- Нет. Зачем?
- Так что вы никогда не видели какого-нибудь его письма, записи - словом, написанного им немецкого текста?
- Нет, конечно, видел: он делал для меня когда-то выписки из немецких журналов, приводил цитаты.
- И он всегда писал готической прописью?
- Готической? - Костров посмотрел на меня растерянно: по-видимому, он впервые обратил внимание на это обстоятельство.
- Нет, - сказал он. - Дайте вспомнить… Конечно, нет. Я обратил бы на это внимание. Он писал обыкновенными латинскими буквами…
Я встал с качалки и подошел к окну. Дождь не стихал. Потоки воды стекали по стеклам. Но молния сверкала реже. Глухая, беспросветная темнота была вокруг дома. В темноте этой было слышно, как воет ветер, шумят деревья, бурлят ручьи и бьет дождь по крыше и в стекла.
Прошли уже почти сутки с тех пор, как я здесь. Неужели действительно я еще ни на один шаг не приблизился к разрешению задачи? На секунду уныние охватило меня. Время идет, я не успеваю за временем. Еще день, еще ночь - и преступник скроется, обманув посты. И придется мне возвращаться в Москву, ничего не добившись…
Валя вошла в комнату с чайником.
- Дождь все сильнее, - сказала она. - На кухне так завывает в трубе…
- Да, - сказал я. - Не завидую тому, кто в лесу.
Вертоградский, зевая и потягиваясь, вышел из лаборатории.
- Чай! - сказал он. - Какая благодать! Я спал, и мне снилось, что я подставляю стакан под носик чайника. Чай все льется и льется, как этот дождь, а пить нельзя, потому что стакан без дна… Простите меня, я налью себе сам.
Он налил себе в стакан чаю и с наслаждением отпил.
- Выспались, Юрий Павлович? - спросил Костров; он тоже подсел к столу.
- Отлично отдохнул! - тряхнув головой, сказал Вертоградский. - И всё такие веселые сны снились. Будто вернулся Якимов, извинился, объяснил, что произошло недоразумение, и все возвратил.
Валя разлила чай по стаканам.
- Всегда вы, Юра, несете вздор! - сказала она раздраженно. Пододвинула стакан отцу и позвала меня: - Садитесь пить чай, Володя.
- Мне и вы снились, Владимир Семенович, - добродушно улыбаясь, сказал Вертоградский.
- Что же я делал во сне? - спросил я.
- Охота вам его слушать! - сказала Валя сердито.
Она подошла к окну и стояла, вглядываясь в темноту, поеживаясь под пуховым платком.
Вертоградский с наслаждением пил чай и болтал.
- Вы мрачный человек, Валя, - говорил он. - Берите пример с меня.
- Когда я подумаю, - сказала Валя, - что, может быть, вокруг дома ходит Якимов, такой привычный и такой невероятно чужой… Как будто сидела за столом с близким человеком, а он…
Она вскрикнула и отбежала от окна. Кто-то отчетливо и громко постучал в стекло.
Мы все вскочили. Я распахнул окно и высунулся наружу. Дождь и ветер ворвались в комнату. Огонь в лампе заколебался. Меня окатило водой, как будто кто-то из ведра плеснул на меня. Под окном стоял Петр Сергеевич в брезентовом плаще с поднятым капюшоном, и капли дождя текли по его лицу.
- Мне тебя, Старичков, - сказал он.
- Сейчас открою.
Я закрыл окно и, выйдя на кухню, отпер дверь. Петр Сергеевич вошел. Сразу же с плаща его натекла на пол большая лужа.
- Что случилось? - спросил я.
- Понимаешь, Старичков, - заговорил Петр Сергеевич, - нехорошее дело… Обоз я сегодня решил не посылать, дать лошадям отдохнуть. Часиков в десять пошел проверить, укрыты ли лошади от дождя. Оказалось, одной лошади не хватает.
