В романе "Люди и нелюди" описывается борьба итальянского Сопротивления с нацистами в годы Второй мировой войны.
Содержание:
С 26
СХ 29
ПИСАТЕЛЬ ИТАЛЬЯНСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ 31
Примечания 33
Элио Витторини
Люди и нелюди
I
Зима сорок четвертого года в Милане выдалась мягкая, такой не помнили уже четверть века: туман бывал совсем редко, снега не было ни разу, дожди прекратились с ноября, целыми месяцами небо оставалось безоблачным. Наступало утро - и появлялось солнце, наступал вечер - и только тогда солнце уходило. Книготорговец, стоявший у Венецианских ворот, сказал:
- Эта зима - самая мягкая за двадцать пять лет. Такой не было с тысяча девятьсот восьмого года.
- С тысяча девятьсот восьмого года? - отозвался смотритель с велосипедной стоянки. - Тогда не за двадцать пять, а за тридцать шесть лет.
- Ладно, - сказал книготорговец, - значит, это самая мягкая зима за тридцать шесть лет. С тысяча девятьсот восьмого года.
Он лишился своего лотка в дни разрушений в августе; он уехал из города и вернулся только в начале декабря, чтобы увидеть то, что видел сейчас, - самую мягкую зиму с 1908 года.
Солнце заливало светом развалины, появившиеся в сорок третьем году; оно заливало светом Джардини, решетки и голые деревья: стояло зимнее утро, январь сорок четвертого. Перед лотком с книгами остановился человек; он вел за руль велосипед.
- Здравствуйте! - сказал ему книготорговец.
- Здравствуйте.
- Какая зима, а?
- А какая зима?
- Самая мягкая зима за четверть века. К ним подошел смотритель со стоянки.
- За четверть века или с девятьсот восьмого года? - вмешался он.
- С девятьсот восьмого, - сказал книготорговец, - с девятьсот восьмого.
II
Человек, который задержался, чтобы посмотреть книги, взглянул вверх, на небо, увидел солнце и его отблески на трамвайных вагонах, увидел трамвай № 27, который отходил от остановки, и среди наполнявшей его толпы увидел прижатые к стеклу локоть и плечо женщины.
Громкий звук раздался в нем. Человек подхватил велосипед, пересек пути и выбежал на площадь. Трамвай был уже далеко и, скрежеща, катился по рельсам за следующей остановкой. Однако человек вскочил на велосипед и догнал трамвай. Некоторое время он ехал рядом с вагоном, но в черноте наполнявшей его толпы больше не видел локтя и плеча той женщины, за которой погнался. И все же он знал, что не ошибся, громкий звук по-прежнему дрожал в нем, и ослепительный свет всех прошлых дней, сентябрьских и октябрьских, ноябрьских и декабрьских, сливался с сегодняшним светом.
На площади Скала женщина сошла.
- Я знал, - сказал он ей, - что ты здесь.
Она оперлась рукой о его велосипед.
- Все было так, как будто ты здесь, - сказал он.
Она взяла его руку и поцеловала ее, предоставив ему говорить.
- Я бежал - и все было так, как будто ты здесь. Я гнался за трамваем - и все было так, как будто ты здесь.
Они стояли на площади Скала.
Он сам не знал, что говорит. Он указал ей на дом, на солнце, на развалины театра и произнес:
- Ты видела когда-нибудь такую зиму? Так бывает, только когда ты здесь.
Он вывел ее из толпы и отошел с нею к тротуару на виа Мандзони, не на ту сторону, где кафе Кова, а на другую.
- Это самая погожая зима бог знает за сколько лет, - сказал он. И добавил: - Знаешь, с каких пор не бывало такой зимы? С тысяча девятьсот восьмого года.
Они остановились, и он взглянул на нее. - С тысяча девятьсот восьмого года. С того года, когда ты родилась.
Она была бледна и молчала.
- Прости меня, - сказал он. - Ведь я был с тобой, когда ты родилась. Разве нет?
- Да, - ответила она.
- Я всегда был с тобой, - сказал он. - Разве не так?
- Так, - ответила она.
III
Дальше они пошли под руку.
Мужчина вел велосипед левой рукой, а в правой руке у него была женщина, и шла она не по улице, а в его сердце.
- Ну что, - сказал он ей, - ты довольна, что я опять отыскал тебя?
- Да, - ответила она. И вдруг изменилась в лице, из бледной сделалась пунцовой. - Как называют дурных женщин? - спросила она.
- Каких дурных женщин?
- Дурных женщин, которые спят со всеми, кто им нравится.
- Их называют по-разному…
- Например?
- Зачем тебе?
- Затем, что я сейчас чувствую себя вот такой…
- Кем ты себя чувствуешь? - воскликнул он.
