дверью разъяренный голос, узнав который, Венславович, так и не успев застегнуть ширинку, метнулся к двери.
Подполковник Поташов шагнул через порог прямо на начальника склада и, если бы Венславович не шарахнулся в сторону, сбил бы прапорщика с ног.
- Десятый час, а ты вылеживаешь?!
Прапорщик торопливо застегивал брюки.
- Так я продукты в столовые еще вчера выдал.
- При чем тут столовые, - гремел гневный голос Поташова. - Шевелись, дело срочное.
- Комиссия что ли нагрянула? Так мы им мигом стол сообразим…
- Какая комиссия? - Поташов застонал. - Пацаненок афганский на нашей мине подорвался, у автопарка. Ногу оторвало… Но, вроде, живой.
- А я… Я тут причем? - Венславович глупо уставился на Поташова.
- Откупаться от родни надо. У тебя муки много?
- Есть.
- Дашь мешок… Нет, лучше два. Пшеничной. А сахар?
- Тоже есть.
- Килограммов тридцать надо.
- А у них ж…а не склеится? - осмелел от жадности Венславо- вич. - И чего мы вообще должны откупаться? Зачем?
Поташов со злостью плюнул на пол.
- Там, у нашего забора, где подорвался этот сученок, табличка должна была стоять - "Заминировано".
- А ее что, не было?
Поташов вздохнул:
- В том–то и дело… Раньше стояла. А потом пропала. Может, афганец какой спер на растопку…
Подполковник раздраженно махнул рукой.
- Давно уже надо было другую поставить. Все руки не доходили…
Венславович поморщился:
- Да… Раз таблички не было - плохо дело. Если родители пацаненка поднимут шум…
- То–то и оно, - протянул Поташов. - Если дойдет до комдива - все получат пи…юлей: начиная от командира полка и кончая…
Он снова со злостью махнул рукой.
- Короче, командир сказал замять это дело. И поскорее… Тушенки еще дашь. Ящика четыре.
15
От Венславовича Поташов потащился обратно в штаб.
Последнюю неделю неприятности валились на секретаря парткома одна за другой.
Сначала ему натурально плюнули в лицо. Пару дней назад "уазик", на котором он выехал в город за покупками, притормозил у оживленного перекрестка. И пожилая афганка без паранджи (видно, образованная - учительница или врач, - раз не блюдет законы шариата) подошла к машине и, не говоря лишнего, через опущенное по случаю жары боковое стекло ловко харкнула, угодив Поташову в нижнюю губу. Точно парализованный, подполковник с полминуты не мог закрыть рот, а когда пришел в себя и, содрогнувшись от омерзения, заорал: "Сука!", - афганки простыл и след.
Вчера проклятый Рокфеллер опять устроил концерт у двери его комнаты.
А сегодня на секретаря "повесили" мальчишку, которого черти понесли на минное поле.
Если бы это было все…
Пока полк был на "боевых", Поташов слетал в Союз и привез из ашхабадской учебки молодое пополнение. И надо же такому случиться: среди ста двадцати нормальных русских, украинских, белорусских, узбекских и прочих хлопцев надежных национальностей в команду затесался рядовой Ойте. Немец. И в придачу - меннонит.
Такой свиньи Поташову еще не подкладывали. И все потому, что в Ашхабаде секретарь принимал команду наспех: на сборы отвели только день.