- Что-то у вас теория с практикой расходятся. Отличники не могут перехватить противника, а те, кто в отсталых ходит, врываются в строй бомбардировщиков и, не считая их, поджигают в воздухе. Вы и к этому отрицательно относитесь?
- Да. Взлетать при бомбежке - преступление. Сбитые бомбардировщики их не оправдывают. Это случайность.
- Что же вы сделали бы на месте Ширвиса и Кочеванова?
- Я бы отвел самолет в безопасное место и ушел бы в укрытие.
- Значит, дали бы возможность спокойно бомбить аэродром и ваш укрытый самолет? Так?
- Я не решаю подобных вопросов… и у меня нет прав изменять инструкции.
- Что же вы называете инициативой?
Шубник недоумевал: чего от него добивается этот въедливый майор? Прежде, когда его вызывали к начальству в дни инспекторских смотров, он хорошо знал, как надо себя держать: щегольни выправкой, знаниями, бойкостью ответов - все будут довольны. Сейчас же разговор шел какой-то неясный, извилистый. И он обиженно сказал:
- Я не понимаю вас.
- Напрасно расстраиваетесь, лейтенант Шубник, - поспешил подбодрить его Сучков. - Ответили вы как положено. - Затем он обратился к Чубанову: - Вы желаете еще с кем-нибудь поговорить?
- Да, - сухо ответил майор, - с рядовыми летчиками эскадрильи.
- Товарищ лейтенант, вызовите… Кто там в их компании?..
- Хрусталев… Голявкин… Жамкочьян, - стал перечислять Шубник.
- Хрусталева.
- Есть вызвать Хрусталева!
Лейтенант, словно автомат, повернулся, щелкнул каблуками и четким шагом вышел.
- Ну, как вам нравится наш Шубник? - с улыбкой спросил полковой комиссар у майора, ожидая похвалы.
- Видите ли, иногда к людям, которых выставляют как примерных, я отношусь с предубеждением, - ответил Чубанов. - Во время войны нередко меняешь суждения. Разочаровываешься в тех, кто казался смелым, волевым, рассудительным, а в неприметных либо строптивых открываешь вдруг подлинных героев и верных товарищей.
- Бывает, конечно, - неохотно согласился Сучков. - Но лучше не менять мнений.
Младший лейтенант Хрусталев был на удивление белобрыс: ресницы его синеватых глаз казались припудренными, а брови наведенными мелом. Всем своим видом - открытым лицом, смелым взглядом и размахом плеч - он располагал к себе.
- Товарищ младший лейтенант, вот так, положа руку на сердце, скажите: как у вас в эскадрилье рядовые летчики относятся к поступку Кочеванова и Ширвиса? - спросил Чубанов.
- Мы болеем за них. Каждый из нас поступил бы так же, - ответил Хрусталев.
- Нарушили бы приказание? - поинтересовался Сучков.
- Зачем? Они не нарушали. Им было приказано отвести самолеты в безопасное место. Я сам слышал. Безопасным местом оказался воздух. Мы обсуждали их поступок между собой. Это был лучший выход из тяжелого положения. Кочеванов и Ширвис ушли в воздух не себя спасать, они напали на "юнкерсов" и заставили фрицев сбросить бомбы бесприцельно. Наши товарищи действовали смело.
- Они ведь нарушили приказание командира полка?
- Приказание вышестоящего начальника мы не обсуждаем, но, если по правде сказать, Кочеванова и Ширвиса несправедливо отстранили от полетов. Они уже вышли из пеленок, летают чутьем, почти не глядя на приборы. Каждый из нас хотел бы управлять машиной, как они, а нам говорят: "Равняйтесь по Шубнику".
- Вы считаете Шубника плохим летчиком? - спросил Чубанов.
- Нет, на инспекторских смотрах он - как часы. Пятерки ему правильно ставили. Шубник по двадцать-тридцать раз повторял одни и те же упражнения и добивался своего. Но по-кочевановски летать он не может, а лишь заученно вычерчивает в воздухе фигуры высшего пилотажа. Шубник хорош для показухи, а не для войны.
- Это еще что за "показуха"? - недовольным тоном перебил его полковой комиссар. - Какой-то блатной жаргон у вас, товарищ младший лейтенант.
Хрусталев смутился и покраснел.
- Прошу прощения, - сказал он. - Так в своей среде мы называем всё показное, годное для втирания очков, но не для дела. Показуху у нас не уважают.
- А что же у вас уважают?
- Настоящее, без подделки. Наш закон - быть, а не казаться. Вот, например, в полярную ночь мы с непривычки захандрили. Кругом снег, ориентиров нет, холодно. После занятий деться некуда. В Мурманск редко, отпускали. Заскучали многие. Кочеванов боксу начал учить - хандры как не бывало! Потом Ширвис потешный оркестр "Брызни, лапоть" организовал. Не все же серьезное, нам посмеяться, повеселиться хочется! Замполит, правда, вскоре прикрыл наш оркестр. "Растленная буржуазная музыка, - говорит. - И смех не наш". А мы ничуть не разложились. И другим смешно было. Вот из-за этого Кочеванов и Ширвис на подозрение и попали. Их стали прорабатывать. А зря. Побольше бы таких товарищей, не подведут.