- Такой самой - как называют дурных женщин.
Он взял ее руку, сжал, надолго задержал в своей руке.
- Что ты имеешь в виду?
- Сама не знаю. Со мною давно этого не бывало.
- Давно? С каких пор?
- Не с того раза, как мы виделись…
- Ты это называешь "чувствовать себя такой самой"?
- Нет, нет. Мы всю прошлую зиму виделись, и я ничего такого не чувствовала. И весь год перед этим виделись, и я тоже ничего такого не чувствовала.
- Но когда-то ты уже это чувствовала.
- Один раз, три года назад. И еще раз семь лет назад.
- Значит, последний раз три года назад?
- Три года назад.
- А ты можешь мне сказать, как это было?
- Три года назад? Нет, не могу.
- Не можешь? - сказал он. - А сейчас то же самое?
- Сейчас еще сильнее, - сказала она. - Так, как сейчас, еще никогда не было. - Потом она спросила, понизив голос: - Хочешь меня? Возьми меня - и покончим с этим.
- Значит, вот чего тебе хочется - покончить с этим?
- Не знаю. Я хочу, чтобы ты взял меня.
- Этого и я хочу.
- Тогда уведи меня куда-нибудь и возьми меня.
IV
Мужчина сел на велосипед и посадил ее на раму. Они поехали в сторону площади Кавура.
- Куда ты меня везешь?
- Туда, где я ночую.
- Это далеко?
- В конце Симплонского проспекта.
Она чувствовала его у себя за плечом и даже отклонилась назад, чтобы быть еще ближе к нему.
- Что такое? - спросил он.
- Я думала…
- О чем думала?
- Эта зима, все остальные зимы… Все то время, что мы с тобой.
- А разве это время не с нами? Ведь оно не прошло для нас даром.
Под полями ее шляпы, над воротником шубы были ее волосы. Он прикусил их зубами. Они миновали уже виа Понтаччо и ехали вдоль Парка, на земле сияла зимняя белизна, оттеняемая унылым одиночеством голых стволов.
- Какая зима! - воскликнул он.
- Она действительно такая, как о ней говорят?
- Да, - ответил он. - С девятьсот восьмого года.
- С того дня, когда я родилась?
- С той зимы, когда ты родилась.
- Откуда ты знаешь, когда я родилась?
- А разве не ты сама сказала мне? Ты сама сказала мне, когда родилась.
- Я жалею, что тебе сказала.
- Не надо жалеть. Почему ты должна об этом жалеть?
- Потому что я себя сегодня чувствую такой.
- А когда сказала, ты чувствовала себя иначе?
- Совсем иначе. Мне было приятно, что я старше тебя.
- Я люблю тебя и за то, что ты старше меня.
- А мне сегодня хочется быть моложе тебя.
- А разве ты не моложе меня? Ты и моложе меня.
- Мне хотелось бы, чтоб я была моложе лет на десять.
- Да разве это не так? Ты еще намного моложе. Ты совсем девочка.
- Мне хотелось бы, чтобы ты был намного старше меня.
- А я и так старше. Намного старше. Я гожусь тебе в отцы и даже в дедушки.
- Ты ни на один день не старше, чем на самом деле.
- Я старше на сто лет.
- Нет, - сказала она.
- Почему? - спросил он. - Я видел зиму, когда ты родилась.
- Нет, - сказала она. - Это ты родился ради меня.
- Но я видел зиму, когда ты родилась!
- Ты родился, потому что я так хотела. Я родилась и сразу захотела, чтобы ты был. Мне не хотелось, чтобы я была на свете, а тебя не было.
- Ты - моя мама, - сказал он.
- А теперь давай побыстрее, - сказала она.
- Ладно, Берта, - сказал он.
V
Она обернулась к нему - в первый раз с тех пор, как села на раму. Она обернулась и посмотрела на него.
- Ты можешь называть меня Бертой?
- Ах, Берта! А почему мне не называть тебя так? Ведь ты - Берта.
- А ты? - спросила Берта. - Ты кто?
- Разве ты уже позабыла, кто я?
- Как тебя теперь зовут?
- Как раньше. У меня то же имя и та же фамилия.
- А как тебя теперь называют твои товарищи?
- У меня теперь нет настоящего имени.
- Скажи же мне, как они тебя называют.
- Эн-2.
- Эн-2? Я не могу называть тебя Эн-2.
- Я же говорил тебе, что у меня теперь нет настоящего имени.
- Но раньше-то оно у тебя было!
- Раньше я занимался другим делом.
- А почему ты поменял его?
- Тебе бы хотелось, чтобы у меня была прежняя работа?
- Я боюсь твоей новой работы. Возле тебя снова призрак…
- Призрак?
- Да, тот, что в нашем доме. Это платье, которое висит у двери…