Сзади скрипнула дверь. Мы обернулись. Костров, Вертоградский и Валя стояли в дверях. Петр Сергеевич замялся, но сразу махнул рукой.
- А, что тут секретничать! - сказал он. - Пересчитали телеги - и телеги одной нет. Тогда я велел обзвонить посты. Стали звонить, а связь нарушена. Я послал проверить линии. На всех линиях провода перерезаны.
- Оборваны или перерезаны? - спросил я.
- Перерезаны. И больших кусков не хватает.
- У тебя же конюх лошадей стережет, - сказал я. - Он что ж, не видел, как у него коня и телегу украли?
- Да ну его! - Петр Сергеевич нахмурился. - Что с него возьмешь! Дряхлый старик. Залез в землянку, печку топил, кости грел…
- Колея должна остаться.
- Поди проследи! Все дороги водой залиты.
- Посты проверил?
- Проверил. Сразу послал связистов линии восстановить. Посты сообщают - никто не проезжал. И, знаешь, Старичков, - Петр Сергеевич понизил голос, - это меня больше всего беспокоит. Если бы что-нибудь уже случилось… Все тихо, а что-то готовится.
Это же чувство со все большей силой овладевало мной. Ч го-то готовилось! Неужели я совершил грубую ошибку и вместо того, чтобы сидеть здесь, карауля Вертоградского, мне нужно было все эти сутки неутомимо обшаривать болото?
- Люди все налицо? - спросил я.
- До утра не проверишь, всех не обойдешь.
- Зайдите в комнату, - сказала Валя, - хоть чаю выпейте.
- Какой там чай! - Петр Сергеевич достал платок, вытер мокрое от дождя лицо и все-таки прошел в комнату.
Валя налила ему чаю, и он стал пить, дуя и обжигаясь. О чем-то спрашивал его Костров, что-то говорил Вертоградский, кажется, Валя советовала обмотать шею шарфом, - я плохо слышал, о чем они говорят. Я шагал по комнате и рассеянно улыбался, делая вид, что прислушиваюсь к разговору. Я думал лишь об одном: что происходит сейчас на болоте?
Глава седьмая
Лицо в окне
I
- Что я мог сказать себе в оправдание? Решив, что преступником может быть только Якимов или Вертоградский, я упустил из виду, что преступление мог совершить кто-то третий. То, что похищены предметы, ценность которых может быть ясна только для специалиста или, во всяком случае, для человека, находящегося в курсе работ Кострова, заставило меня искать преступника непременно в узком кругу ближайшего окружения профессора. Пропажа телеги многое объяснила. Уже раньше я понял, что Якимов жив, но теперь я знал точно: он жертва, а не преступник. Телега могла понадобиться только для того, чтобы увезти с Алеховских болот плененного, связанного Якимова - единственного человека, знавшего шифр.
Вертоградский сидит здесь, - значит, кто-то другой пытается сейчас пробраться мимо постов. Кто? И вдруг меня осенило. Я знаю кто: Грибков!..
Еще не успев привести самому себе никаких доказательств его виновности, я уже ясно понял, что это он гонит сейчас по размытым дорогам лошадь, везущую телегу со связанным Якимовым. Грибков! Тот, кто был наверху, в мезонине, когда появилась записка Якимова. Я вспомнил дюжего плотника с ящиками на плечах. Конечно, странно представить, что он знает немецкий язык настолько хорошо, чтобы уметь писать старым готическим шрифтом. Что ж, это только значит, что он не случайный преступник, а специально присланный человек.
Много еще мыслей приходило мне в голову, но некогда было продумать их до конца. Сквозь вой ветра и шум дождя до нас донесся отчетливый выстрел.
В комнате сразу стало тихо.
- Одиночный, - сказал Петр Сергеевич. - Из автомата.
- Где-то близко, - сказал Вертоградский.
Петр Сергеевич уже натягивал капюшон на голову:
- Пошли.
Он направился к двери.
В это время раздался отчаянный крик Вали:
- Стойте!