И другие вызванные летчики стремились выручить провинившихся. Чувствовалось, что они недовольны порядками, заведенными "аккуратистом", мешавшими молодежи воевать по-настоящему. На перехваты посылались почему-то лишь опытные летчики, бывшие инструкторы. Они летали по всем правилам и, возвращаясь, неизменно докладывали: "Противник не обнаружен". Видимо, чрезмерная осторожность стала недугом полка.
Заместитель командира первой истребительной эскадрильи капитан Шворобей сознался, что часть вины за поступок молодых летчиков он должен взять на себя.
- Я был у них инструктором. Знаю каждого как облупленного, - сказал он. - Ширвис отнюдь не ангел, Кочеванов сдержанней, но оба они воздушные черти. Это летчики-истребители! Другого не скажешь. Они чувствуют машину, быстро соображают и всегда имеют в запасе несколько вариантов выхода из трудного положения. Люди они с головой: глупости не сделают. А со стороны кажутся лихачами-аварийщиками. Несправедливо их отстранили от полетов. Для летчика-истребителя вынужденная праздность - беда. Он теряет квалификацию. Я втайне сочувствовал Кочеванову и Ширвису, поэтому позволял "подскоки" на пробежке. В последний раз я приказал им отвести "ишачков" в безопасное место. Находясь в самолетах, они попали в сложное положение, из которого нашли верный выход. Тут, конечно, сыграло роль непреодолимое желание летать и схватиться в воздухе с противником. За это пилота не осудишь, истребитель таким и должен быть. Они - не злостные нарушители. У меня бы рука не поднялась наказать их за неподчинение. Этого не было. А за своенравие Ширвис и Кочеванов достаточно наказаны: посидели под арестом. Если допустим к полетам - будут воевать как звери, я в этом убежден.
Чубанов был согласен с ним, и про себя подумал:-"Вот кто должен стать командиром эскадрильи". Когда Шворобей ушел, майор убедил полкового комиссара разговоры о трибунале прекратить, а молодых летчиков после строгого внушения допустить к полетам. Пусть в боях загладят свою вину.
Комдива их выводы устраивали. Он был зол на Филаретова. "Аккуратист" подвел его. Желание воевать осторожно, с солидными укрытиями и наименьшими потерями привело к разгрому. По уточненным данным стало ясно, что к полудню можно будет собрать и привести в порядок лишь половину боевой техники.
Глава седьмая
Через два дня подполковник Филаретов был отозван в резерв фронта, а майор Чубанов принял на себя командование смешанным авиационным полком. Надо было ломать заведенные Филаретовым порядки.
Чубанов обладал необходимой волей и решительностью. Война была для него делом не новым: он добровольцем сражался против франкистов в Испаний, а в дни войны с белофиннами командовал истребительной эскадрильей. Его знали как резкого, не очень покладистого, но храброго и целеустремленного летчика.
Горбоносый, сухощавый, с острым кадыком, припухшими веками и бедовыми карими глазами, Чубанов походил на испанца. Прямота его суждений, смелость, привычка смотреть опасности в лицо нравились молодежи.
В первом же приказе по полку Чубанов обязал всех штабистов, способных водить машины, летать по боевым тревогам, и расписал их по дежурным звеньям. Под свое наблюдение он взял проштрафившихся лейтенантов и предупредил:
- Только, друзья-приятели, без дури, не перевариваю показного молодечества. Мне нужны надежные, хладнокровные и хорошо соображающие партнеры. Панибратства не будет, я старший, и этого не забывайте. Миндальничать не стану, за всякое своеволие, нарушение дисциплины - взыщу строго. Так что давайте на первых же порах договоримся: не стройте из себя трудновоспитуемых. Надо воевать. Ясно?.. А теперь перейдем к делу. Старых самолетов вам не отдадут. Собирайте вместе с техниками новые, прибывшие в пополнение. Изучайте "ишачков" на ходу и сами обкатывайте. Чтоб потом никаких жалоб на технику! На всё даю три дня. Салуд!
Пока Ширвис и Кочеванов занимались в кустарнике на окраине малого аэродрома сборкой новых "И-16", Чубанов, освоившись с местными ориентирами, дважды сопровождал свои скоростные бомбардировщики за линию фронта.
В его распоряжении осталось полторы дюжины стареньких истребителей, прозванных "чайками" и "бисенятами". У этих истребителей была недостаточная скорость, чтобы настигать "юнкерсов" и уходить от "мессершмиттов", но они годились для штурмовки наземных целей и боев над линией фронта. В оборонительных "каруселях" "чайки" и "бисенята" обладали большей маневренностью, нежели машины противника, и могли постоять за себя.
Для перехватов неплохи были "И-16", - их не зря ласково называли "ишачками". Короткие и лобастые машины были увертливы в бою и настигали "юнкерсов". Мощный мотор "И-16" ревел не хуже самого горластого осла.
Первым был собран кочевановский "ишачок". Вместе с техниками и оружейниками Кирилл выкатил его из кустов на стартовую площадку. Сегодня ему предстояло объездить и покорить дикаря. Неужели он окажется своенравным - заупрямится?